Катастрофа Ан-24 под Амдермой

Рейс А-513 Аэрофлота
Место катастрофы
Общие сведения
Дата	3 сентября 1979 года
Время	01:01
Характер	Столкновение с землёй в управляемом полёте
Причина	Ошибка экипажа
Место	берег Карского моря, близ Амдермы, Ненецкий АО, Архангельская область (РСФСР, СССР)
Координаты	69°46′20″ с. ш. 61°28′50″ в. д.69.77222° с. ш. 61.48056° в. д. / 69.77222; 61.48056
Воздушное судно
Ан-24Б компании Аэрофлот
Модель	Ан-24Б
Авиакомпания	Аэрофлот (Архангельское УГА, Архангельский ОАО)
Пункт вылета	Талаги, Архангельск
Пункт назначения	Амдерма
Рейс	А-513
Бортовой номер	CCCP-46269
Дата выпуска	5 августа 1967 года
Пассажиры	37
Экипаж	6
Погибшие	40
Раненые	3
Выживших	3

Катастрофа Ан-24 под Амдермой — авиационная катастрофа, произошедшая 3 сентября 1979 года близ Амдермы с самолётом Ан-24Б авиакомпании «Аэрофлот», в результате которой погибли 40 человек.

Самолёт

Ан-24Б с бортовым номером 46269 (заводской — 77303602) был выпущен заводом Антонова 5 августа 1967 года. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 19 917 часов налёта и 13 194 посадки.

Катастрофа

Самолёт должен был выполнять рейс А-513 из Архангельска в Амдерму. Пилотировал его экипаж из 392 лётного отряда, состоявший из командира (КВС) Ю. М. Лебедева, второго пилота А. Л. Макаровского, штурмана-инструктора Л. С. Саркисова, штурмана-стажёра В. Н. Сорокина и бортмеханика Н. Н. Лынова. В салоне работала стюардесса Л. Ф. Анкудинова. 2 сентября в 22:21 МСК авиалайнер вылетел из архангельского аэропорта Талаги. На его борту находились 37 пассажиров: 32 взрослых и 5 детей.

Ночное небо над Амдермой было затянуто разорвано-слоистыми облаками с нижней границей 120 метров, а видимость составляла 8 километров. На подходе к аэропорту и перед началом снижения штурман-инструктор ушёл в салон, возложив тем самым обязанности штурмана на стажёра. Посадка в аэропорту должна была осуществляться по магнитному курсу 74°, а заход выполнялся по кратчайшему расстоянию с выходом в точку четвёртого разворота. До аэропорта было 26 километров, когда экипаж доложил диспетчеру о занятии высоты 600 метров, хотя на самом деле она была 480. Далее приблизившись к линии посадочного курса в 8300 метрах от аэродрома с самолёта доложили о входе в глиссаду, после чего авиалайнер начал снижаться с вертикальной скоростью 3,9 м/с при скорости планирования 210 км/ч.

До высоты 250 метров расчётные параметры захода на посадку выдерживались, но далее на данной высоте экипаж в нарушение методики захода на посадку по ОСП не стал выводить самолёт в горизонтальный полёт, а просто увеличил режим работы двигателей до 40° по УПРТ, хотя на самом деле снижение не прекратилось, а лишь уменьшилось до скорости 1 м/с. Таким образом, Ан-24 летя в облаках теперь начал снижаться ниже глиссады и ДПРМ прошёл на высоте 155 метров, вместо установленных для данного аэродрома 250 метров. Выйдя из облаков на высоте 120 метров, экипаж увидел внизу огни приближения светосистемы, но ошибочно решил, что это огни начала взлётно-посадочной полосы, в связи с чем прекратил полёт по приборам, перейдя на визуальный, уменьшил режим двигателей до 28° по УПРТ и увеличил вертикальную скорость снижения.

Авиалайнер летел в темноте над пустынным берегом, где экипаж не видел ориентиров. Тем не менее, экипаж продолжил снижение и опустился на недопустимо малую высоту, не придавая серьёзного значения сработке сигнала «Опасная высота». Штурман-стажёр доложил: «высота 80 метров, скорость 210», хотя на самом деле высота была 65 метров. Не зная своего истинного положения, пилоты отклонили штурвалы «от себя», чуть сильнее опустив нос, и тем самым увеличили вертикальную скорость до 5 м/с. Через 5 секунд после предыдущего доклада штурман доложил пилотам: «70 метров, скорость 210» (реальная высота — 50 метров), а через 2,5 секунды: «60 метров, скорость 210» (реальная высота — 40 метров). Для выравнивания по оси посадки, пилоты ввели самолёт в правый крен 4°.

Через три с небольшим секунды в 01:01 МСК летящий по курсу 80° Ан-24 на скорости 206 км/ч и с вертикальной скоростью снижения 6 м/с на высоте 22,8 метра над уровнем аэродрома врезался в небольшую сопку в 1850 метрах от начала полосы и в 140 метрах левее её оси. Вероятно, пилоты в последний момент увидели опасность и потянули штурвалы «на себя» (руль высоты в момент столкновения был отклонён вверх на 5,9°), но высокая скорость снижения и малое расстояние не позволили избежать катастрофы. Самолёт столкнулся с сопкой сперва правой плоскостью крыла, а затем о склон ударились нижняя часть пилотской кабины и винты. Кабина пилотов была тут же уничтожена, а правая часть крыла надломилась. Фюзеляж разорвало на две части, после чего передняя часть перевернулась через левое крыло на 180°, пролетела 38 метров и врезалась в песчаный берег Карского моря в 20—30 метрах от воды. Самолёт полностью разрушился, при этом разброс обломков не превышал 40 метров. На месте катастрофы возник пожар, частично уничтоживший самолёт.

Спасательные службы на месте катастрофы из выживших нашли лишь тяжелораненых стюардессу, взрослого пассажира и двух детей. Позже в больнице один из детей скончался от ран. Всего в катастрофе погибли 40 человек: 5 членов экипажа, 31 взрослый пассажир и 4 ребёнка.

Причины

Экипаж допустил ряд грубых нарушений требований НПП ГА-78:

1. Доложил высоту 600 метров при фактической высоте полета 480 метров;
2. Не принял мер по уходу на второй круг, когда ВС не вышло на установленную траекторию по высоте, допустив преждевременное снижение;
3. От штурмана-стажера не последовала команда «Оценка», а при пролёте ВПР — «Высота принятия решения», от КВС — «Держать по приборам». КВС не сообщил экипажу о принятии решения на посадку;
4. Второй пилот, при отсутствии на ВПР команды КВС «Садимся», не начал манёвр ухода на второй круг;
5. Штурман-инструктор вышел в салон и участия в работе экипажа при заходе на посадку не принимал;
6. Был допущен вылет из аэропорта Архангельск с превышением полетного веса на 816 кг.

Экипаж не учёл особенностей аэродрома и светотехнических средств. Аэродром расположен в котловине. Огни приближения установлены в два ряда и являются как бы продолжением огней ВПП вплоть до БПРМ.

Заключение: Причиной катастрофы является нарушение экипажем требований НПП ГА-78 в части выдерживания установленной траектории снижения при заходе на посадку по системе ОСП ночью в СМУ, что привело к преждевременному снижению самолета и его столкновению с землей.

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ан-24 под Амдермой

Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.