Каста

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ка́ста (через нем. Kaste или фр. саste от порт. саstа — «происхождение», изначально «чистая порода»[1]) — общее название социальных групп, на которые исторически разделялось индийское общество. Касты характеризуются эндогамией, наследственным закреплением и ограничениями по выбору профессии[2].





Термин

Изначально термин «каста» применялся к сословно-расовым группам в колониях Латинской Америки. Позднее он по аналогии распространился на сходное явление в Индии и с тех пор применяется в основном по отношению к индийским варнам и/или джати. Тем не менее, существует принципиальная разница между латиноамериканскими кастами и индийскими варнами; между первыми, по крайней мере формально, допускалось смешивание любого рода, как правило, приводящее к перемещению потомства в другую касту; кроме того, латиноамериканские касты основывались в первую очередь на визуальных различиях. Смешение же между индийскими варнами в большинстве случаев было недопустимым, между джати (подразделами варн) было резко ограничено.

Варны и джати

Из самых ранних произведений санскритской литературы известно, что говорившие на арийских наречиях народы в период первоначального заселения Индии (приблизительно с 1500 по 1200 до н. э.) уже делились на четыре главных сословия, позже названные «варнами» (санскр. «цвет»): брахманов (священнослужителей), кшатриев (воинов), вайшьев (торговцев, скотоводов и земледельцев) и шудр (слуг и разнорабочих).

В период раннего Средневековья варны хотя и сохраняются, но распадаются на многочисленные касты (джати), ещё более жёстко закреплявшие сословную принадлежность.

Индусы верят в перевоплощение и считают, что тот, кто соблюдает правила своей касты, в будущей жизни поднимется по рождению в более высокую касту, тот же, кто нарушает эти правила, потеряет социальный статус.

Во времена возвышения индуизма, последовавшего за упадком буддизма, из простой, незамысловатой системы четырёх варн выросла сложнейшая многослойная система джати, выстроившая строгий порядок чередования и соотношения разных социальных групп. Каждая варна обозначила в ходе этого процесса рамки для множества самостоятельных эндогамных каст (джати). Ни мусульманское нашествие, закончившееся формированием империи Моголов, ни установление британского господства не поколебали фундаментальных основ кастовой организации общества.

Джати (группа происхождения) связана с наследственной профессиональной деятельностью. Варна (группа врождённого «цвета») определяет положение джати в религиозно-ритуальной иерархии. Каждая из четырёх варн включает в свою структуру множество джати. Джати, стоящие вне системы варн — неприкасаемые.

Если варны у индуса может и не быть, то джати есть всегда. Обладая политическим равенством в Индии, члены разных джати имеют разный допуск к традиционным религиозным практикам. Запрещая официальное употребление категории «неприкасаемый» и приравняв термин «община» к «джати», правительство Индии создаёт благоприятные условия для санскритизации: создания неприкасаемыми мифологии о происхождении своих джати из групп, обладающих варной, и принятием на себя ритуальных правил более высоких джати — что даёт шанс постепенного изменения статуса джати. За жизнь одного-двух поколений неприкасаемая джати может оказаться включённой в число шудр или даже «дваждырожденных».

В колониальный период, некоторые неприкасаемые касты исповедовали вайшнавизм. Гаудиа вайшнавы из высокой касты не контактировали с ними.[3]

Касты в современной Индии

Индийским кастам буквально нет числа. Поскольку каждая имеющая наименование каста делится на множество подкаст, невозможно даже приблизительно подсчитать число социальных единиц, обладающих минимально необходимыми признаками джати. Официальная тенденция преуменьшать значение кастовой системы привела к тому, что в проводимых раз в десятилетие переписях населения исчезла соответствующая графа. В последний раз сведения о числе каст были опубликованы в 1931 (3000 каст). Но эта цифра не обязательно включает все местные подкасты, которые функционируют как самостоятельные социальные группы.

Широко распространено мнение, что в современном индийском государстве касты утратили своё прежнее значение. Однако развитие событий показало, что это далеко не так. Позиция, занятая ИНК и правительством Индии после смерти Махатма Ганди, отличается противоречивостью. Более того, всеобщее избирательное право и потребность политических деятелей в поддержке электората придали новую значимость корпоративному духу и внутренней сплоченности каст.

Тем не менее, несмотря на то, что касты в Индии существовали в течение более чем двух тысячелетий, их влияние и значимость в обществе (особенно в городах) постепенно утрачивается, хотя в сельской местности этот процесс идёт довольно медленно. В больших городах касты особенно быстро утрачивают своё значение среди либеральной интеллигенции, а также в бизнес-сообществе.

