Касыда
Касы́да, касида (араб. قصيدة) — твёрдая поэтическая форма народов Ближнего и Среднего Востока, Средней и Южной Азии.
Название происходит от арабского корня, означающего «направляться к цели».
Корни её уходят в ещё доисламскую «джахилийскую» поэзию. Первоначально, протокасыда отражала ту стадию развития словесности, которая занимает промежуточную позицию между фольклором и авторской литературой. Содержание её, тесно связанное с образом жизни араба-бедуина, моделировало представление о его системе ценностей и нормах общественного поведения. В структуре протокасыды сосуществовали в синкретическом виде элементы будущих лирических жанров (любовной, панегирической, дидактико-рефлективной лирики).
Признаки касыды: большой объем (до 200 бейтов), однозвучная рифмовка (по типу «aa ba ca da…») и композиция из пяти частей:
- лирическое вступление (насиб)
- описание чего-либо (васф)
- путешествие поэта (рахиль)
- восхваление (касд)
- самовосхваление (фахр)
Однако это идеальная модель касыды, которая использовалась не так часто и свидетельствовала о профессиональности поэта. Впоследствии рахиль перестал выделяться как отдельная часть касыды и стал частью касда. В XI—XII вв. появилась философская касыда.
Обязательное упоминание в тексте имён, зачастую — событий и дат делает касыду важным историческим источником.
Сборник, состоящий из семи арабских стихов — касыд, называется Mu’allaqat (англ.). Иногда в такой сборник лучших арабских доисламских произведений включают одну из касыд Аши (570—629).
Первую касыду на новоперсидском языке, видимо, сложил в 809 году персидский поэт Аббас Марвази.
См. также
Напишите отзыв о статье "Касыда"
Литература
- [bigenc.ru/text/2051407 Касыда] // Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2004—.</span>
- [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5/le5-1511.htm Касыда] // Краткая литературная энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1962—1978.
|
Это заготовка статьи о литературе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Касыда
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
