Катастрофа Ил-14 под Байсуном

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рейс 120 Аэрофлота

Ил-14 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата

13 декабря 1959 года

Время

около 09:28 МСК

Характер

Столкновение с горой

Причина

Ошибка экипажа

Место

хребет Байсунтау, 27 км к северо-востоку от Байсуна, Сурхандарьинская область (УзССР, СССР)

Воздушное судно
Модель

Ил-14П

Авиакомпания

Аэрофлот (Узбекское территориальное управление ГВФ, 160 ато)

Пункт вылета

Кабул (Королевство Афганистан)

Остановки в пути

Термез (УзССР)

Пункт назначения

Южный, Ташкент (УзССР)

Рейс

SU-120

Бортовой номер

СССР-91577

Дата выпуска

17 мая 1957 года

Пассажиры

25

Экипаж

5

Погибшие

30 (все)

Выживших

0

Катастрофа Ил-14 под Байсуном — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Ил-14П компании Аэрофлот, произошедшая в воскресенье 13 декабря 1959 года к северо-востоку от Байсуна на хребте Байсунтау, при этом погибли 30 человек.





Самолёт

Ил-14П (по другим данным — Ил-14М) с заводским номером 147001416 и серийным 14-16 был выпущен заводом «Знамя Труда» (Москва) 17 мая 1957 года, после чего продан Главному управлению гражданского воздушного флота. Авиалайнер получил бортовой номер СССР-Л1577 и был направлен в 160-й (Ташкентский) авиатранспортный отряд Узбекского территориального управления гражданского воздушного флота. В 1959 году, то есть незадолго до катастрофы, в связи с перерегистрацией бортовой номер сменился на CCCP-91577. Всего на момент катастрофы самолёт имел наработку 3029 лётных часов[1][2].

Экипаж

Катастрофа

Гражданство людей на борту</tr> Гражданство Пассажиры Экипаж Всего
КНР КНР 2 0 2</tr> СССР СССР 20 5 25</tr> ФРГ 3 0 3</tr>
Итого 25 5 30

Самолёт выполнял международный пассажирский рейс SU-120 из Кабула (Королевство Афганистан) в Ташкент (Узбекская ССР) с промежуточной посадкой в Термезе. Первый этап полёта прошёл без отклонений, а в 09:02 МСК рейс 120 с 25 пассажирами и 5 членами экипажа на борту вылетел из Термезского аэропорта в Ташкент. Согласно прогнозу погоды, на маршруте ожидалась слоисто-кучевая облачность с отдельными разрывами и нижней границей 2000—2500 метров, а также переменная разорвано-кучевая с нижней границей 300—500 метров, снегопад, видимость около 4—10 километров, горы закрыты облаками. Авиалайнер поднялся до эшелона 3600 метров и, согласно показаниям на радиолокаторе, направился строго на север. В 09:27 экипаж доложил о визуальном пролёте Дербента. Это было последнее радиосообщение с рейса 120 на землю. Через минуту в 09:28 самолёт оказался засвечен горами, поэтому пропал с экрана радиолокатора. Больше экипаж уже на вызовы не отвечал и в Ташкент не прибыл. Поиски велись в течение месяца, но оказались безрезультатными. 19 января 1960 года, то есть только через 37 дней, советское посольство в Кабуле официально заявило об исчезновении борта 91577[1].

Спустя полгода, 2 июня 1960 года, вертолёт Ми-1 борт СССР-66912 летел над хребтом Байсунтау, когда его экипаж увидел на юго-восточном склоне горы Куштанг, в 27 километрах к северо-востоку от Байсуна, обломки самолёта. Прибывшая на данное место поисковая служба определила, что разбившийся самолёт и есть пропавший борт 91577. Как было определено, летящий на высоте 3700 метров авиалайнер под углом 45—60° врезался левой плоскостью крыла, а затем и фюзеляжем в отвесный склон горы, в результате чего разрушился. Обломки скатились вниз на две сотни метров до высоты 3501 метр и остановились на основании склона. Все 30 человек на борту погибли[1]. На то время это была крупнейшая катастрофа самолёта Ил-14 и вторая крупнейшая авиакатастрофа в Узбекской ССР (после катастрофы АНТ-20бис, 36 погибших)[3].

Причины

Причиной катастрофы были названы нарушения в работе экипажа, который после вылета из Термеза направился не по установленной трассе, а напрямик через Дербент и горы к Ташкенту. При этом уходя с трассы экипаж не учитывал фактический ветер, из-за чего самолёт стало сносить с выбранного пути в сторону гор, после чего влетел в облака вокруг этих гор, а затем врезался в скалу. Фактически место катастрофы находилось в 40—50 километрах правее трассы[1].

В ходе расследования комиссией были обнаружены различные нарушения в обеспечении авиационных перевозок в данном регионе. Так у пилотов уже было распространённой практикой спрямлять маршруты, летая напрямик через горные хребты. Авиадиспетчеры при этом плохо следили за полётами посредством имеющегося оборудования и не пытались возвращать самолёты обратно на трассы. Также в случае катастрофы борта 91577 были грубо нарушены правила визуальных полётов, так как полёт проходил в горном районе в условиях сплошной облачности и закрытых горных вершинах[1].

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ил-14 под Байсуном"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.airdisaster.ru/database.php?id=608 Катастрофа Ил-14П Узбекского управления ГВФ в Сурхандарьинской области (борт СССР-91577), 13 декабря 1959 года.] (рус.). AirDisaster.ru. Проверено 24 марта 2015.
  2. [russianplanes.net/reginfo/41286 Ильюшин Ил-14М CCCP-91577 а/к Аэрофлот - МГА СССР - карточка борта] (рус.). russianplanes.net. Проверено 24 марта 2015.
  3. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19591213-0 ASN Aircraft accident Ilyushin 14P CCCP-91577 Boysun, Surkhandarya Region] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 24 марта 2015.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-14 под Байсуном

– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.