Кассиопея (группа)

Кассиопея
Годы	2001 — наши дни
Откуда	Минск
Язык песен	русский
Лейбл	Снегири, Мирумир
Состав	Илья Черепко-Самохвалов Александр Либерзон Сергей Соколов Артём Залесский

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Кассиопе́я» — белорусская альтернативная электронная поп-рок-группа, основанная в 2001 году в Минске. Состоит из четырёх человек, имеет в послужном списке три официальных альбома, изданных лейблом «Снегири».

История

Датой появления «Кассиопеи» считается 2001 год, когда трое друзей, профессиональный актёр Илья Черепко-Самохвалов (вокал, тексты), театральный звукорежиссёр Александр Либерзон (клавиши, музыка) и снайпер стрелковой дивизии Сергей Соколов (гитара) собрались и записали совместную песню под названием «На Луне». Первый параллельно с этим поддерживал постпанк-команду «Петля пристрастия», второй до этого играл в группе «Распилил и выбросил», а третий — в своё время был участником группы «Чоки», выступавшей ещё в минском клубе неформалов «Резервация». Однако просуществовал новообразовавшийся коллектив недолго, они сделали два самиздатовских альбома и в 2004 году фактически прекратили деятельность. «Мы не распадались, мы как бы под капельницей были, просто ничего не происходило», — так комментирует тот период Черепко-Самохвалов. Планировалась запись ещё и третьего диска, но после сведения пяти песен у музыкантов закончился энтузиазм и они отошли от творчества.

В 2007 году ими заинтересовался белорусский промоутер Александр Богданов, который в то время работал с побочной группой Черепко-Самохвалов «Петля пристрастия» — он организовал несколько концертов и отвёз их в Москву на «Фестиваль улыбок» художника Андрея Бартенева. Первое время музыканты выступали совместно с «Ёлочными игрушками», приняли участие в фестивале альтернативной белорусской музыки «Можно». С этого времени к ним пришла некоторая известность, в частности обозреватель журнала «Афиша» Александр Горбачёв назвал их «самой удивительной группой всего белорусского конгломерата». В 2009 году продюсированием группы занялся Олег Нестеров и предложил им контракт со своей звукозаписывающей компанией «Снегири», 16 июня под этим лейблом вышел их первый настоящий альбом с одноимённым названием — диск включает 14 композиций, в основном это существенно улучшенные версии песен с предыдущих неизданных альбомов. В июне Александр Богданов, промоутер группы, удостоился премии «Степной волк» в категории «Деятель», при этом он обошёл таких известных продюсеров как Иосиф Пригожин и Яна Рудковская.

В январе 2010 года «Кассиопею» выдвинули на премию «Звуковая дорожка» в номинации «Альтернатива», однако по итогам голосования она уступила группе Lumen. 5 февраля вышел сборник компании «Снегири» No oil. No Stress. No noise. с их песней «Гадкие утята». 20 октября на том же лейбле был выпущен второй номерной альбом под названием «Стивен Кинг и мы», куда вошли 11 новых песен. Одна из композиций, «Ветер знает…», посвящена памяти убитого белорусского поэта Василия Шугалея. По окончании работы над альбомом «Кассиопея» отправилась в большой гастрольный тур по крупнейшим городам России, проходивший в феврале — марте 2011 года. В 2012 году музыканты приняли участие в проекте «Re:Аквариум», исполнив для него песню «Стаканы», а также выпустили свой третий студийный альбом «Сердце отдаю детям».

Стиль

Группу отличает характерное чувство юмора, научно-фантастическая и абсурдистская тематика. На сцене они, как правило, выступают в причудливых костюмах и масках: единственный повторяющийся из образа в образ атрибут — накладные усы, а остальные детали концертного гардероба регулярно меняются, и в рамках одного выступления «Кассиопея» может оказаться на сцене и в роли микробов, и в белогвардейских нарядах. Обозревательница журнала Fuzz Оксана Мелентьева сравнила их с классикой русской эксцентрики, такими группами как «Аукцыон» и «Звуки Му». По её словам, действо представляет собой слияние клоунады, советской мультипликации, этно, фолка и поп-музыки. Александр Горбачёв из «Афиши» назвал жанр «Кассиопеи» страннейшим пси­хопопом, разом похожим на группу Animal Collective, мюзиклы Алексея Рыбникова и мистические эксперименты группы Coil, в то время как сам Александр Либерзон отмечал среди любимейших коллективов австралийскую группу Architecture in Helsinki. Борис Барабанов, критик издания «Коммерсантъ Weekend», охарактеризовал стиль коллектива как «сумасбродный синти-поп», «игрушечная космическая музыка» и «капустник», а дебютный диск удостоил неоднозначного отзыва: «Альбом забавен, но дослушать его до конца — мука».

Все тексты — кроме песни «Беларускія танцы» с альбома «Сердце отдаю детям» — написаны исключительно на русском языке: «Белорусским языком не владеет 80% населения. — отмечает по этому поводу Черепко-Самохвалов. — Вообще не могу представить себе ни одного текста на этом языке, не могу их так сложить, чтобы мне самому понравилось. Разговорным могу пользоваться более-менее сносно, но это редко бывает нужно».

Дискография

Номерные альбомы 2001 — Земля-Луна-транзит 2009 — Кассиопея / Луна-Земля-транзит (сборник) 2010 — Стивен Кинг и мы 2012 — Сердце отдаю детям 2014 — Зуб мудрости (EP) 2015 — Крестик

В сборниках 2010 — No oil. No Stress. No noise.

Ссылки

• [myspace.com/cassiopeja09 Официальная страница Кассиопея] (англ.) на сайте Myspace

• [cassiopeja-band.livejournal.com/ cassiopeja-band] — сообщество в Живом журнале

Отрывок, характеризующий Кассиопея (группа)

Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.