Конституция Индии 1950 года признала равноправие каст и юридическое полноправие неприкасаемых (части 3, 4, 4-А). Конституционная Таблица Каст — Constitution (Scheduled Caste) Order, 1950 — часть Конституции Индии. Индийский гражданин имеет право получить [indonet.ru/Statya/Kasty-sovremennoi-In кастовый сертификат] как доказательство принадлежности к касте, входящей в таблицу. При этом, Конституция Республики Индия от 1950 г. запрещает употреблять понятие «неприкасаемые» (outcaste, букв. «внекастовые») и определяет дискриминацию по признаку неприкасаемости (но не по признаку касты вообще) как уголовно наказуемое (Ст. 17). Государственные органы не имеют права интересоваться кастовой принадлежностью человека, вместо понятия каста (джати) в документах употребляется термин «община» (community). Кастовая иерархия сохраняется только в сфере ритуала и частной жизни, регламентируя бытовые и религиозные отношения индусов. Юридически, в гражданском отношении, все индийские касты равны. В 1997 году Президентом Индии был избран Кочерил Раман Нараянан, происходящий из касты неприкасаемых. Основным автором проекта Конституции Индии и её первым министром юстиции был Бхимрао Рамджи Амбедкар, тоже происходивший из касты неприкасаемых.

Антрополог Е. Н. Успенская в статье «К вопросу о природе индийской касты» пишет: «Иерархия каст включает ритуально чистые „дваждырожденные“, то есть прошедшие инициацию касты брахманов, кшатриев (раджпут, наяр и др.) и вайшья (торговые бания, четти и др.), а также многочисленные и разные „чистые“ касты уровня шудра (земледельцы джат, коли; пастухи ахир, гоала; ювелиры сонар, кузнецы лохар, плотники бархаи и др.), к которым примыкают низшие „зарегистрированные“, или „неприкасаемые“ касты (кожевники чамар, уборщики бханги и др.). Эти последние занимают в кастовом обществе особое положение. С точки зрения дхармашастр, они не входят в кастовое общество и остаются на положении внекастовых „пятых“ (интересно, что по численности они составляют около 1/5 населения страны). Правила жизни кастового общества на „неприкасаемых“ не распространяются, но без них оно практически не может существовать. „Пятые“ формируют собственную иерархическую статусную подсистему.»

Если приём в джати (наследственные профессиональные касты «происхождения»), занимающие своё место во внутренней структуре варн (четырёх наследственных каст «цвета») для посторонних исключён, то приём в неприкасаемые джати (в касты, стоящие вне системы варн) — возможен. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/4875/ У неприкасаемых существуют специальные ритуалы принятия в джати.]

Исследователь Андре Паду в статье «Тантрический гуру» констатирует, что индуистский тантрический гуру, согласно традиции, обычно должен быть брахманской варны, происходить из хорошей семьи, как правило гуру должен быть мужчиной, женатым, знать шастры и быть способным обучать им, и т. д.[4] Индуистский гуру Парамахамса Праджнянананда в комментарии к Джняна Санкалини Тантре утверждает: «В священных писаниях говорится, что компетентный гуру должен быть человеком чистого происхождения, происходить из брахманской семьи».[5]

Санскритизация: вертикальная мобильность каст

Если теоретически статус касты фиксирован и повышаться не может, на практике существует возможность постепенного пересмотра иерархического статуса касты. Индийский этнолог Майсор Шринивас назвал такой процесс «санскритизацией». Ключевую роль играет создание мифологии о более высоком происхождении и усвоение правил ритуальной чистоты более высоких каст.[6]

Санскритизация является способом включения в традиционный индуизм стоящих вне системы варн иноплеменников (млеччх, ауткастов). Майсор Шринивас писал: «Санскритизация относится не только к индуистским кастам, но случается среди племенных и полуплеменных групп, таких как бхилы (Bhīl) Западной Индии, гонды (Gond) и ораоны (Orāon) Центральной Индии и пахари (Pahārī) Гималаев. Это обычно приводит к тому, что племя, проходящее санскритизацию, претендует быть кастой и таким образом стать индуистами (Hindu). В традиционной системе единственный способ стать индуистом — принадлежать к касте».[7]

Субъектом санскритизации выступает не отдельный человек и даже не семья — а только этническая группа, обладающая собственным культом, который и включается в орбиту традиционного индуизма.[8] Представитель жреческой касты, оказавшись в окружении иноплеменников (млеччх), узнаёт в образах их религии собственных божеств, потом трактует генеалогию правителей в пользу происхождения от индуистской касты — и адаптирует местный культ к индуистскому ритуалу.[9]

Согласно исследованию С. Л. Шривастава, проведённому в деревне Асалпур штата Раджастхан, в неприкасаемые (касты) попали натхи и дхоби: «В числе „неприкасаемых“ отмечены балаи (Balāī), чамары (Chamār), прачки дхоби (Dhobī), „секта“-каста натх (Nāt/Nāth) и уборщики бханги (Bhangī)».[10] Согласно исследованию К. Матхура, проведённому в деревне Потлод области Мальва того же штата Раджастхан, санскритизированные натхи уже «занимают место между „дваждырожденными“ и шудрами, лишь несколько выше последних, потому что занимаются религией»; а «их образ жизни довольно хорошо санскритизирован, они следуют правилам ритуальной чистоты».[11] Санскритизация позволила и касте прачек дхоби повысить свой статус в Потлод с неприкасаемого до шудр.[12]

Вне системы варн оказываются этнические не-индусы: в частности, тибетские буддисты и мусульмане. В отшельническом ордене Натха — Йоги — отшельники индусского происхождения отказываются принимать пищу совместно с отшельниками, не имеющими варны.[13] Санньяса исключает духовного практика из наследственной профессиональной группы (джати), но не лишает его варны, если он изначально варной обладал: правила ритуальной чистоты при приёме пищи продолжают в отшельничестве соблюдаться.

