Катастрофа Ил-12 в районе Лазо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Катастрофа в Лазо

Ил-12 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата

19 сентября 1958 года

Время

23:15 (16:15 МСК)

Характер

Истощение топлива

Причина

Ошибки авиадиспетчеров, дезориентация экипажа

Место

район имени Лазо, 145 км ЮВ Хабаровска, Хабаровский край (РСФСР, СССР)

Координаты

47°34′00″ с. ш. 136°25′30″ в. д. / 47.56667° с. ш. 136.42500° в. д. / 47.56667; 136.42500 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=47.56667&mlon=136.42500&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 47°34′00″ с. ш. 136°25′30″ в. д. / 47.56667° с. ш. 136.42500° в. д. / 47.56667; 136.42500 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=47.56667&mlon=136.42500&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно
Модель

Ил-12П

Авиакомпания

Аэрофлот (Магаданская ОАГ ГВФ, 185 ОАО)

Пункт вылета

Магадан

Остановки в пути

Охотск
Николаевск-на-Амуре

Пункт назначения

Новый, Хабаровск

Бортовой номер

СССР-Л3904

Дата выпуска

5 августа 1947 года

Пассажиры

24

Экипаж

4

Погибшие

28 (все)

Катастрофа Ил-12 в районе Лазо — авиационная катастрофа самолёта Ил-12П компании Аэрофлот, произошедшая в пятницу 19 сентября 1958 года в районе имени Лазо (Хабаровский край), при этом погибли 28 человек.





Самолёт

Ил-12П с заводским номером 30073 и серийным 073 был выпущен заводом «Знамя Труда» (Москва) 5 августа 1947 года (по другим данным — 1948 года). По имеющимся данным, авиалайнер изначально получил бортовой номер СССР-Л1358, после чего был передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое в свою очередь направило его изначально в 185-й (Магаданский) авиаотряд Дальневосточного территориального управления гражданского воздушного флота. Впоследствии Магаданский авиаотряд вошёл в состав Магаданской объединённой авиагруппы гражданского воздушного флота. 17 ноября 1954 году авиалайнер прошёл перерегистрацию, в результате которой бортовой номер сменился на СССР-Л3904. Общая наработка самолёта составляла 7834 лётных часа[1][2].

Экипаж

Катастрофа

Борт Л3904 выполнял внерейсовый полёт из Магадана в Хабаровск с промежуточными посадками в Охотске и Николаевске-на-Амуре. Первый этап полёта прошёл без отклонений. При подготовке к полёту штурман аэропорта не стал проверять, верно ли экипаж рассчитал полёт, а план полёта не был утверждён. Однако диспетчер аэропорта, тем не менее, полёт разрешил, поэтому с 4 членами экипажа и 24 пассажирами (21 взрослый и 3 ребёнка) на борту Ил-12 вылетел из Охотска. К тому времени из-за неблагоприятных погодных условий аэропорт Николаевска-на-Амуре был закрыт, поэтому самолёт должен был пролететь его, не совершая при этом посадку. Согласно выданному экипажу прогнозу погоды, на маршруте Охотск—Николаевск—Хабаровск ожидалась сплошная средняя облачность, причём на участке от Николаевска до Комсомольска ожидались слоисто-дождевые и разорвано-дождевые облака с нижней границей 200—300 метров (относительно уровня аэродрома Охотск), в которых наблюдалось обледенение, осадки и видимость порядка 2—4 километра. Ближе к концу маршрута ожидалось повышение нижней границы облаков до 300—600 метров и увеличение видимости до 10 километров. Сопки закрыты облаками. В самом Хабаровске прогнозировалась переменная (6—9 баллов) слоисто-кучевая средняя облачность с нижней границей 300—600 метров, дождь, видимость свыше 10 километров и западный ветер 5—8 м/с. Позже в ходе расследования катастрофы были взяты показания экипажей, которые летели на данном маршруте раньше и позже борта Л3904. Из этих показаний следовало, что на маршруте на самом деле шёл сухой и мокрый снег, наблюдалось обледенение до умеренного, а ветер на самом деле был северный и северо-западный до 19 м/с, то есть прогноз погоды, выданный в Охотске, оказался неточен. К тому же из-за идущего снега радиус действия приводных радиостанций упал до 15—20 километров и ухудшилась двусторонняя радиосвязь, притом что радиокомпасы работали неустойчиво. Помимо этого, командир Коноплев не заходил на АМСГ и не получал синоптическую консультацию[1].

