Катастрофа Ил-12 под Новосибирском (1951)

Катастрофа под Новосибирском
Общие сведения
Дата	17 ноября 1951 года
Время	16:23
Характер	Обледенение
Причина	Ошибки экипажа, УВД и техобслуживания
Место	близ аэропорта Северный, Новосибирская область (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ил-12П
Авиакомпания	Аэрофлот (1-я отдельная авиагруппа ГВФ)
Пункт вылета	Северный, Новосибирск
Остановки в пути	Центральный, Омск
Пункт назначения	Внуково, Москва
Рейс	10
Бортовой номер	СССР-Л1775
Дата выпуска	21 февраля 1949 года
Пассажиры	19
Экипаж	4
Погибшие	23 (все)

В субботу 17 ноября 1951 года при вылете из аэропорта Новосибирска потерпел катастрофу Ил-12П компании Аэрофлот, в результате чего погибли 23 человека.

Самолёт

Ил-12П с бортовым номером СССР-Л1775 (заводской — 93013112, серийный — 31-12) был выпущен ММЗ «Знамя Труда» 21 февраля 1949 года и вскоре передан в 1-ю отдельную авиагруппу гражданского воздушного флота. На момент катастрофы авиалайнер имел 2007 часов налёта.

Предшествующие обстоятельства

Ил-12 борт Л-1775 прибыл в Новосибирск рейсом № 6 из Москвы. Пилотировал его экипаж, состоящий из командира (КВС) П. П. Аверина, второго пилота Р. С. Асланянца, бортмеханика И. М. Курчакова и бортрадиста В. И. Кузнецова. В это время в Новосибирском аэропорту скопилось большое число пассажиров, летевших транзитом из Якутии в Москву. Тогда для них было решено организовать дополнительный рейс вне расписания, для которого взять данный Ил-12. Всего на борт сели 19 пассажиров.

За последние сутки в самом аэропорту сложилась сложная метеообстановка, а АМСГ выдала порядка пяти прогнозов. Причём если в прогнозе на 09:00—15:00 присутствовало образование гололёда, то в прогнозах на 12:00—18:00 и на 15:00—21:00 его уже не прогнозировалось. Тем не менее, начальник АМСГ и синоптик устно обратили внимание диспетчера АДС Шипицина и заместителя начальника аэропорта Новосибирск по лётной службе Уварова, который был руководителем полётов, что образование гололёда всё равно будет происходить, так как прохождение холодного фронта замедлилось. Также, по утверждению синоптика, им были предупреждены начальник аэропорта Загородний, заместитель начальника Западно-Сибирского управления гражданского воздушного флота (ЗСУ ГВФ) по лётной службе Броверман и начальник ЗПС ГВФ Филановский. Все трое однако подтверждали факт консультации с синоптиком, но отрицали, что получали предупреждение о гололёде.

На период с 15:00 до 16:30 небо было полностью затянуто слоисто-дождевыми и разорвано-дождевыми облаками высотой 80—100 метров, шёл обильный мокрый снег, ветер южный умеренный, видимость 1000—1500 метров, температура воздуха +0,4 °C. Но в 16:10 ветер сменился на северо-западный, в связи с чем температура упала до −4 °C и вместо мокрого снега пошёл сухой, пушистый, а выпавший к тому времени мокрый снег начал замерзать. Пока самолёты доезжали от стоянки до перрона, а затем до позиции старта, их успевало покрыть толстым слоем снега, поэтому перед рулением к старту их дополнительно обметали от мокрого снега. И если до мороза мокрый снег ещё легко удалялся метлой, то замёрзший снег превращался в слой ледяной корки толщиной 12—15 миллиметров.

