Катаиб

Ливанская фалангистская партия «Катаиб»
حزب الكتائب اللبنانية‎ Һизб аль-Катайиб аль-Любнаниййа
Лидер:	Сами Жмайель
Основатель:	Пьер Жмайель
Дата основания:	1936
Штаб-квартира:	Бейрут
Идеология:	Фалангизм (Исторически), Национал-консерватизм, Христианская демократия, Финикиянизм, Федерализм
Союзники и блоки:	«Коалиция 14 марта»
Девиз:	«Бог, страна и семья»
Мест в Национальной Ассамблее:	5 из 128
Сайт:	[www.kataeb.org/ www.kataeb.org]

К:Политические партии, основанные в 1936 году

Лива́нская фалангистская па́ртия «Катаи́б» (араб. حزب الكتائب اللبنانية‎‎ Хизб аль-Катаи́б аль-Любнани́йя) — ливанская правая политическая партия, в основном представляющая интересы христиан-маронитов. Основана в 1936 году Пьером Жмайелем. Играла важную роль во время гражданской войны 1975—1990 гг., после окончания которой находилась в состоянии кризиса. По данным за март 2011 года входит в состав «Коалиции 14 марта» — парламентского большинства в Ливане, оппозиционного «Коалиции 8 марта», членами которой являются «Хезболла» и «Свободное патриотическое движение» (англ.) Мишеля Ауна. Лидер партии - Сами Жмайель ( с 14 июня 2015 года), внук основателя партии шейха Пьера Жмайеля.

Названия

Партия «Катаиб» также известна как «Ливанские фаланги» и «Партия фалангистов». Катаиб — множественное число слова катиба, являющегося переводом на арабский язык с греческого слова фаланга, обозначавшего боевой порядок (строй) пехоты в Древней Македонии и Греции.

История до 1975 года

Основана в 1936 году президентом Ливанской футбольной федерации (англ.) Пьером Жмайелем по образцу «Испанской фаланги» и итальянской Национальной фашистской партии, с представителями которых он познакомился во время XI Летних Олимпийских игр в Берлине. Первое время в униформу членов «Катаиб» входили коричневые рубашки, как у немецких штурмовиков; использовалось нацистское приветствие. Однако партия никогда не опиралась на нацистскую идеологию. Как позднее вспоминал Жмайель, в увиденных им в Третьем рейхе нацистских партиях его привлекала исключительно дисциплина. Девизом партии стала фраза «Бог, страна и семья». Ближайшими сподвижниками лидера созданной партии являлись четверо молодых ливанцев: Шарль Элу (в 1964 году ставший президентом Ливана), Шафик Насиф, Эмиль Яред и Жорж Наккаш.

Первые годы существования партия решительно выступала против любого иностранного участия в делах Ливана, бывшего на тот момент подмандатной территорией Франции и провозгласившего независимость лишь через 7 лет после основания «Катаиб» — 22 ноября 1943 года. Также партия отвергала идеи панарабизма. Влияние партии на политическую жизнь Ливана резко возросло после вспыхнувшей в стране в 1958 году гражданской войны, прекратившейся лишь после ввода американских войск. «Катаиб» безоговорочно поддержала прозападного президента Камиля Шамуна, за что уже после его отставки и прихода нового, более умеренного президента Фуада Шехаба Пьер Жмайель получил назначение в правительство, а через два года был избран в Национальную Ассамблею. События 1958 года подтолкнули партию к созданию собственной милиции, официально появившейся в январе 1961 года.

В 1968 году «Катаиб» вошла в христианскую коалицию с Национально-либеральной партией (англ.) Камиля Шамуна и Национальным блоком (англ.) Раймона Эдде (англ.), выиграв 9 мест из 99 возможных на парламентских выборах того года и став самой большой группой в Национальной Ассамблее.

Гражданская война и начало партийного кризиса

В апреле 1975 года милиция «Катаиб» оказалось вовлечённой в так называемую «Автобусную резню» (англ.) — столкновения в восточном Бейруте христианских милиций, таких как «Стражи кедров», «Танзим» и «Марада» (англ.) с бойцами «Организации освобождения Палестины» и их союзниками по антиправительственному Ливанскому национальному движению (англ.).

Большинство бойцов свежесозданных христианских милиций разделяло идеологию «Катаиб», что позволило партии уже в 1977 году объединить их в «Ливанские силы» под командованием сына Пьера Жмайеля Башира.

23 августа 1982 года Национальной Ассамблеей Башир Жмайель был избран президентом Ливана, однако погиб в результате покушения 14 сентября до инаугурации. Вместо него президентом был избран его брат Амин, являвшийся более умеренным по сравнению с Баширом, предлагавшим заключить мирное соглашение с Израилем (проводившим в 1982 году на территории Ливана операцию «Мир Галилее») и депортировать из страны всех палестинских беженцев. Должность командира «Ливанских сил» за день до своего убийства Башир Жмайель передал Фади Фрему (англ.).

После смерти Пьера Жмайеля 29 августа 1984 года партия пыталась влиять на действия Вооружённых сил Ливана, однако те к тому времени не играли серьёзной роли в гражданской войне из-за массового дезертирства солдат-мусульман (офицеры ливанской армии были преимущественно христианами). Очень скоро «Катаиб» полностью потеряла своё влияние на происходящее в стране.