Сохранение кастовой системы в других религиях Индии

Социальная инерция привела к тому, что расслоение на касты существует у индийских христиан и мусульман, хотя и является аномалией с точки зрения Библии и Корана. Христианские и мусульманские касты имеют ряд отличий от классической индийской системы, в них даже имеется некоторая социальная мобильность, то есть возможность перейти из одной касты в другую. В буддизме касты не существуют (поэтому индийские «неприкасаемые» особенно охотно обращаются в буддизм), однако пережитком индийских традиций можно считать то, что в буддийском обществе имеет большое значение социальная идентификация собеседника. Кроме того, хотя сами буддисты не признают каст, однако носители других религий Индии зачастую легко могут определить, из какой касты происходит их собеседник-буддист, и соответственно к нему относиться. Индийское законодательство предусматривает ряд социальных гарантий для «ущемлённых каст» среди сикхов, мусульман и буддистов, однако не предусматривает таких гарантий для христиан — представителей тех же каст.

Касты в современном Непале

Непальская кастовая система развивалась параллельно с индийской. Известно, что исторический Будда Гаутама Сиддхарта (род. 563 до н. э.) принадлежал к варне кшатриев — варне воинов. Особенно возросло индийское влияние в Непале во время династии Гупта (320−500); Непал тогда имел статус «соседского королевства», однако подчинённого Самудрагупта.

Позднее, с X века, многие индуисты (а также многочисленные брахманы) переселялись из Индии в Непал, преимущественно спасаясь от арабского вторжения и внедрения ислама, особенно из северо-восточной Индии. При этом беженцы стремились сохранить исходную культуру и ритуалы.

Чтобы понять непальские кастовые отношения, рассмотрим схематически различные кастовые системы.

Классическая индуистская модель кастовой иерархии

Непальская кастовая система с точки зрения бахунов и чхетри

Каста неприкасаемых составляет в Непале около 7 процентов населения.

Кастовая система с точки зрения невари

Исповедующие индуизм Невари, заселяющие исключительно долину Катманду, используют следующую кастовую систему, частично перенятую от неваров-буддистов. Однако кастовая система в общинах Невари не имеет такого значения, как у других народов.

На диаграмме вверху показаны касты по представлениям невари-индуистов, а внизу — невари-буддистов.

Мнение большинства по поводу кастовой системы

Большинство, в которое входят либеральные бахуны и чхетри и народы без собственных кастовых систем, рассматривают следующую иерархию, значимую для религиозного ритуала:

chokho jaat (Чистые Касты) / pani nachalne jaat (Неприкасаемые Касты)

На практике случается, что принадлежность к кастам связывают с материальным благополучием, то есть бедных причисляют к неприкасаемым, а богатых — к высшим кастам. Это приводит к тому, что иностранцы европейского происхождения, которые не индуисты, и должны поэтому причисляться к неприкасаемым, причисляются к высшим кастам, однако, когда речь идёт об отношениях, связанных с ритуальными действиями, с ними обходятся как с неприкасаемыми. В частности, речь идёт о ритуалах, связанных с водой и приготовлением риса.

См. также

Напишите отзыв о статье "Каста"

Примечания

  1. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т.: Пер. с нем. — 2-е изд., стереотип. — М.: Прогресс, 1986. — Т. 2. — С. 207. — 671 с.
  2. [www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/ekonomika_i_pravo/KASTI.html Касты]
  3. Sekhar Bandyopadhyay, Caste, culture and hegemony. Social domination in colonial Bengal — SAGE Publications, New Dalhi, London 2004 — ISBN 0-7619-9849-7 — p. 86
  4. Andre Padoux, The Tantric Guru / Tantra in practice, ed. by David Gordon White, Princeton and Oxford — Princeton University Press, 2000 — p. 44
  5. Jnana Sankalini Tantra, Paramahamsa Prajnanananda — Delhi, Motilal Banarsidass Publishers, 2006 — p. 45
  6. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 134-135.
  7. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 136.
  8. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 150-151.
  9. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 139, 212.
  10. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 421.
  11. Успенская Е.Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 444.
  12. Успенская Е. Н. Антропология индийской касты. СПб.: Наука, 2010. - стр. 443-444.
  13. Briggs, G.W. Gorakhnath and the Kanphata Yogis. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1982. — P. 27. — ISBN 0-8426-0549-5.

Отрывок, характеризующий Каста

– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.