Диоскуры

Диоскуры

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Запрос «Кастор и Поллукс» перенаправляется сюда; о слонах, убитых в ходе осады Парижа см. Кастор и Поллукс (слоны).

Диоску́ры (др.-греч. Διόσκοροι, Διόσκουροι или Διὸς κοῦραι — буквально «отроки Зевса») — в древнегреческой мифологии Кастор и Полидевк (Κάστωρ «бобр» и Πολυδεύκης «много сладости», лат. Поллукс), близнецы, дети Леды. Участники похода аргонавтов и Калидонской охоты.

Рождение

В «Илиаде» имя Диоскуры не встречается, хотя Кастор и Полидевк упомянуты (III 237). В «Одиссее» при описании Аида Кастор и Полидевк называются Тиндаридами, детьми Тиндарея, супруга Леды. По наиболее распространённому взгляду, отец Кастора — Тиндарей, а отец Полидевка — Зевс; вследствие этого первый смертен, второй бессмертен. У Гесиода Кастора также называют сыном Зевса. В микенских текстах есть имя ka-to (Кастор).

Согласно песням Алкмана, родились на островке Пефн в Лаконике, Гермес перенёс их в Пеллану, где они были воспитаны. На островке стояли медные статуи Диоскуров величиною с фут. Носили шапки в форме конуса от яйца, в котором они были рождены. По словам Павсания мессенцы оспаривают Диоскуров у лакедемонян.

Классификация грамматиков, известная из речи Котты у Цицерона, выделяет три группы Диоскуров:

• Анакты — дети Зевса первого и Персефоны: Тритопатрей, Евбулей, Дионисий. См. Тритопатры.
• Кастор и Полидевк — дети Леды и Зевса третьего.
• Алкон, Меламп и Эмол — сыновья Атрея.

Подвиги

Сказание говорит об участии Диоскуров в предприятиях других героев — в охоте на калидонского вепря, в походе аргонавтов; в Аттике рассказывали о походе их против Тесея с целью вернуть похищенную им сестру их Елену.

Посейдон подарил им коней и дал силу спасать терпящих кораблекрушение.

Кастор обучал Геракла сражаться в полном вооружении. Кастор известен как наездник, упражнялся в военном деле. Кастор победил в беге на Олимпийских играх, устроенных Гераклом. Полидевк упражнялся в кулачном бою и победил в кулачном бою на Олимпийских играх, устроенных Гераклом. В городе Гермиона показывали стадион, где состязались Диоскуры.

Кастор и Полидевк были участниками Калидонской охоты.

Во время похода в Аттику Кастор ранен в правое бедро Афидном.

Поход аргонавтов

Кастор и Полидевк были аргонавтами.

Во время похода аргонавтов поднялась буря, и Орфей взмолился к самофракийским богам. Ветер утих, а к головам Диоскуров опустились две звезды. Поэтому попавшие в бурю мореходы молились самофракийским богам.

Во время похода Полидевк убил в кулачном бою Амика. Полидевк — участник состязаний в честь погребения Пелия, победил на них в кулачном бою. Кастор же на погребальных играх по Пелию победил в простом беге.

Похищение дочерей Левкиппа

Полидевк похитил из Мессении дочь Левкиппа Фебу, Кастор похитил дочь Левкиппа Гилаиру, и они вступили с ними в брак. Похищение дочерей Левкиппа со свадьбы было изображено на картине Полигнота. По поводу украденного Диоскурами, в сообществе с сыновьями Афарея, стада быков — или, по другому сказанию, по поводу похищенных Диоскурами дочерей Левкиппа — невест сыновей Афарея Идаса и Линкея, — между Диоскурами и Афаретидами возникла ссора.

По одному рассказу, Кастор был убит Идом, а Полидевк одолел Линкея, и Зевс молнией убил Ида. Позже Полидевк поставил трофей в Спарте в знак победы над Линкеем. По другой версии, Кастор убил Линкея, Идас — Кастора, а Полидевк победил Идаса. По третьему рассказу, Идас убил Кастора. Полидевк кинулся их преследовать, метнул копье в Линкея и убил. Идас метнул камень в голову Полидевка и убил его. Полидевк был принят в число богов. Есть и версия, что Кастор был убит Линкеем. Согласно же XXII идиллии Феокрита, оба Диоскура остались живы, а Афаретиды погибли.

По более редкой версии Кастор был убит у города Афидны, по другой — когда Линкей и Идас осаждали Спарту. Полидевк получил от Зевса звезду (то есть дар бессмертия), но поделился даром с братом. Когда Зевс, на просьбу Полидевка дать ему умереть вместе с братом, предоставил ему на выбор или вечно пребывать на Олимпе одному, или вместе с братом проводить один день на Олимпе, другой — в гробнице (или в подземном царстве), то верный брат выбрал последнее, и с тех пор Диоскуры один день были бессмертными, другой смертными.

