Испано-брунейская война

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кастильская война»)
Перейти к: навигация, поиск
Испано-брунейская война
Дата

16 апреля26 июня 1578 года

Место

Бруней

Причина

испанское вмешательство в династический спор

Итог

сохранение статус-кво

Противники
Брунейский султанат Испанская империя
Брунейские претенденты
Командующие
Сайфул Риджал Франсиско де Санде
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Испанско-брунейская война (малайск. Perang Kastila, исп. Expedición de Bruney) — вооружённый конфликт между Испанской империей и Брунейским султанатом, случившийся в 1578 году.



Предыстория

К XVI веку основные торговые пути из Юго-Восточной Азии в Европу через Ближний Восток контролировались арабами, а европейцы пытались перехватить у них торговлю пряностями. Брунейская империя была одной из основных сил в Юго-Восточной Азии, распростираясь от западного Калимантана до севера Филиппин, и попытки европейцев закрепиться в регионе вели к неминуемому конфликту.

В 1565 году испанцы захватили филиппинский остров Себу, и, основав там торговый пост, сделали его центром распространения христианства. Так как Брунейский султанат ещё в конце XV — начале XVI вв. создал на острове Лусон (в районе современной Манилы) вассальное государство Селуронг, занявшееся распространением ислама, то торговый конфликт приобрёл религиозную окраску. Пользуясь раздробленностью Филиппин, испанский конкистадор Мигель Лопес де Легаспи принялся крестить туземцев на севере Лусона и в 1571 году основал там новую столицу колонии — Манилу.

В 1576 году испанский генерал-губернатор Филиппин Франсиско де Санде отправил официальную делегацию к султану Брунея Сайфул Риджалу. Делегация сообщила, что Испания хотела бы установления дружеских отношений с Брунеем, и попросила разрешения на проповедь христианства, в то же время потребовав, чтобы Бруней прекратил распространение ислама на Филиппинах. Султан Сайфул Риджал не согласился с этими требованиями, и выразил свой протест христианизации Филиппин, которые он считал частью Дар аль-ислама.

Война

В 1578 году в Манилу обратились принцы Сери Лела и Сери Ратна, которые попросили испанской помощи в свержении с брунейского престола их брата Сайфул Риджала. Испанцы согласились, и в марте 1578 года из Манилы в Бруней отбыл испанский флот, который вёл лично Франсиско де Санде. В экспедиции участвовало 400 испанцев, 1500 филиппинцев и 300 брунейцев. 16 апреля 1578 года с помощью Сери Лелы и Сери Ратны испанцы вошли в тогдашнюю брунейскую столицу Кота-Бату. Султан Сайфул Риджал и столичный наместник Абдул Кахар были вынуждены бежать сначала в Мераганг, а затем — в Джерудонг; новым султаном был объявлен Сери Лела, а Сери Ратна стал при нём бендахарой (визирем). Тем временем испанцы стали нести тяжёлые потери от вспыхнувшей среди них болезни, и 26 июня 1578 года вернулись из Брунея в Манилу. Перед отбытием из столицы Брунея они сожгли тамошнюю мечеть. Брунейские легенды утверждают, что испанцев изгнал бендахара Сакам (брат султана Сайфул Риджала) с тысячью местных воинов, но современные историки считают это заявление ложным.

Сери Лела умер в августе или сентябре 1578 года от той же болезни, от которой страдали испанцы; его дочь уплыла с испанцами и вышла замуж за обращённого в христианство филиппинца.

Последствия

Испанцы не допускали появления брунейских аванпостов на Лусоне, но в целом старались поддерживать добрососедские отношения. Как следует из письма генерал-губернатора Филиппин Франсиско де Телла де Гузмана, датированного 1599 годом, они вернулись к нормальным взаимоотношениям с Брунеем.

Напишите отзыв о статье "Испано-брунейская война"

Отрывок, характеризующий Испано-брунейская война

Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.