Следуя на участке Охотск—Николаевск, экипаж три раза брал пеленг, благодаря чему спустя 1 час 3 минуты со времени вылета оставался на линии пути. Затем в 11:58[* 1] экипаж попытался связаться с диспетчером аэропорта Николаевск, но эти попытки оказались безуспешными. В 12:22 с борта Л3904 было доложено о пролёте Николаевска, при этом подтверждение от диспетчера Николаевска не было дано и не определено точное место пролёта. Сам диспетчер аэропорта Николаевск передал в Хабаровскую районную диспетчерскую службу время пролёта, однако умолчал, что само время пролёта не было точно определено, а связь с самолётом так и не была установлена. В 13:16 следуя на эшелоне 2700 метров с путевой скоростью 350 м/ч экипаж доложил о пролёте Нижнетамбовского, при этом добавив, что не слышит сигнал от приводных радиостанций. В 13:32 с борта Л3904 доложили о визуальном прохождении Комсомольска, хотя как утверждали другие экипажи, условия для визуальных полётов в районе Комсомольска отсутствовали. В 13:51 было доложено о прохождении Троицкого, при этом не указав условия полёта. В 14:14 с борта передали: По расчёту прошел Елабугу, 2700 метров в облаках, компас не работает, пусть разрешают снижение и выводят по локатору. После пролёта Троицкого диспетчер районной службы передавал самолёты ГКДП. Подтверждения об установлении связи с ГКДП диспетчер РДС не получал, а сам в свою очередь при этом не докладывал в ГКДП о передаваемых самолётах. Борт Л3904 не смог установить связь непосредственно с ГКДП и осуществлял её через борт 12586 (Ил-12П, заводской номер — 83013009), благодаря чему получил разрешение на снижение до высоты 2400 метров. Дежурный ГКДП сообщил диспетчеру РДС, что связь с бортом Л3904 установить не удалось. Бортрадист борта Л3904 длительное время безуспешно пытался через УКВ-связь выйти на радиопеленгатор ГКДП, параллельно с этим установив связь с КВ-радиопеленгатором аэропорта Хабаровск, от которого получил пеленг: приблизительно 312°. Затем радиопеленгаторщик передал этот пеленг с указанием номера борта на РДС-2, работающей в западном направлении, однако по телефону ему сообщили, что данного самолёта нет. При этом о данном пеленге не было доложено диспетчерам и руководителю полетов[1].

Затем в 14:20 с РДС-2 связался по телефону дежурный офицер ПВО, который сообщил, что близ Единки на пересечении трассы Единка—Хабаровск наблюдается неопознанный самолёт. Однако ему ответил не диспетчер РДС-2, а какой-то женский голос, который сообщил, что их самолётов в данном районе нет. Позже комиссия пришла к мнению, что этот голос принадлежал оператору РДС, хотя та это отрицала. В 14:23 экипажем борта Л3904 была предпринята очередная попытка получить пеленг КВ-пеленгатора, но она оказалась безуспешной. Где-то между 14:30 и 14:40 экипаж доложил: высота 2400 метров, 14:15 по расчету — Хабаровск. Диспетчер РДС не знал, где находится точно самолёт, но тем не менее дал указание снижаться до 1800 метров, а пеленг запросить по УКВ у военных. Когда в 14:33 было доложено о занятии высоты 1800 метров, диспетчер дал указание занимать высоту 1500 метров и взять поправку вправо на снос ветром. С самолёта доложили: Курс 50, временами визуально. По расчёту пролетели Хабаровск, взяли курс обратно. Диспетчер дал указание взять курс по КВ-пеленгатору. Между тем, этот пеленгатор не работал уже с 27 августа, то есть уже три недели, так как из-за проводившегося ремонта был исключён из регламента связи. Радиопеленгаторщикам при этом дали указание, чтобы они не определяли пеленги и не передавали их на борты. Поэтому на запрос экипаж получил лишь очень приблизительные пеленги ШДМ. В 14:50 экипаж подтвердил РДС получение пеленга ШДМ и взятие курса. Также в 14:43 экипаж сообщил об остатке топлива 800 литров, а в 15:00 — уже 600 литров, в связи с чем диспетчер дал указание следовать на Хабаровск в экономном режиме[1].