Катастрофа

В 15:34 из аэропорта осуществлял взлёт Ли-2 борт Л-4398, пилотируемый экипажем во главе с командиром Христовсоном. Но сразу после отрыва возник левый крен, поэтому командир принял решение прекратить взлёт, убрал газ и выключил моторы. Авиалайнер выкатился за бетонную ВПП и остановился через 50 метров. Затем Христовсон отрулил на стоянку и пришёл в диспетчерскую, где доложил об инциденте, вызванном снегом на самолёте, Шипицину, Загороднему, а также Аверину (командир Ил-12 борт Л1775). В 16:05 командир экипажа Хорунжий пришёл к своему Ил-12 борт Л-1417 и обнаружил, что тот также покрыт льдом, который не удаляется метлой, поэтому он отказался от взлёта и потребовал обработать самолёт горячей водой, о чём доложил Загороднему.

Руководство аэропорта сидело в помещениях и не заметило, как температура воздуха упала ниже нуля и началось быстрое обледенение. Также оно не приняло во внимание тревожные факты от пилотов. Решив, что выкатывание Ли-2 за пределы ВПП было вызвано сменой направления ветра, Броверман решил изменить направление взлёта на 180° — с 195° на 15°.

В 16:22 Ил-12 борт Л-1775 командира Аверина начал взлёт. Облака в это время находились на высоте 85 метров, видимость составляла 1000 метров, шёл сухой снег и процесс обледенения уже завершился. Но поднявшись на высоту 150 метров над уровнем аэродрома (100 метров над окружающей местностью) авиалайнер потерял скорость. Экипаж убрал щитки и перевёл двигатели с номинального на взлётный режим, когда на левом крыле произошёл срыв потока, из-за чего возник быстрорастущий левый крен. Самолёт быстро потерял высоту и в 16:23 врезался левой плоскостью крыла, а затем носовой частью с работающими моторами о землю в 30 метрах от края карьера Мочище, в 12 метрах от жилого домика и в 3100 метрах от торца ВПП (2100 метров после БПРМ и 900 метров до ДПРМ). От удара Ил-12 развернуло влево на 135°, после чего фюзеляж разрушился на ¾ длины (до 34 шпангоута из 42) и загорелся. Разброс обломков составил 40 на 40 метров. Все 23 человека на борту погибли.

Причины

Причина катастрофы была довольно быстро установлена, так как при осмотре сохранившихся стабилизаторов, киля и правой плоскости было обнаружено, что передняя кромка стабилизатора покрыта по всей длине льдом толщиной 15 миллиметров. такой же толщины лёд был на киле и фюзеляже в районе стабилизатора. На крыле имелся лёд толщиной до 8—10 миллиметров.

Причинами катастрофы являются:

1. Выпуск самолёта в полёт с наличием большого количества льда на хвостовой части самолёта, а также на плоскостях.
2. Халатное, граничащее с преступным, отношение к своим служебным обязанностям должностных лиц аэропорта Новосибирск, не прекративших выпуск самолётов после тревожных сигналов, поступивших от экипажей командиров кораблей Христовсон и Хорунжего.
3. Преступно-халатное отношение к своим обязанностям со стороны экипажа самолёта Ил-12, допустившего взлёт при наличии льда на поверхности самолёта.
4. Упущения АМСГ аэропорта Новосибирск в прогнозах погоды после 12:00, в которых не предусматривался гололёд.

Виновники:

1. РП Уваров — самовольно ушёл с командной стартовой станции, при осведомлённости о приближении холодного фронта мер по обеспечению безопасности полётов не принял.
2. Начальник аэропорта Загородний — не обеспечил организацию работы личного состава и руководство подготовкой материальной части и вылетов самолётов.
3. начальник ЛЭРМ Малиновский — не принял мер по подготовке материальной части и мобилизации личного состава в усложнившихся метеоусловиях.
4. Сменный инженер Грингауз и контрольный мастер Поздняков — не проверили состояние самолёта непосредственно перед рулением на старт.
5. заместитель начальника ЗСУ ГВФ Броверман — не разобравшись в усложнившейся метеообстановке, решение о прекращении полётов не принял.
6. Экипаж самолёта Ил-12 Л-1775.

—

Примечания

3. Известные жертвы трагедии (пассажиры): Шеенсон М.С, Борисов В. (отчество не установлено), Гуляева (имя и отчество не установлены). Останки всех троих похоронены в братской могиле на Даниловском кладбище г. Москвы

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-12 под Новосибирском (1951)

В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.