Карчевский, Вацлав
| Вацлав Карчевский | |
| польск. Wacław Karczewski | |
 Вацлав Карчевский, портрет Яцка Мальчевского | |
| Псевдонимы: |
Марьян Ясеньчик |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
прозаик, журналист, литератор |
| Язык произведений: |
польский |
Вацлав Карчевский (польск. Wacław Karczewski; род. 1855 год, Воля Сененска, Илжецкий уезд, Радомская губерния, Российская империя — 24 ноября 1911 года, Краков, Австро-Венгерская империя) — польский публицист, журналист и литератор.
Родился в шляхетской семье герба «Ясеньчик». Сын Феликса Францишека и Юстины (из рода баронов Гейдель). В возрасте 9 лет Вацлав остался без матери.
В молодости учился у Адольфа Дыгасиньского. В 1873—1877 годах жил в Кракове, где окончил среднюю школу, а затем учился в Высшей ремесленно-торговой школе. Там же прошёл и годичную военную службу.
В 1877—1884 годах жил в собственном имении Кучки в Радомском уезде. В 1894—1898 годах жил в Женеве.
Наибольшую известность получила драма «Лена», награждённая премией 1885 года. Много лет работал журналистом, в том числе и в «Варшавском курьере» (1888—1893). С 1900 по 1910 года работал библиотекарем в Рапперсвильском музее. Написал известные повести «В Вельгем» (1898) и «Велиский Мешек» (автобиографическая повесть). Публиковался в «Слове польском». Писал под псевдонимом Марьян Ясеньчик (польск. Marian Jasieńczyk)
В 1887 году женился на Гелене Мальчевской, дочери генерального секретаря Земского кредитного союза Радомской губернии, Юлиана Мальчевского. Брат Гелены, Яцек Мальчевский, был известным художником.
Напишите отзыв о статье "Карчевский, Вацлав"
Литература
- «Ilustrowana Encyklopedia Trzaski, Everta i Michalskiego» (1923—1927, tom 4, str. 241)
- «Wielka Ilustrowana Encyklopedia Powszechna Saturnina Sikorskiego» (1892—1914, tom 34, str. 810—811
- «Encyklopedia Powszechna Orgelbranda» (1898—1904, tom 8, str. 113)
Отрывок, характеризующий Карчевский, Вацлав
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
