Добла

Добла, двойной мараведи (исп. dobla, doublon, doblon) — первоначально испанское название золотого арабского динара, равного по стоимости двум мараведи (исп. dobla maravedí — добла мараведи), затем — собственной испанской золотой монеты, чеканившейся как подражание динару.

Выпуск доблы начат Альфонсом XI (1312—1350) и продолжался до 1497 года, когда её заменил дукато (испанский дукат).

Некоторые разновидности доблы назывались «кастельяно» («кастильская добла») и «добладо».

История появления и чеканки

См. также: Мараведи

Арабский золотой динар (811 год)

Мараведи Альфонсо VIII (1158—1214) с куфическими надписями

Прообразом средневековых золотых монет Испании и Португалии стал золотой арабский динар (первоначально 4,25 г золота), который в свою очередь был подражанием византийскому солиду. C 1087 года динар чеканился в Альморавидах, занимавших в том числе территорию Южной Испании. Эти монеты назывались «маработино» или «альморабитино» (исп. morabetino от мурабит, одного из статусов мусульманских святых, аль-Мурабитун — множественное число от мурабит).

Между 1112 и 1223 годами под влиянием динара Альморавидов начался выпуск золотых монет непосредственно в Испании и Португалии (иногда с сохранением куфических надписей прототипа), которые получили название «мараведи» (исп. maravedi от арабского маработино). Первоначально это была монета весом около 3,9 грамма при содержании чистого золота около 3,46 грамма, но со временем она заметно полегчала. Кроме того, выпускались монеты эквивалентные ¹⁄₂ динара или ³⁄₅ полегчавшего мараведи. Иногда они назывались «масмудина» (исп. masmudina), иногда, как и более крупные монеты, — «мараведи». При Альфонсо X (1252—1284) мараведи превратился в билонную монету — белый мараведи (исп. maravedi blanco — мараведи бланко).

В период снижения содержания золота в мараведи сохранявший свой вес арабский золотой динар стал называться «двойной мараведи», «добла» (исп. dobla maravedí — добла мараведи). В итоге Альфонсо XI (1312—1350) выпустил новую монету с полным весом динара или двойного мараведи (4,6 грамма), которая получила название «кастильская добла» или просто «добла» (исп. dobla castelana — добла кастельяно) и равнялась 40 мараведи, уже биллонным. На аверсе был изображён кастильский замок с тремя башенками и отчеканена круговая легенда REX CASTELLE. На реверсе — лев и круговая легенда REX LEGIONIS. Позже появились другие типы: например, монета Хуана II весом 4,68 грамма называлась «добла с ленточкой», «добладо» (исп. dobla de la banda — добла де ла банда).

Кроме собственно доблы чеканились дробные номиналы в ¹⁄₂ доблы (номинал был обозначен латинской цифрой «XX» — 20 мараведи) и ¹⁄₄ доблы («X» — 10 мараведи), а также кратные — в 10 и 20 добл, весившие соответственно 45 и 90 граммов.

Выпуск доблы и её производных продолжался до 1497 года, когда в Испании была начата чеканка подражаний дукату — дукато (испанского дуката).

Влияние

Одна из первых разновидностей доблы — кастильская добла (добла кастельяно) или кастельяно (исп. dobla castelana, castelano) — впоследствии стала эталоном веса, единицей измерения массы золота, равной 4,6—4,7 грамма.

Другая разновидность — добла с ленточкой (добла де ла банда) или добладо (исп. doblado) — использовалась в качестве названия золотых монет Аргентины и Эквадора весом 6,7 грамма и достоинством 2 эскудо, которые чеканились между 1824 и 1890 годами.

В новое время доблами иногда назывались испанские дублоны.

Источники

• [www.numizm.ru/ Нумизматический словарь] / [Автор: Зварич В.В.]. — 4-е изд.. — Львов: Высшая школа, 1980.
• [www.numizm.ru/ Словарь нумизмата] / [Авторы: Фенглер Х., Гироу Г., Унгер В.] / Пер. с нем. М. Г. Арсеньевой / Отв. ред. В. М. Потин. — 2-е изд., перераб. и доп.. — М.: Радио и связь, 1993. — ISBN 5-256-00317-8.
• Свет Я.М., Малкес Б.Н., Журавлева Г.П., Карандашев В.Д., Виленская Э.Н., Широкова В.Ф. [geoman.ru/books/item/f00/s00/z0000087/index.shtml Открытие великой реки Амазонок]. — М.: Географгиз, 1963.

Отрывок, характеризующий Добла

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.