Сомневаясь, что полученные пеленги верны, экипаж вплоть до 15:19 начал запрашивать пеленги. В ответ диспетчер сказал: Пеленг дают правильно, берите курс 290°, следуйте на высоте 3300 метров. Стоит отметить, что до этого лайнер уже последовательно поднимали сперва до высоты 1800 метров, а потом и до 2700 метров. Тогда в 15:19 экипаж передал, что их путевая скорость 190 км/ч и запросил расстояние до Хабаровска. Диспетчер сообщил, что расстояние составляет 210 километров, а в 15:36 передал: Расстояние 210 километров, направление 110°. Через пять минут в 15:41 с борта доложили: Остаток 450 литров, путевая скорость 200 км/ч, высота 3300 м в облаках. На это в 15:43 диспетчер передал: Расстояние 190 км, двигаетесь медленно, а в 15:47 дал указание снижаться до 2700 метров и занимать курс 300°. В 15:52 экипаж доложил, что они следуют курсом 300°, а топлива осталось 300 литров. В 15:57 уже было доложено об остатке 210 литров, в связи с чем надо готовиться к вынужденной посадке с подбором подходящей площадки. На это диспетчер сообщил, что удаление от Хабаровска 150 километров и дал указание снижаться до 2100 метров. В 16:05 с самолёта доложили об оставшемся запасе топлива в 200 литров, а в 16:07: Снижаюсь до визуального на огни. В 16:11 экипаж доложил, что они следуют на высоте 1500 метров и земля плохо просматривается, а через минуту уже было доложено о высоте полёта 1200 метров в переменной облачности и что начат поиск площадки. На это диспетчер РДС дал указание: До остатка ГСМ не садитесь. В 16:14 с борта Л3904 было передано последнее сообщение: Высота 1000 метров, земля не просматривается, иду в облаках, ничего не вижу. Через минуту в 16:15 (23:15 по местному времени) Ил-12 перешёл в почти отвесное падение и врезался в землю[1].

Катастрофа произошла в районе имени Лазо (Хабаровский край) на высоте 850 метров на склоне горы высотой 1050 метров в 145 километрах юго-восточнее (азимут 137°) Хабаровска и в 35 километрах восточнее-северо-восточнее (азимут 74°) посёлка Ходы. Все 28 человек на борту при этом погибли[1].

Причины

Прогноз о свежем западном ветре оказался неверен. Между тем, не зная об этом, экипажи в попытках предупреждения сноса фактически начали уводить самолёты к западу от трассы. По данным, предоставленных ПВО, аэропорт Николаевск-на-Амуре самолёты пролетали западнее на расстоянии до 55 километров. На основании этих данных было установлено, что диспетчерская служба Николаевского аэропорта не руководила и не контролировала полёты. Непосредственно борт Л3904 пролетел зону аэропорта в 24 километрах к западу от Николаевска, тогда как из-за снегопада радиус действия приводных радиостанций не превышал 20 километров, а радиус действия двусторонней радиосвязи был ещё меньше, поэтому-то экипаж и не смог связаться с данным аэропортом. Хотя диспетчеры располагали исправными и включёнными радиотехническими средствами, но они не использовали их при наблюдении и руководстве полётами, из-за чего авиалайнеры следовали в Хабаровск до 30—40 километрах левее маршрута. Также диспетчер РДС не контролировал переход экипажей на связь с ГКДП. Между тем, борт Л3904 значительно уклонился влево и пролетел Хабаровск[1].

Когда в расчётное время прибытия 14:15 авиалайнер не приземлился в Хабаровск, диспетчерская служба не стала беспокоиться об этом и даже заметила это только через 15 минут. Сообщение от ПВО о неопознанном самолёте в районе Единки также не вызвало беспокойства. Также когда экипаж сумел связаться с КВ-пеленгатором и получил пеленг, то в РДС после получения данного пеленга не стали доводить эту информацию до руководителя полётов и диспетчерского состава. Летя ночью в сложных погодных условиях, экипаж был дезориентирован. С 14:16 и до 15:19, когда предпринимались попытки получить пеленги КВ-пеленгатора, Ил-12 начал фактически кружить в одном районе. Лишь в 15:20 было определено фактическое местонахождение борта Л3904, однако время уже было упущено, так как оставшийся запас топлива с учётом сильного встречного северного ветра не позволял достигнуть Хабаровска. Был ещё запасной аэродром Единка, однако руководитель полётов и авиадиспетчеры не знали, что в нём имеется наземный радиолокационный запросчик, а также не принимали необходимых мер, чтобы аэродром был приведён в состояние готовности к приёму самолёта. Сам диспетчер аэродрома Единка слышал радиопереговоры борта Л3904 с землёй, но не стал вмешиваться, хотя мог спасти авиалайнер. Не зная, где точно находится авиалайнер, диспетчеры в нарушение инструкций начали его снижать над горным районом[1].

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ил-12 в районе Лазо"

Примечания

Комментарии

  1. Здесь и далее указано Московское время.

Источники

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.airdisaster.ru/database.php?id=599 Катастрофа Ил-12 Магаданской ОАГ ГВФ в 145 км юго-восточнее Хабаровска (борт СССР-Л3904), 19 сентября 1958 года.] (рус.). AirDisaster.ru. Проверено 6 октября 2014.
  2. [russianplanes.net/reginfo/47534 Ильюшин Ил-12П CCCP-L3904 а/к Аэрофлот - МГА СССР - карточка борта] (рус.). russianplanes.net. Проверено 5 октября 2014.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-12 в районе Лазо

– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.