Катастрофа Ан-24 в Красноярске

Рейс 151 Аэрофлота
Ан-24Б компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	14 апреля 1980 года
Время	20:05
Причина	Разрушение шасси, ошибка служб УВД, конструктивные недостатки
Место	аэропорт Северный, Красноярск (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ан-24Б
Авиакомпания	Аэрофлот (Красноярское УГА, Енисейский ОАО)
Пункт вылета	Северный, Красноярск
Пункт назначения	Енисейск
Рейс	151
Бортовой номер	CCCP-47732
Дата выпуска	23 ноября 1966 года
Пассажиры	49
Экипаж	4
Погибшие	2
Выживших	51

Катастрофа Ан-24 в Красноярске — авиационная катастрофа, произошедшая 14 апреля 1980 года в Красноярске с самолётом Ан-24Б авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 2 человека.

Самолёт

Ан-24Б с бортовым номером 47732 (заводской — 69900905) был выпущен 23 ноября 1966 года. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 20 695 часов налёта и 21 132 посадки.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс 151 из Красноярска в Енисейск. Его экипаж из 127 лётного отряда состоял из командира (КВС) А. Е. Чижмина, второго пилота А. А. Творовского и бортмеханика В. С. Еремеева. В салоне работала стюардесса Т. А. Творовская. Всего на борту находились 49 пассажиров: 2 ребёнка и 47 взрослых, в том числе 30 рабочих с Лесосибирского ЛДК-1, которые ранее ездили на экскурсию в Новосибирск и теперь возвращались домой.

Небо над Красноярском было покрыто облаками, видимость составляла 10 километров и дул северо-восточный слабый ветер. В 18:58 (14:58 МСК) Ан-24 начал взлёт. В процессе разбега при скорости 85 км/ч на правой стойке шасси разрушилась нижняя часть цилиндра с хомутом. Хотя возникла вибрация, но экипаж этого не заметил и не прервал взлёт. После отрыва от ВПП и уборки шасси, бортмеханик увидел, что правая амортстойка не встала на замок убранного положения, а затем увидел, что разрушен верхний узел крепления шлиц-шарнира, а тележку шасси развернуло вправо на 30°. Узнав об этом, командир доложил о произошедшем на землю. Тогда руководитель полётов Никитин и начальник инспекции Красноярского управления гражданской авиации Яцуненко приняли решение, что самолёт должен вернуться и приземлиться в аэропорту вылета.

Для аварийной посадки требовалась грунтовая ВПП, но она размокла из-за осадков и к тому же пересекалась двумя бетонными ВПП. Тогда было принято решение, что аварийная посадка будет производиться на грунтовое лётное поле местных воздушных линий (МВЛ), которое имело размеры 700×320×200 метров. Максимальные размеры поле имело по направлению с северо-востока на юго-запад, поэтому на северо-восточной части было выложено посадочное «Т», что соответствовало курсу посадки 215°. Чтобы снизить посадочный вес за счёт выработки топлива, экипаж начал выполнять полёт над аэродромом. Также были выполнены два захода на посадку по курсу 190°, в ходе которых самолёт снижался до 20—50 метров, а затем уходил на второй круг.

Последний заход на посадку осуществлялся уже с выпущенными шасси и с посадочным курсом 190° (был задан руководителем полётов). Закат к тому времени уже произошёл, а выбранная для посадки площадка была не маркирована и не оборудована соответствующими светотехническими средствами. Подходя к четвёртому развороту, экипаж выпустил закрылки на 15°, а также запросил убрать с исполнительного старта искусственной ВПП (ИВПП) самолёт Ил-76, который стоял прямо в створе их захода на посадку. В 100 метрах от земли был зафлюгирован правый воздушный винт, а закрылки довыпущены в посадочное положение (38°). Скорость была выше рекомендуемой и составляла 225 км/ч, поэтому левый двигатель был переведён на малый газ. Так как левый винт при этом не был зафлюгирован, то возникла авторотация, которая привела к появлению левого крена, парируя который, экипаж отклонил элероны вправо.

