Катастрофа Ан-24 в Лешуконском

Рейс 601 Аэрофлота
Ан-24РВ компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	24 декабря 1983 года
Время	08:53
Характер	Потеря управления, сваливание
Причина	Ошибка экипажа
Место	аэропорт Лешуконское, Архангельская область (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ан-24РВ
Авиакомпания	Аэрофлот (Архангельское УГА, Архангельский ОАО)
Пункт вылета	Талаги, Архангельск
Пункт назначения	Лешуконское
Рейс	601
Бортовой номер	СССР-46617
Дата выпуска	5 июня 1973 года
Пассажиры	44
Экипаж	5
Погибшие	44
Выживших	5

Катастрофа Ан-24 в Лешуконском — авиационная катастрофа, произошедшая 24 декабря 1983 года в аэропорту Лешуконское с самолётом Ан-24РВ авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 44 человека.

Самолёт

Ан-24РВ с бортовым номером 46617 (заводской — 37308704, серийный — 087-04) был выпущен заводом Антонова 5 июня 1973 года. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 20 761 час налёта и 14 302 посадки.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс 601 из Архангельска в Лешуконское. Пилотировал его экипаж из 392 лётного отряда, состоявший из командира Н. И. Алимова, второго пилота А. В. Прийдака (налёт после училища всего 13 часов), штурмана В. В. Маричева и бортмеханика Ф. П. Игумнова. В салоне работала стюардесса (имя неизвестно). В 08:10 МСК с 44 пассажирами на борту Ан-24 вылетел из архангельского аэропорта Талаги.

Небо над селом Лешуконское было затянуто слоистыми облаками с нижней границей 150 метров, ветер слабый северный, морось, видимость 5000 метров. Экипаж связался с диспетчером и получил от того разрешение заходить на посадку по ОСП с контролем по обзорному локатору. Опустившись до эшелона перехода (1200 метров), экипаж установил давление аэродрома, а когда самолёт находился в 16 километрах от аэропорта на высоте 500 метров — выпустил закрылки на 15° и шасси. В 08:51:50 закрылки были довыпущены на 38°, после чего Ан-24 под управлением командира начал снижаться с высоты 500 метров. В 08:51:59 с экипажем связался диспетчер и предупредил, что самолёт находится левее посадочного курса, а также разрешил посадку. Однако отклонение влево от посадочного курса продолжало увеличиваться и при проходе ДПРМ достигло 490 метров. На высоте принятия решения фактическое уклонение достигало 250 метров при максимально допустимом 100 метров, но командир ошибся в оценке и принял решение садиться, хотя следовало уходить на второй круг. Чтобы устранить уклонение, пилоты ввели самолёт в правый крен 17°, то есть в полтора раза выше допустимого по РЛЭ (10—12°). В 08:52:29 авиалайнер находился в 50 метрах от земли, когда сработал задатчик радиовысотомера. БПРМ самолёт прошел на высоте 40 метров, при этом посадочный курс был пересечён и появилось уклонение уже вправо..

Когда штурман доложил о высоте 40 метров, а затем 30, командир, оценив уклонение, принял решение уходить на второй круг. Были убраны шасси, а двигатели переведены на взлётный режим. Но при наборе высоте пилоты вывели самолёт на закритические углы атаки, в результате чего снизилась управляемость. Когда в 08:52:50 командир дал команду убрать закрылки до 15°, Ан-24 уже потерял скорость до скорости сваливания и находился при этом на закритических углах снижения. В результате через 4 секунды он начал снижаться с увеличивающимся левым креном. При скорости 160 км/ч и на высоте 80 метров, когда крен достиг 30°, закрылки были убраны до 8°, хотя по руководству это допускалось не ниже, чем в 120 метрах от земли и при скорости 230—250 км/ч. Таким образом, в данной ситуации это только ускорило падение. Ещё через 4 секунды крен достиг уже 90°, а через пару секунд в 08:53:00 Ан-24 врезался в землю в 230 метрах после пролёта траверза торца взлётно-посадочной полосы и в 110 метрах правее её торца, после чего разрушился и загорелся.

В катастрофе погибли 44 человека: 4 члена экипажа и 40 пассажиров. Стюардесса и 4 пассажира выжили.

Причины

Выводы комиссии:

1. Расследованием установлено, что КВС Алимов имел характерную манеру пилотирования с некоординированными «плоскими» доворотами при заходе на посадку. Эта манера пилотирования, противоречащая требованиям РЛЭ, не была своевременно выявлена, несмотря на многоразовый контроль его полётов и проверку техники пилотирования пилотом-инструктором.
2. В процессе захода на посадку в нарушение требований НПП ГА-78 и РЛЭ экипаж не ушёл на второй круг при наличии недопустимого бокового уклонения.
3. При исправлении бокового уклонения после пролёта ВПР некоординированными действиями органов управления, выразившихся в отклонении руля направления без создания крена, экипаж вывел самолет на закритические углы скольжения, характеризующиеся ухудшением управляемости, что привело к потере скорости и сваливанию, несмотря на принятые меры по уходу на второй круг.
4. Действия диспетчеров УВД и специалистов наземных служб не оказали влияние на исход полёта.
5. Руководящие документы, определяющие лётную эксплуатацию самолетов Ан-24, имеют недостатки: в РЛЭ отсутствует предупреждение о возможности выхода за критические углы скольжения и о действиях экипажа в подобных случаях; инструкция по взаимодействию и технологии работы экипажа не учитывает квалификации вторых пилотов, поступающих в авиапредприятия из высших летных училищ ГА.

Заключение: причинами катастрофы явились грубые ошибки в технике пилотирования, допущенные экипажем при исправлении бокового уклонения на предпосадочной прямой и при уходе на второй круг, что привело к выводу самолета на критические углы скольжения, потере скорости и сваливанию.

—

Также следственной комиссией были выявлены упущения руководства авиапредприятия и управления, выразившиеся в недостаточной организации лётной работы, методической и профессиональной подготовке командно-лётного и лётного состава в 392-м (1-м Архангельском) лётном отряде.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ан-24 в Лешуконском

– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.