Катастрофа Ил-14 под Эгвекинотом

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рейс 55 Аэрофлота

Ил-14 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата

1 сентября 1969 года

Время

13:05 (UTC+12:00)

Характер

Столкновение с горой

Причина

Ошибка экипажа, нарушения в работе аэродромного оборудования

Место

залив Креста, 20 км юго-юго-западнее Эгвекинота, Чукотский автономный округ (РСФСР, СССР)

Координаты

66°09′42″ с. ш. 179°19′34″ з. д. / 66.16167° с. ш. 179.32611° з. д. / 66.16167; -179.32611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=66.16167&mlon=-179.32611&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 66°09′42″ с. ш. 179°19′34″ з. д. / 66.16167° с. ш. 179.32611° з. д. / 66.16167; -179.32611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=66.16167&mlon=-179.32611&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно
Модель

Ил-14П

Авиакомпания

Аэрофлот (Магаданское УГА, Анадырский ОАО)

Пункт вылета

Угольный, Анадырь

Пункт назначения

Залив Креста, Эгвекинот

Рейс

55

Бортовой номер

СССР-61731

Дата выпуска

17 апреля 1956 года

Пассажиры

22

Экипаж

5

Погибшие

22

Выживших

5

Катастрофа Ил-14 под Эгвекинотом — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Ил-14П компании Аэрофлот, произошедшая в понедельник 1 сентября 1969 года на берегу залива Креста близ Эгвекинота, при этом погибли 22 человека. Крупнейшая авиакатастрофа в истории Чукотки.





Самолёт

Ил-14П (по другим данным — Ил-14М) с заводским номером 146000205 и серийным 02-05 был выпущен заводом «Знамя Труда» (Москва) 17 апреля 1956 года, после чего продан Главному управлению гражданского воздушного флота. Авиалайнер получил бортовой номер СССР-Л1731 и был передан Московскому территориальному управлению, где возможно был направлен во Внуковский авиаотряд. В 1959 году, в связи с перерегистрацией, бортовой номер сменился на CCCP-61731. К 1 февраля 1962 года самолёт был переведён в Анадырский объединённый авиаотряд (150-й лётный отряд) Магаданского управления гражданской авиации. Всего на момент катастрофы самолёт имел наработку 22 964 лётных часа и совершил 14 302 цикла «взлёт—посадка»[1][2].

Экипаж

Катастрофа

Самолёт должен был выполнять пассажирский рейс 55 из Анадыря в Эгвекинот и в 09:19 вылетел из аэропорта Угольный. Однако всего через 5 минут борт 61731 приземлился обратно в Анадыре, так как аэропорт Залив Креста, который обслуживает город Эгвекинот, закрылся из-за сложных погодных условий. Через пару с лишним часов погода над Эгвекинотом улучшилась, а аэропорт Залив Креста согласился принять рейс 55. В 12:13 с 22 пассажирами, 5 членами экипажа, 493 кг почты и 452 кг груза на борту Ил-14 вылетел в Эгвекинот, а после подъёма занял высоту 2400 метров. Спустя полчаса после того как борт 61731 повторно вылетел из Анадырского аэропорта, на АМСГ этого самого аэропорта из аэропорта Залив Креста пришёл новый прогноз погоды, согласно которому к прибытию самолёта там уже должен был быть туман, из-за которого в зоне посадки видимость не должна была превышать 1000—2000 метров. Руководителем полётов на диспетчерском пункте в Анадыре в это время был Попов В. И., который после получения прогноза однако разрешил рейсу 55 продолжать полёт до Эгвекинота[1].

Когда экипаж установил связь с диспетчером аэропорта Залив Креста, то получил от него прогноз: сплошная слоисто-дождевая и разорвано-дождевая облачность с нижней границей 600 метров, дождь, ветер 180° 7 м/с, в порывах до 12 м/с, видимость до 8 километров, посадочный курс 170°. Также диспетчер дал разрешение выходить на приводную радиостанцию (привод) на высоте 2100 метров. Когда экипаж доложил о пролёте привода, диспетчер разрешил пробивать облачность по установленной схеме. Согласно этой схеме, самолёт должен был следуя по курсу 170° выйти из облаков, после чего находясь над заливом развернуться на 180°, заняв тем самым курс, обратный посадочному — 350°, после чего уже можно было выполнять стандартную схему захода на посадку. Минут через 5—6 после дачи разрешения на пробивание облачности диспетчер спросил у экипажа какова нижняя граница облаков, однако борт 61731 уже больше не отвечал. После ряда неудачных попыток установить связь, были начаты поиски самолёта[1].

