Мейисти

МейистиМейисти

Мейисти (Кастелоризон) греч. Μεγίστη (Καστελλόριζο)
Карта Мейисти и ближайших островов
36°09′ с. ш. 29°35′ в. д.36.150° с. ш. 29.583° в. д. / 36.150; 29.583
Архипелаг	Додеканес
Акватория	Средиземное море
Страна	Греция Греция
Регион	Южные Эгейские острова
Район	Додеканес
Мейисти (Кастелоризон)
Площадь	8,9 км²
Наивысшая точка	273 м
Население (2001 год)	406 чел.
Плотность населения	45,618 чел./км²

Мейисти (Кастелоризон) (греч. Μεγίστη (Καστελλόριζο)); турецкое название: Меис (тур. Meis), итальянское: Кастельроссо (итал. Castelrosso) — небольшой греческий остров архипелага Додеканес, расположенного в восточном Средиземноморье. Находится в 2 км от берега Турции, в 110 км к востоку от Родоса, примерно на полпути из города Родос в город Анталья.

Происхождение названия

И древнее и современное официальное название — Мейисти переводится с греческого как Наибольший [остров]. Это звучит странно для столь малого островка, но следует принять во внимание, что это самый большой остров архипелага малых островков. Закрепившиеся в обиходе название — Кастелоризо ведет свой счет с XIV века, когда рыцари ордена госпитальеров построили здесь крепость. По цвету крепости остров получил название Кастелло Россо — Красная Крепость в переводе с итальянского.

География

Это самый восточный обитаемый остров, принадлежащий Греции (восточнее — соседний остров Стронгили). Площадь острова Мейисти 8,9 км².

История

В древности остров был населен дорийскими греками и его жители участвовали в Троянском походе.

В эллинистическую эпоху был под контролем Родоса, хотя и чеканил свою монету.

В византийскую эпоху был включен в епархию островов с центром в Родосе.

В 1306 году был занят рыцарями ордена госпитальеров Св. Иоанна. В 1440 году подвергся налету египтян, но был отвоеван Альфонсом Арагонским в 1450 году. В 1513 году остров был оставлен туркам и был временно отвоеван венецианцами в 1659 году.

В 1788 году греческий пират и полковник русской армии Ламброс Кацонис — он же Ламбро Качиони — выгнал турок с острова. Интересно, что Кацонис умер в Крыму, закрепив за своим поместьем имя своего родного города — Ливадия.

Жители острова, переселив для безопасности свои семьи на другие греческие острова, принимали активное участие в освободительной войне Греции 1821—1829 годов. Известно, что кастеллоризоты потопили два турецких корабля в бухте Атталии [Анталья]. Но согласно международным соглашениям остров остался вне пределов возрожденного греческого государства.

Только получив амнистию, первая группа островитян вернулась на совершенно безлюдный остров 19 июля 1830 года. Каково же было их удивление, когда местный священник, проживший все эти годы на острове в одиночестве, бросился в воду в рясе, встречая их. Если вы будете на острове 19 июля, вы рискуете оказаться в воде или как минимум быть намоченным, поскольку островитяне в ознаменование 19 июля 1830 года и бросаются сами, и бросают друг друга в воду.

В 1913 году островитяне восстали при поддержке добровольцев с Крита, требуя Энозис — воссоединение с Грецией.

В Первую мировую войну (1915 год) остров был занят французами и за участие островитян в военных действиях был награждён французским орденом «За Мужество». В 1921 году французы передали остров итальянцам.

В 1926 году остров пострадал от разрушительного землетрясения.

Во время Второй мировой войны (февраль 1941 года), когда греческая армия вела в Албании победоносные бои против итальянцев, английские союзники высадились на острове, но итальянцы вернулись через несколько дней.

В 1943 году с выходом Италии из войны остров подвергся двухмесячной бомбардировке немецкой авиацией и был затем оккупирован немцами. Население покинуло остров и до конца войны находилось в лагерях в Палестине.

Отметим, что с 1943 года и начинается красивая история легендарной Деспины Ахладиоти, проживающей на близлежащем безлюдном островке Ро, которая не покинула остров и с 1943 года до самой её смерти в 1982 году поднимала флаг Греции, заявляя тем самым о принадлежности островов. В честь Деспины Ахладиоти почтовое ведомство Греции выпустило марку «Госпожа острова Ро».

Оставшиеся в живых островитяне вернулись на остров в 1945 году. С 1945 года Кастелоризо, как и все Додеканезские острова, был под британским протекторатом, но по Парижским соглашениям 1947 года, учитывая стремление островитян к Энозису — воссоединению с Грецией, а также вклад Греции в союзную победу и жертвы, понесенные греческим народом, Додеканезские острова, включая Кастелоризо, были воссоединены с Грецией.

Население

Постоянное население всего 406 человек (2001). В начале прошлого века греческое население острова составляло 14 тысяч человек занятых в основном в мореходстве и ловле губок. События Второй мировой войны и послевоенная эмиграция, в основном в Австралию, привели к резкому сокращению населения. Следы былого благополучия отражаются в местной архитектуре, к тому же греческие эмигранты не разрывают свои связи с Родиной и содержат свои дома на острове.

</div>

<center>Панорама единственного населённого пункта острова

</div> </div> </div>

Транспорт

Ближайший порт на турецкой стороне находится в городе Каш, до которого около 7 км. В древности здесь находился греческий город Антифелос. В летний сезон несколько раз в неделю между городами курсируют экскурсионные катера, которые привозят на остров европейских туристов отдыхающих в Турции.

Остров располагает аэродромом, доступным для малых пассажирских самолетов, и имеет регулярное авиасообщение с Родосом.

Остров в кинематографии

Остров получил также всемирную кинематографическую славу после итальянского фильма «Средиземное море», получившего приз «Оскар», который снимался здесь и действие фильма происходило на острове во время Второй мировой войны. После фильма наблюдался резкий приток туристов, в особенности из Италии.

Напишите отзыв о статье "Мейисти"

Примечания

Ссылки

• [www.megisti.gr/ Официальный сайт]

См. также

• Список островов Греции

Отрывок, характеризующий Мейисти

– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.