Почитание Диоскуров

Позднее было принято, что один брат по очереди пребывал на Олимпе, другой — в подземном царстве; это сказание находится в связи с представлением о них, как о богах рассвета и сумерек, причём один был утренней, другой — вечерней звездой. Подобно индийским Ашвинам, оба близнеца почитались, по общему индоевропейским народам воззрению, как боги рассвета и сумерек. Греки видели Диоскуров в созвездии Близнецов. Их считали покровителями мореплавателей во время бури и воинов в битве. В Риме с древних времен Диоскуров чтили как идеальных представителей воинской доблести. Во время бурь и битв они являлись на помощь и сообщали необычайно быстро известия о победе.

Могила Кастора в Спарте, они были признаны богами 40 лет спустя после гибели. Также могилу Кастора показывали аргивяне, которые называли его «полуродоначальником».

Дом Диоскуров показывали в Спарте. Храм Полидевка находился около Спарты. Из Колхиды в Спарту Диоскуры привезли статую Ареса Ферита. В городе Лас они воздвигли храм Афины Асии, так как и у колхов есть это святилище. Диоскуров называют Великими богами, храм в Клиторе (Аркадия). Во время летнего солнцестояния Диоскуров приглашали к торжественному угощению за богато убранными столами; по греческим верованиям, они иногда видимо присутствовали на нём. Их принимал в гостях аркадец Евфорион из Пея (VII в. до н. э.).

Диоскуры с древних времен символически изображались в Спарте двумя соединёнными балками. Искусство изображало их в виде двух юношей, иногда с лошадьми и в шляпах моряков, с плоскими сзади и курчавыми спереди волосами. Знамениты колоссальные статуи Диоскуров, с конями, на Monte-Cavallo, против квиринальского дворца в Риме, находившиеся перед бывшими тут термами Константина. Иногда они имели различный вид: Кастор изображался укротителем коней, а Полидевк — кулачным бойцом.

Оба божества пользовались в глубокой древности большим почтением у сицилийских и италийских греков, у этрусков и у римлян. Последнее доказывается специально для Поллукса чрезвычайно распространенной в народных устах божбой: Edepol (= е deus Pollux;). Поллукс — (Pollux, древн. форма Polloces) — латинская форма имени Полидевка. Иногда оба диоскура назывались Polluces, но чаще Castores.

Образ в литературе и искусстве

Им посвящены XVII и XXXIII гимны Гомера. Появляются как божества в трагедиях Еврипида «Елена» и «Электра». Упоминаются в трагедиях Патрокла из Турий и Софокла Младшего. Действующие лица трагедии Тимесифея «Кастор и Полидевк», а также оперы Жан-Филиппа Рамо «Кастор и Поллукс» (1737).

Интересные факты

• В честь Диоскуров была названа древнегреческая колония на Черноморском побережье Кавказа — Диоскуриада — нынешний Сухум, столица Абхазии. Этот факт дал право поместить символ Диоскуров — т. н. Шапки Диоскуров на современном гербе Сухума и на гербе владетелей Абхазии, князей Чачба.
• В честь братьев были названы два азиатских слона, съеденных парижанами во время осады Парижа во Франко-Прусской войне.
• Именами Диоскуров названы две соседние вершины-четырёхтысячники в Альпах, на границе Италии и Швейцарии: Castor (ит. Monte Castore), 4228 м, и Pollux (ит. Monte Polluce), 4092 м.
• Именами Кастора и Полидевка названы два небоскреба во Франкфурте-на-Майне (Castor & Pollux). Здания составляют единый ансамбль, при этом совершенно отличны друг от друга.
• В трилогии «Голодные игры», в последней части, именами Диоскуров — Кастор и Полидевк, были названы братья, входившие в команду Китнисс, главной героини.
• В боевике Джона Ву Без лица (Face/Off) именами Кастора и Поллукса Троя были названы братья, антагонисты героя Джона Траволты.
• Ледокол Кастор входил в состав германского Военно-морского флота. В 1952 году был поднят аварийно-спасательной бригадой Балтийского флота (СССР) в районе Засница (Германия) и отправлен на Дальний Восток СССР в ледокольный флот под именем Пересвет.
• В конце 1930-х годов СССР заказывает на голландской судоверфи "P. Smith Jr" постройку ледокола. Но из-за начавшейся Второй мировой войны корабль достроен не был, а судоверфи перешли под управление Германии. Позже ледокол был достроен и 18 декабря 1943 г. вошел в состав Германского флота под именем Поллукс.
• Дизельные двигатели на немецких подводных лодках времен второй мировой войны, носили имена "Кастор и Поллукс" ("Castor and Pollux").
• В трилогии книг Ирины Оловянной «Маленький дьявол» имена Кастор и Полидевк носят лесные мыши-близнецы, подручные Энрика Галларате.
• В сериале «Темное дитя» проект женских клонов называется Леда, а мужских - Кастор.
• В фильме «Пираты» две бронзовые пушки установленные на пиратском корабле "Ливия" названы именами Кастор и Поллукс

См. также

• Боги-близнецы

Источники

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Диоскуры

Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.