Катастрофа АНТ-7 под Подольском

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Катастрофа под Подольском

Р-6. Аналогичный самолёт был переделан в АНТ-7
Общие сведения
Дата

5 сентября 1933 года

Время

около 09:20

Характер

Столкновение с препятствиями и падение на землю

Причина

Сложные погодные условия, ошибка пилота, технические недостатки

Место

у станции Лопасня, близ Подольска, Московская область (РСФСР, СССР)

Воздушное судно
Модель

АНТ-7 (Р-6Л) (переделка из Р-6)

Оператор

Московский авиационный завод № 22

Пункт вылета

Москва

Пункт назначения

Крым

Бортовой номер

СССР-С

Дата выпуска

июль 1933 года (дата переделки)

Пассажиры

6

Экипаж

2

Погибшие

8 (все)

Катастрофа АНТ-7 под Подольском — авиационная катастрофа самолёта АНТ-7, произошедшая южнее Подольска (Московская область) во вторник 5 сентября 1933 года, при этом погибли 8 человек. В катастрофе погибли руководители авиапромышленности и гражданской авиации, в связи с чем событие получило широкий резонанс, что впоследствии привело к полной реорганизации воздушного сообщения в Советском Союзе.





Самолёт

Участвовавший в происшествии АНТ-7 был создан в июле 1933 года на Московском авиационном заводе № 22 путём переделки самолёта-разведчика Р-6. Последние на тот момент считались уже устаревшими и постепенно снимались с вооружения, поэтому было принято решение переделывать их в пассажирские АНТ-7 повышенной комфортности, из-за чего переделанный самолёт в некоторых справочниках указывают как Р-6Л («лимузин»). Подобные работы поддерживал и начальник Главного управления авиационной промышленности Пётр Ионович Баранов. Был создан только один экземпляр, при этом с самолёта сняли всё вооружение, а вместо этого был надстроен фюзеляж, куда поставили 8 кресел для пассажиров (по другим данным пассажировместимость самолёта составляла 7 мест), и остеклена кабина экипажа. Оборудование для слепого полёта в ночных и плохих погодных условиях не устанавливалось. Испытательный полёт авиалайнера прошёл в районе заводского аэродрома и показал хорошие результаты[1].

Катастрофа

В начале сентября неожиданно на завод пришло распоряжение, согласно которому на самолёт требовалось установить топливные баки. АНТ-7 предстояло выполнить дальний перелёт в Крым и доставить туда группу представителей авиапромышленности и гражданской авиации, так как в Севастополе открывали новый авиационный завод.

Достоверно известно (от дочери А. З. Гольцмана), что приказ лететь в Крым, который привез военный курьер, он получил лично от Сталина. Была ли катастрофа подстроена или нет - неизвестно.

Всего на борту находились 2 члена экипажа и 6 пассажиров[1]:

Экипаж
  • Дорфман И. М. — шеф-пилот Глававиапрома
  • Плотников Н. Е. — бортмеханик
Пассажиры

Погодные условия были плохими, однако Баранов настоял на вылете. В 9 утра АНТ-7 вылетел из Москвы. Однако спустя 20 минут в районе Подольска летящий на низкой высоте авиалайнер зацепил стойками шасси проволоку любительской радиоантенны, которая была натянута на высоких шестах. Потеряв скорость, самолёт затем врезался элероном левой плоскости крыла в верхушку высокой белой ивы, при этом от удара левая консоль крыла отделилась. Потеряв управление, АНТ-7 врезался в землю и полностью разрушился. Все 8 человек на борту погибли[1].

5 сентября в 9 час. 20 мин. южнее Подольска, около станции Лопасня, в результате аварии самолета погибли: заместитель наркомтяжпрома, начальник Главного управления авиационной промышленности т. Баранов Петр Ионович, начальник Главного управления гражданского воздушного флота т. Гольцман А. З., директор завода N22 т. Горбунов С. П., зам. начальника Главного управления гражданского воздушного флота т. Петров А. В., член Президиума Госплана СССР т. Зарзар В. А., шеф-пилот т. Дорфман И. М., бортмеханик Плотников Н. Е. и т. Баранова Б. М. Правительство назначило семьям погибших персональные пенсии.

— «Правда», 6 сентября 1933 года[2]

Причины

Катастрофа почти полностью повторила произошедшую за два года до этого катастрофу под Наро-Фоминском — летящий в условиях тумана и на опасно низкой высоте самолёт врезался в деревья, после чего упал на землю. Причины, почему лётчик Дорфман летел на низкой высоте, назывались разные. Одни считали, что пилот на самом деле не был достаточно опытным, и незаслуженно работал шеф-пилотом. Другие считали, что самолёт был перегружен, из-за чего не успел набрать высоту[3]. Комиссия по расследованию происшествия пришла к выводу, что в условиях низкой облачности и не имея оборудования (приборы и радиоаппаратура) для выполнения слепых полётов, пилот был вынужден вести авиалайнер на столь низкой высоте, чтобы не потерять землю из виду, что и привело к столкновению с препятствиями[1].

Последствия

Катастрофа фактически обезглавила советскую авиапромышленность и гражданскую авиацию. При этом за два года до этого высоким партийным руководителям было запрещено летать на самолётах. Иосиф Сталин отдыхал в Сочи, когда узнал о случившемся, а в Москве «за старшего» в это время был Лазарь Каганович, который получил следующую телеграмму.

Надо запретить под страхом исключения из партии полеты ответработников-нелётчиков без разрешения ЦК. Надо строжайше проводить в жизнь запрещение и обязательно исключать провинившихся, невзирая на лица

В результате в Политбюро был создан и утверждён Сталиным список постов от членов ЦК до начальников главных управлений наркоматов, которым запрещалось свободно выполнять полёты. Также впервые в стране ввели ежегодную проверку квалификации лётчиков. Авиапромышленность теперь была обязана устанавливать на каждый самолёт всё необходимое оборудование для выполнения полётов по приборам. Были запрещены самостоятельные переделки воздушных судов, а также перевозка пассажиров на не испытанных полностью авиалайнерах. Но что ещё более существенно, в Советском Союзе создали навигационную, метеорологическую и штурманскую службы, а все высокие объекты, включая радиоантенны, теперь начали обозначать сигнальными огнями. Помимо этого, были ускорены работы по созданию Воздушного кодекса. Через 23 года, в 1956 году для перевозки партийных руководителей был создан специальный правительственный авиаотряд[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Катастрофа АНТ-7 под Подольском"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Черток Б. Е. Завод № 22 // Ракеты и люди. Фили — Подлипки — Тюратам. — 2-е. — М.: Машиностроение, 1999. — Т. 2. — 448 с. — 1300 экз. — ISBN 5-217-02934-Х.
  2. Бодрихин Н. Г. Краса и гордость // Туполев. — М.: Молодая гвардия, 2011. — 455 с. — (Жизнь замечательных людей). — 5000 экз. — ISBN 978–5–235–03439–6.
  3. 1 2 3 Евгений Жирнов. [www.kommersant.ru/doc/1020990 Нелепая и чудовищная катастрофа] (рус.). Коммерсантъ (8 сентября 2008). Проверено 16 августа 2014.

Отрывок, характеризующий Катастрофа АНТ-7 под Подольском

Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить: