Катастрофа Ил-14 под Ткварчели

Рейс 207 Аэрофлота
Ил-14 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	10 июня 1960 года
Время	10:55 МСК
Характер	Столкновение с горой
Причина	Ошибки экипажа и УВД
Место	гора Реч, близ Ткварчели (АбАССР, ГССР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ил-14П
Авиакомпания	Аэрофлот (Северо-Кавказское ТУ ГВФ, 77 ато)
Пункт вылета	Ростов-на-Дону (РСФСР)
Остановки в пути	Пашковский, Краснодар (РСФСР) Адлер, Сочи (РСФСР) Бабушара, Сухуми (АбАССР, ГССР) Копитнари, Кутаиси (ГССР)
Пункт назначения	Тбилиси (ГССР)
Рейс	207
Бортовой номер	СССР-91571
Дата выпуска	7 августа 1957 года
Пассажиры	24
Экипаж	7
Погибшие	31 (все)

Катастрофа Ил-14 под Ткварчели — авиационная катастрофа, произошедшая в пятницу 10 июня 1960 года в районе Ткварчели (Абхазская АССР) с самолётом Ил-14П (по другим данным — Ил-14М) компании Аэрофлот, при этом погиб 31 человек.

Самолёт

Ил-14П с заводским номером 7343107 и серийным 31-07 бы выпущен Ташкентским авиационным заводом 7 августа 1957 года, после чего был продан Главному управлению гражданского воздушного флота. Авиалайнер получил бортовой номер СССР-Л1571 и был направлен в 77-й авиатранспортный отряд Северо-Кавказского территориального управления гражданского воздушного флота. В 1959 году, в связи с перерегистрацией, бортовой номер сменился на CCCP-91571. Всего на момент катастрофы самолёт имел наработку 5423 лётных часа.

Экипаж

Экипаж из 77 АТО имел следующий состав:

• Командир (КВС) — Самусь Виталий Яковлевич
• Пилот-инструктор — Божко Иван Сергеевич
• Второй пилот-стажёр — Гудков Виктор Иванович
• Бортмеханик — Лещенко Александр Федосеевич
• Бортрадист — Сологуб Елизавета Никитична
• Стюардесса — Любаева Вера Федоровна

Также в состав экипажа был записан служебный пассажир — начальник медсанчасти Ростовского аэропорта Домбровский Иосиф Александрович.

Катастрофа

Экипаж выполнял пассажирский рейс 207 из Ростова-на-Дону в Тбилиси с промежуточными посадками в Краснодаре, Сочи, Сухуми и Кутаиси. В 10:07 МСК самолёт с 24 пассажирами и 7 членами экипажа на борту вылетел из Сочинского аэропорта. Согласно выданному прогнозу погоды, на маршруте ожидалась переменная слоисто-кучевая облачность с нижней границей 600—1000 метров и видимость более 10 километров. В 10:31 экипаж вышел на связь с диспетчерским центром в Сухуми и доложил о входе в зону их ответственности. Также был дан запрос на разрешение выполнить пролёт без посадки, так как на борту не было пассажиров, которые должны сойти в Сухуми. На это диспетчер дал указание набирать и занимать высоту 1200 метров. В 10:45 с самолёта доложили о прохождении привода по ПВП, на что было получено разрешение выполнить пролёт без посадки. После этого рейс 207 на связь с диспетчером в Сухуми уже не выходил.

В 10:55 экипаж попытался связаться с диспетчером Кутаисского аэропорта, когда во время вызова связь неожиданно прервалась. В этот же момент летящий в облаках на высоте 1200 метров Ил-14 в 51 километре к востоку от Сухумского аэропорта и 17 километрах севернее трассы врезался в закрытую облаками гору Реч (высота 1436 метров), что неподалёку от Ткварчели. От удара о деревья обе плоскости отделились, после чего через 80 метров фюзеляж упал на горный склон. Полностью разрушенный и сгоревший самолёт был обнаружен на следующий день. Все находящиеся на борту люди погибли.

Причины

В ходе расследования было установлено, что данные рейсы 207 и 208 (обратный) выполнялись Северо-Кавказским управлением впервые, а задание 77 авиаотряду выдали за 10 дней. Однако руководство авиаотряда собрало экипаж наспех и только за день до полёта — 9 июня, при этом на подготовке отсутствовали бортмеханик и бортрадист. Хотя трасса полёта считается сложной, экипаж по ней не провозили, а также не стали включать в его состав штурмана. Кроме того, командир экипажа Самусь не имел допуска к самостоятельной работе на пассажирских рейсах, поэтому в состав экипажа и включили пилота-инструктора, который вернулся из отпуска 7 июня, то есть за 3 дня до полёта. Плохо ориентируясь во время полёта, а также не зная и недооценивая метеообстановку, экипаж в результате допустил, что самолёт отклонился к северу от трассы. В свою очередь, сухумские диспетчеры не контролировали по радиолокатору полёт рейса 207 и не осуществляли непрерывное радионаблюдение за ним. Пролетев 100 километров в течение 20 минут, экипаж не получил ни одного сообщения о том, где точно находится самолёт и по какому курсу летит. Также было установлено, что полёты на данной трассе выполнялись по устаревшим инструкциям, которые во многом противоречили действующим наставлениям по производству полётов НПП-ГА-58.

По мнению комиссии, виновниками происшествия стали:

1. Командир экипажа — не брал контрольного пеленга и не требовал у сухумского диспетчера сообщить данные о фактической погоде и местонахождении самолета, вместо этого прекратив радиосвязь с Сухуми.
2. Руководитель полётов — имея информацию о погоде, не стал передавать её экипажу, а также не обеспечил, чтобы его смена вела контроль за полётом.
3. Диспетчер КДП — руководил полётом только по сообщениям от экипажа.
4. Радиометрист — обязанности выполнял стажёр, хотя его нельзя было допускать к самостоятельной работе. При этом не вёл непрерывного наблюдения за рейсом 207.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-14 под Ткварчели

– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.