Во время сирийского контроля над Ливаном

К 1986 году от испытывавшей острую потребность в сильном руководителе «Катаиб» откололись несколько фракций, начавших конкуренцию между собой. Лидером партии стал Жорж Саадех (англ.), остававшийся на посту вплоть до своей смерти 17 ноября 1998 года. При нём «Катаиб» заняла лояльную позицию по отношению к сирийскому присутствию в стране. В 1999 году партию возглавил Мунир Хадж, а в 2002 — Карим Пакрадуни (англ.).

Потенциальный будущий лидер партии Амин Жмайель после истечения 22 сентября 1988 года срока его президентских полномочий эмигрировал из Ливана, так как был в плохих отношениях с подчинившим себе «Ливанские силы» Самиром Джаджей (англ.) и боялся начала кровопролития внутри христианской общины. Возвратившись в 2000 году, он выступил против нахождения сирийских войск в стране и начал организовывать предвыборную кампанию своего сына Пьера Амина, вернувшегося в Ливан тремя годами ранее вместе со своим братом Сами (англ.). Возвращение Жмайелей не приветствовалось официальным руководством партии, ставшим к тому моменту полностью просирийским. Однако среди рядовых членов «Катаиб» семья Жмайелей пользовалась большим авторитетом.

Дабы отмежеваться от официального руководства, сторонники Жмайелей начали называть себя «Основа „Катаиб“» или «Реформистское движение „Катаиб“».

Революция кедров

После убийства 14 февраля 2005 года бывшего премьер-министра Ливана Рафика Харири, в отставке возглавившего антисирийскую оппозицию, сторонники Жмайелей приняли активное участие в демонстрациях, более известных как «Революция кедров», вынудивших Сирию вывести свои войска из Ливана. Тогда же «Реформистское движение „Катаиб“» вошло в «Коалицию 14 марта» — альянс партий, выступающих против сирийского и иранского влияния на политику Ливана. На выборах в июне 2005 года движение получило право занять в Национальной Ассамблее четыре места, три из которых оставили за собой сторонники Жмайелей, а одно — передали сторонникам просирийского лидера Карима Пакрадуни. Через несколько месяцев по инициативе Пьера Амина Жмайеля между ними было заключено соглашение о создании единого блока. Жмайель считал соглашение жестом доброй воли, позволяющим начать новую страницу в истории партии. Фактически Пакрадуни предлагался почётный отход от дел через два года. Соглашение предусматривало назначение Амина Жмайеля высшим президентом партии (Пакрадуни оставался просто президентом) и отставку всего руководства в 2007 году.

Сами Жмайель (англ.), близкий по убеждениям к своему убитому в 1982 году дяде Баширу, не удовлетворился данным соглашением, поскольку являлся ярым оппонентом Пакрадуни. В знак протеста он вышел из «Катаиб», основав центр политических исследований «Любнануна» (рус. «Наш Ливан»).

Покушения на руководителей

В июле 2005 года партия приняла участие в формировании правительства Фуада Синьоры. Пьер Амин Жмайель, сыгравший важнейшую роль в реорганизации и развитии «Катаиб», был назначен министром промышленности Ливана. 21 ноября 2006 года Пьер Амин Жмайель был расстрелян вместе с охранниками в собственном автомобиле на трассе в пригороде Бейрута. Убийство, в организации которого были обвинены сирийские спецслужбы, нанесло тяжёлый удар по партии. На состоявшихся дополнительных выборах в августе 2007 года освободившееся место в Национальной Ассамблее досталось «Свободному патриотическому движению» (англ.) Мишеля Ауна.

19 сентября этого же года при взрыве автомобиля погиб ещё один член Ассамблеи от «Катаиб» — Антуан Ганем (англ.). Единственным представителем партии в парламенте осталась Соланж Жмайель (англ.) — вдова Башира и тётя Пьера Амина.

Тогда же в «Катаиб» вернулся Сами Жмайель вместе со своими коллегами из «Любнануны». Возвращение Сами, занимающего жёсткую позицию по многим вопросам, а также шок от убийства Пьера Амина привели к увеличению поддержки партии избирателями Ливана.

Выборы 2009 года

На прошедших 7 июня 2009 года всеобщих парламентских выборах «Катаиб» выиграла 5 мест из 128 возможных, которые заняли Сами Жмайель, Надим Жмайель (сын покойного Башира), Эли Маруни, Фади эль-Хабер и Самер Сааде. В правительстве Саада Харири (отправлено в отставку 12 января 2011 года на фоне охвативших страну волнений) партия получила портфель министра социальных дел.

Литература

1. Denise Ammoun. Histoire du Liban contemporain  (фр.). — Paris: Fayard, 2005. — Т. 2 1943—1990. — 1009 с. — ISBN 978-2213615219.
2. Rex Brynen. [books.google.com/books?id=2LJtAAAAMAAJ Sanctuary and survival: the PLO in Lebanon  (англ.)]. — Boulder: Westview Press, 1990. — 255 с. — ISBN 978-0813379197.
3. Robert Fisk. [books.google.com/books?id=VrXpeELOUNsC Pity the Nation: Lebanon at War  (англ.)]. — 2-е изд. — London: Oxford University Press, 2001. — 752 с. — ISBN 978-0192801302.
4. Jean Sarkis. [books.google.com/books?id=D2ltAAAAMAAJ Histoire de la guerre du Liban  (фр.)]. — Paris: Presses universitaires de France, 1993. — 239 с. — ISBN 978-2130458012.

Отрывок, характеризующий Катаиб

– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.