В 20:05 (16:05 МСК), спустя 15 минут после заката, летящий по курсу 185° Ан-24 на скорости 205 км/ч и с левым креном 2,5° приземлился в 100 метрах за посадочного «Т» и с уклонением вправо на 8 метров. При касании самолёт испытал перегрузку в 1,4g, а винт левого двигателя почти сразу был специально снят с упора. Поначалу авиалайнер двигался прямо, но через 70 метров пробега на скорости 190 км/ч правая стойка шасси коснулась земли, после чего тележка начала разрушаться, а затем и вовсе отделилась. В результате самолёт спустя 175 метров от точки приземления начало разворачивать влево на 5°. Экипаж увидел, что их несёт прямо на рулёжную дорожку № 5, на которой стоит другой Ан-24, а за ним расположена площадка, на которой стояли самолёты Ан-24 и Як-40. В 300 метрах от точки приземления и в 232 от стоящего Ан-24 на скорости 130 км/ч экипаж отклонил штурвал вправо. Правая стойка шасси зарылась в грунт, в результате чего авиалайнер с более чем двукратной перегрузкой резко развернулся вправо на 70—80° и остановился всего в 32 метрах от стоящего на рулёжной дорожке Ан-24, между списанными самолётами (Ил-14 и Ил-18, располагались в 35 метрах справа) и свалкой металлолома (в 76 метрах слева). Общий пробег по земле составил 499 метров.

Из-за резкого разворота вправо, правая плоскость крыла не выдержав перегрузок оторвалась, тем самым разорвав находящиеся в ней мягкие топливные баки. Вытекшее топливо вызвало пожар в носовой части. Также был деформирован пол. Пассажиры выбирались из салона в основном через входную дверь, трое — через левый аварийный люк. Пожарные службы аэропорта находились в 800 метрах и прибыли через пару минут, после чего за минуту ликвидировали пожар. Однако три пассажирки успели получить ожоги, также легкие травмы получил и участвующий в эвакуации авиатехник аэропорта. Непосредственно на месте крушения никто не погиб, но через 2 и 3 дня в больницах от ожогов погибли две пассажирки, которые получили наиболее сильные ожоги, так как при эвакуации прыгнули прямо в огонь.

Причины

Расследующая происшествие комиссия сделала следующие выводы:

1. Разворот тележки правой амортстойки вправо, явившийся причиной её неуборки после взлета, произошел вследствие разрушения хомута с цилиндром с вырывом их частей вместе с проушинами крепления верхнего звена шлиц-шарнира на разбеге при взлете самолёта. Разрушение нижней части цилиндра правой стойки с хомутом произошло из-за её недостаточной усталостной прочности.
2. Разрушение конструкции планера и пожар на самолёте явились следствием возникновения нерасчетных нагрузок при резком развороте самолета вправо на последнем участке пробега.
3. РП Никитин, начальник инспекции КрУГА Яцуненко, заместитель командира Красноярского ОАО по лётной работе Шведов и прибывший на аэродром командир ОАО Евреимов неудовлетворительно организовали приём самолёта и не дали должной оценки опасности столкновения с препятствиями на пробеге:
   1. приняли решение о посадке самолёта с МК=215° на ограниченную по размерам площадку с попутным ветром скоростью 2 м/с в нарушение РЛЭ Ан-24;
   2. Никитин проявил пассивность и не обеспечил четкое руководство со старта. Управление заходом на посадку передал диспетчеру посадки Безруких, находившемуся в закрытом помещении и не имевшему возможности производить наблюдение за посадкой самолёта с рабочего места. При выложенном посадочном «Т» с курсом 215° задал курс посадки 190° в направлении препятствий.
4. РЛЭ Ан-24 не содержит рекомендаций по выполнению посадки с разрушенной основной стойкой шасси. Методика выполнения посадки при невыпустившейся основной стойке шасси с выключением одного двигателя усложняет пилотирование и полностью исключает возможность ухода на второй круг при угрозе безопасности посадки. Рекомендуемая РЛЭ посадка с отворотом на 10—15° в сторону исправной ноги шасси при сохранении прямолинейности первой половины пробега может привести к выкатыванию самолёта за пределы ВПП.
5. Отсутствует анализ посадок самолётов Ан-24 с разрушенным узлом крепления к амортстойке верхнего звена шлиц-шарнира, имевших место за последние годы, не изучены устойчивость и управляемость самолета на пробеге при посадке на одну основную ногу шасси, не определены вероятная посадочная дистанция и длина пробега.
6. Меры, принимаемые по предупреждению разрушений амортизационных стоек самолётов Ан-24 и Ан-26, недостаточны.

Заключение: Причиной катастрофы является разрушение правой амортизационной стойки шасси и прием самолёта на непригодное по размерам для самолётов Ан-24 лётное поле МВЛ в направлении стоянок самолётов.

Переданное экипажу указание о посадке на грунт с МК=190° было необоснованным ввиду ограниченных (700 метров) размеров грунтового поля МВЛ и наличия попутной составляющей ветра 2-4 м/с. Прием самолета в аэропорт Енисейск на грунтовую, замерзшую и покрытую укатанным снегом полосу или (что в исключительных случаях предусмотрено РЛЭ) на ИВПП с большей вероятностью могло обеспечить благополучный исход полета.

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ан-24 в Красноярске

В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?