На следующий день поисковые службы обнаружили разрушенный и почти сгоревший авиалайнер на горе Думка (высота 250 метров), что в 20 километрах к юго-юго-западу от Эгвекинота (24 км от аэропорта Залив Креста по азимуту 198°) и в 9,5 километрах к западу от оси установленной схемы пробивания облачности. Как было установлено, в 13:05 летящий в облаках по фактическому курсу 240° Ил-14 на высоте 235 метров врезался в склон горы, после чего разрушаясь промчался по нему вверх, переместился через вершину, а затем скатился по противоположному склону до высоты 170 метров и загорелся. В результате происшествия 5 пассажиров были ранены, но выжили. Остальные 17 пассажиров и весь экипаж, то есть всего 22 человека, погибли[1]. До настоящего времени это крупнейшая авиационная катастрофа в истории Чукотки.

Причины

Анализ данных

Как было установлено в ходе расследования, основной радиопередатчик на дальнеприводной радиостанции был неисправен, а вместо него уже с 19 августа работал резервный. Но облётов с целью проверки этого резервного передатчика не проводили, тогда как оказалось он давал неверные излучения. В результате такого нарушения теперь самолёты в случае выдерживания оси пути по радиокомпасу теперь фактически начинали уходить вправо, то есть в случае следования на юг — к западу. Помимо этого, в прогнозе, который получил экипаж, ожидался северный ветер, тогда как на самом деле в районе Эгвекинота дул южный ветер, то есть противоположный по направлению. На какое направление ветра опирался экипаж при выполнении своих расчётов точно определить невозможно, но вероятнее всего, что это был северный, так как он был указан в прогнозе погоды. В этом случае экипаж неверно определил время и вертикальную скорость снижения, после чего начал снижаться до высоты 300 метров. Самолёт начал уклоняться от схемы, и экипаж это заметил, но решил, что такое уклонение вызвано северо-западным ветром. Тогда для исправления пилоты увеличили курс, то есть довернули правее, пытаясь вернуться на схему. В результате нарушение в работе приводной радиостанции, неверный расчёт времени и вертикальной скорости снижения, а также ошибочное мнение экипажа о северо-западном ветре фактически привели к тому, что авиалайнер начал отклонятся к западному берегу залива, направляясь прямо на горы[1].

Увидев под собой морскую поверхность и не зная своего фактического местонахождения экипаж решил, что снижение происходит по схеме. Следуя в разрывах облаков Ил-14 снизился до высоты 300 метров, после чего был начат стандартный разворот по часовой стрелке на курс 350° со снижением. С правым креном лайнер влетел в облака, которые закрыли землю, а через короткое время борт 61731 врезался в горный склон[1].

Заключение

По мнению комиссии основным виновником катастрофы стал командир самолёта Юрий Иванушкин, который после достижения безопасной высоты 300 метров не стал ждать разрешения от диспетчера, самовольно продолжив снижение под безопасную высоту[1].

Сопутствовали катастрофе нарушения в организации управления воздушным движением[1]:

  1. Приводная радиостанция из-за неправильной работы радиопередатчика фактически уводила вправо, из-за чего экипаж пытаясь выдерживать линию пути уходил вправо от этой линии.
  2. В прогнозе погоды направление ветра и его высота были определены неправильно, что привело к ошибкам экипажа в расчётах, а затем и преждевременному снижению.
  3. Экипаж не получал штормового предупреждения, что сопки закрыты облаками.
  4. Диспетчерские службы в Анадыре и Заливе Креста плохо организовывали безопасность полётов при приёме и выпуске самолётов.

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ил-14 под Эгвекинотом"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.airdisaster.ru/database.php?id=578 Катастрофа Ил-14 Анадырского ОАО близ Эгвекинота (борт СССР-61731), 01 сентября 1969 года.] (рус.). AirDisaster.ru. Проверено 21 марта 2015.
  2. [russianplanes.net/reginfo/40605 Ильюшин Ил-14М CCCP-61731 а/к Аэрофлот - МГА СССР - карточка борта] (рус.). russianplanes.net. Проверено 21 марта 2015.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-14 под Эгвекинотом

– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.