Катастрофа Ил-14 под Нухой

Рейс 3 Аэрофлота
Ил-14 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	13 февраля 1965 года
Время	10:22
Характер	Столкновение с горой
Причина	Ошибка экипажа
Место	Нухинский район, 2 км северо-северо-западней Ширинбулака (АзССР, СССР)
Координаты	40°58′ с. ш. 47°14′ в. д.40.9800° с. ш. 47.2467° в. д. / 40.9800; 47.2467
Воздушное судно
Модель	Авиа-14П (Ил-14П)
Авиакомпания	Аэрофлот (Азербайджанское УГА, Бакинский ОАО)
Пункт вылета	Бина, Баку
Остановки в пути	Нуха Закаталы
Пункт назначения	Белоканы
Рейс	А-3
Бортовой номер	СССР-52003
Дата выпуска	23 марта 1957 года
Пассажиры	19
Экипаж	4
Погибшие	23 (все)

См. также: Рейс 3

Катастрофа Ил-14 (Avia 14) под Нухой — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Авиа-14П (Ил-14П) компании Аэрофлот, произошедшая в субботу 13 февраля 1965 года в Нухинском районе, при этом погибли 23 человека.

Самолёт

Avia-14P (обозначение Ил-14П чехословацкого производства) с заводским номером 602112 и серийным 02-12 был выпущен заводом Avia (Прага, Чехословакия) 23 марта 1957 года. Авиалайнер продали в Советский Союз Главному управлению гражданского воздушного флота, где он получил регистрационный номер СССР-Л2003 и был направлен в Бакинский объединённый авиаотряд (107-й лётный отряд) Азербайджанского территориального управления гражданского воздушного флота. В 1959 году в связи с перерегистрацией бортовой номер сменился на CCCP-52003. Общая наработка самолёта составляла 12 949 лётных часов.

Экипаж

• Командир воздушного судна — Тарасов Анатолий Михайлович
• Второй пилот — Аллавердов Павел Сергеевич
• Бортмеханик — Погорелов Юрий Григорьевич
• Бортрадист — Сучилин Анатолий Ильич

Катастрофа

Авиалайнер должен был выполнять регулярный пассажирский рейс А-3 по маршруту Баку—Нуха—Закаталы—Белоканы, однако погодные условия на первом участке полёта были сложными, поэтому было дано разрешение следовать только до Евлаха, где борт 52003 и приземлился в 09:16. В Евлахском аэропорту экипаж получил данные о фактической погоде, а также разрешение от диспетчера из аэропорта Нуха, что там согласны принять самолёт. Тогда в 10:08 с 19 пассажирами и 4 членами экипажа на борту рейс 3 вылетел в Нуху, которая расположена в 70 километрах к северу от Евлаха. Вскоре с самолёта доложили о занятии эшелона 1100 метров и следовании по правилам визуальных полётов. Затем была установлена связь с аэропортом в Нухе и запрошена информация о погоде. Диспетчер передал, что на небе сплошная облачность с нижней границей 500—600 метров, ниже которой расположена гряда разорванной облачности с нижней границей 400 метров. Далее диспетчер спросил у экипажа, может ли он выполнять визуальный полёт, на что был дан положительный ответ. В 10:20, когда с момента вылета прошло 12 минут, диспетчер вновь вызвал самолёт, но на сей раз ему уже не ответили. После нескольких безуспешных попыток связаться с бортом 52003 были начаты его поиски. Вскоре полностью разрушенный авиалайнер был обнаружен на склоне в предгорье Главного Кавказского хребта на высоте 680 метров над уровнем моря и в паре километров к северу-северо-западу от селения Ширинбулак (Нухинский район). Место катастрофы находилось в 42 километрах к северу от Евлахского аэропорта, примерно в 24 километрах к юго-востоку от Нухи и в 5 километрах справа от маршрута полёта. Все 23 человека на борту погибли.

Причины

Как было установлено следственной комиссией, когда экипаж доложил о занятии высоты 1100 метров (примерно 10:16), на самом деле самолёт летел на высоте 1000 метров, то есть на сотню метров ниже. Но и на этой высоте лайнер следовал совсем недолго, так как экипаж начал снижение перед посадкой в Нухе и через три минуты после радиообмена с диспетчером уже опустился до 700 метров. Продолжая следовать с постепенным снижением, ещё через три минуты в 10:22 борт 52003 на высоте 680 метров врезался в склон горы высотой 821 метр.

Виновником катастрофы был назван командир экипажа Тарасов, который нарушил правила визуальных полётов, начав снижение раньше времени и опустившись под установленную для данного района безопасную высоту. В некоторой степени это было вызвано тем, что проведённая в аэропорту Евлах подготовка к полёту не была выполнена в полном объёме.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-14 под Нухой

«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!