Катастрофа Г-2 под Алма-Атой

Катастрофа под Алма-Атой
ТБ-3 — прототип Г-2
Общие сведения
Дата	26 декабря 1941 года
Время	11:26
Характер	CFIT
Причина	Сложные метеоусловия, ошибки диспетчера и начальника аэропорта
Место	6 км от Дмитриевки (КазССР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Г-2 (АНТ-6)
Авиакомпания	Аэрофлот (Казахское территориальное управление гражданского воздушного флота)
Пункт вылета	Алма-Ата
Бортовой номер	СССР-Л3043
Дата выпуска	1939 год
Погибшие	26
Выживших	8

Катастрофа Г-2 под Алма-Атой — авиационное происшествие с человеческими жертвами (авиационная катастрофа), произошедшая с самолётом Г-2 (грузопассажирская версия самолёта АНТ-6) компании Аэрофлот в окрестностях Алма-Аты 26 декабря 1941 года. В результате катастрофы погибли 26 человек, в том числе ряд руководителей Казахской ССР. Первая задокументированная авиакатастрофа на территории Казахстана.

Самолёт

Г-2 являлся грузопассажирской версией гражданского четырёхмоторного самолёта АНТ-6, который в свою очередь был создан путём переделки бомбардировщика ТБ-3, созданного под руководством А. Н. Туполева. Самолёт Г-2 с бортовым номером СССР-Л3043 (заводской — 22182) был построен в 1939 году и вскоре передан Казахскому территориальному управлению гражданского воздушного флота.

Катастрофа

На самолёте должны были лететь две бригады ЦК партии, которые направлялись по заданию ЦК в командировку в Акмолинскую и Кустанайскую области. Пилотировали его командир (КВС) пилот второго класса А. И. Соловьёв (налёт 4256 часов, в том числе 177 часов на Г-2) и второй пилот Г. С. Тупчий, который был поставлен на данный рейс по заданию начальства, хотя не имел никакого лётного опыта на Г-2 и и потому сидел в кабине в качестве пассажира. Всего же на борту находились 34 человека, в баки было заправлено 3200 килограмм топлива. Взлётный вес при этом был превышен примерно на тонну.

Согласно выданному прогнозу погоды, в районе Баканаса должен был начаться туман, однако на самом деле туман начинался уже в районе Алма-Аты. Однако начальник управления гражданского воздушного флота А. Я. Гатушкин принял решение о взлёте. Начальник аэропорта В. А. Кудинов в данном случае проявил расхлябанность и не стал требовать отмены рейса.

После вылета из аэропорта самолёт поначалу летел на высоте 100—150 метров, при этом, по свидетельствам выживших пассажиров, отмечалась сильная болтанка. Затем экипаж начал выполнять левый разворот. Но в этот момент самолёт начал терять высоту, после чего коснулся левой консолью крыла земной поверхности и столкнулся с ней. Находящиеся в баках две с лишним тонны топлива воспламенились, вызвав пожар, уничтоживший самолёт. Всего в катастрофе выжили только 8 сидящих в хвосте пассажиров, которых выкинуло наружу в момент удара. Все остальные 26 человек, в том числе и оба пилота, погибли.

Известные пассажиры

• Климентьев, Иван Семёнович — 1-й заместитель председателя СНК Казахской ССР, кандидат в члены Бюро ЦК КП(б) Казахстана.
• Бузурбаев, Габдулла Уразбаевич — секретарь ЦК КП(б) Казахстана;
• Байманов, Калдыбай — секретарь президиума Верховного Совета КазССР;
• А. Кадырбеков — нарком совхозов;
• Д. В. Попов — нарком автотранспорта;
• Н. А. Табунов и И. Досанов — инструкторы ЦК;
• Ф. И. Дедус — лектор ЦК;
• Е. О. Нечай — замнаркома мясомолпрома;
• А. В. Нарышкин — заместитель председателя Карагандинского облисполкома;
• Жармагамбетов — секретарь Акмолинского обкома комсомола.

Расследование

Как показало заключение технической экспертизы, самолёт до столкновения с землёй был полностью исправен, хотя и перегружен почти на тонну. В то же время было отмечено, что командир экипажа Соловьёв не имел необходимого опыта полётов в сильный туман («вслепую»), по приборам, а второй пилот Тупчий вообще не имел опыта полётов на данном типе самолётов. Ещё одной причиной стал неоправдавшийся метеорологический прогноз по маршруту полёта. Главным виновником катастрофы был назван начальник управления ГВФ Гатушкин, который лично готовил и выпускал экипаж в полёт, хотя не имел на это право. Также обвинён был и начальник Алма-Атинского аэропорта Кудинов, который не настоял на отмене рейса. Что касается старшего диспетчера Ф. С. Листовничего, то неясно, почему он был допущен к работе, так как находился в отпуске по состоянию здоровья после возвращения с фронта.

Из выводов комиссии от 30 декабря 1941 года:

1. С выводами комиссии о причинах воздушной катастрофы самолёта Г-2, происшедшей 26 декабря 1941 г., согласиться.
2. За выпуск с аэродрома самолёта Г-2 в заведомо в нелётную погоду и за преступно-халатное отношение к подбору экипажа начальника Казахского управления ГВФ Гатушкина и диспетчера Алма-Атинского аэропорта Листовничего с работы снять.
3. Принять к сведению заявление наркома внутренних дел КазССР т. Бабкина о том, что конкретный виновник катастрофы Гатушкин заключён под стражу и находится под следствием.

Последствия

Решением коллегии Верховного суда КазССР в августе 1942 года начальник управления ГВФ А. Я. Гатушкин и начальник аэропорта В. А. Кудинов были приговорены к лишению свободы на 10 и 6 лет соответственно, при этом Гатушкин был исключён из партии ВКП(б). Однако в декабре того же года Верховный Суд СССР их оправдал, а Гатушкина впоследствии восстановили членство в партии. Старший диспетчер Ф. С. Листовничий получил строгий выговор с предупреждением по партийной линии.

Семьи погибших получили единовременные пособия и им определили пенсии. Сами погибшие в катастрофе были захоронены 28 декабря в братской могиле на Алма-Атинском городском кладбище. Впоследствии могила была обнесена литой оградой и установлен памятник.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Г-2 под Алма-Атой

Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.