Катастрофа Ил-18 в Свердловске (1960)

Катастрофа в Свердловске
Ил-18А компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	27 апреля 1960 года
Время	21:39
Характер	Потеря управления, грубая посадка
Причина	Конструктивные недостатки, обледенение
Место	аэропорт Кольцово, Свердловская область (РСФСР, СССР)
Координаты	56°44′41″ с. ш. 60°48′09″ в. д.56.74472° с. ш. 60.80250° в. д. / 56.74472; 60.80250
Воздушное судно
Модель	Ил-18А
Авиакомпания	Аэрофлот (Уральская ОАГ ГВФ, 120 ато)
Пункт вылета	Кольцово, Свердловск (РСФСР)
Пункт назначения	Кольцово, Свердловск (РСФСР)
Рейс	учебно-тренировочный
Бортовой номер	СССР-75648
Дата выпуска	1958 год
Экипаж	5
Погибшие	1
Выживших	4

В среду 27 апреля 1960 года в аэропорту Свердловска при посадке потерпел катастрофу Ил-18А компании Аэрофлот, в результате чего погиб один человек.

Самолёт

Ил-18А с бортовым номером 75648 (заводской — 188000402, серийный — 004-02) был выпущен заводом ММЗ «Знамя Труда» в 1958 году, а затем передан Главному управлению гражданского воздушного флота. 6 октября он поступил в Ульяновский учебный центр гражданской авиации, а 10 сентября следующего года его перевели в 120-й авиаотряд Уральской авиагруппы гражданского воздушного флота. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел 390 часов налёта.

Катастрофа

Самолёт выполнял тренировочный полёт, а управлял им пилот-инструктор В. Д. Лобанов, которому предстояла тренировка в заходах на посадку по системам ОСП и СП-50 под шторками, то есть исключительно по радиомаякам. Проверяющей была и. о. командира 120-го авиаотряда Л. М. Уланова. Также в состав экипажа входили штурман А. В. Загорский, бортмеханик И. И. Кузнецов и бортрадист И. М. Кормин. Небо в это время было затянуто кучево-дождевыми облаками с нижней границей 250 метров, видимость составляла 6 километров и дул умеренный (7 м/с) северный ветер.

Экипаж успешно выполнил четыре захода с двумя посадками. Выполняя пятый заход по курсу посадки 76°, экипаж пролетел ДПРМ и БПРМ в соответствии со схемой, при этом при подлёте к БПРМ, когда высота была 100 метров, проверяющая Уланова дала команду открыть шторку. Также по команде пилота Лобанова были выпущены в посадочное положение закрылки (на 40°). На высоте 70—80 метров с приборной скоростью 260 км/ч при установке УПРТ на 30° Ил-18 пролетел БПРМ и подошёл к ВПП. Но, находясь в 30 метрах от земли, самолёт вдруг неожиданно увеличил угол снижения, а затем ударился передней стойкой шасси о бетон полосы. После удара Ил-18 отскочил от бетона, но поднявшись на 4—5 метров и пролетев 100 метров, вновь врезался передней стойкой в полосу, при этом разрушив на ней тормоза. Далее самолёт вновь поднялся вверх уже на 8—10 метров, после чего уже в третий раз врезался в полосу. Стойки шасси сломались и авиалайнер заскользил по бетону «на брюхе», работающими винтами цепляя за ВПП. Ил-18 развернуло вправо и под прямым углом он вылетел с ВПП.

Авиалайнер разбился в 21:39 по местному времени. Возник пожар, в котором сгорел почти весь самолёт и двигатели. Погиб бортмеханик Кузнецов, остальные отделались ушибами, ожогами и лёгкими ранами.

Причины

Изначально было выдано заключение, что катастрофа произошла из-за ошибки в технике пилотирования, которую допустил пилот Лобанов при заходе на посадку в ночных условиях. По мнению комиссии, он подвёл самолёт к ВПП на малой высоте и большой скорости и с запозданием перевёл его в посадочное положение, а затем экипаж начал совершать неверные действия по исправлению допущенных ошибок. Среди сопутствующих причин были названы установка в двух предыдущих посадках УПРТ двигателей № 2 и 3 (внутренние) на ноль до приземления, то есть посадки производились на двух двигателях, а также загрузка заднего багажника балластом весом 600 килограмм, вместо установленных 1000, что привело к возникновению предельно допустимой передней центровки. Также в выводах было отмечено пассивное поведение Улановой, а также малый налёт Лобанова на Ил-18, причём с длительными перерывами, и его ранний допуск к работе инструктором.

Комиссия проигнорировала замечания членов экипажа о том, что в облаках наблюдалось обледенение, а при выводе самолёта из крутого снижения возникли чрезмерные нагрузки на управление. Но спустя 8 месяцев, 26 декабря близ Ульяновска разбился Ил-18А, который также выполнял тренировочный полёт. По результатам рассмотрения обеих катастроф было выяснено, что причиной на самом деле являлся конструктивный недостаток самолёта — малый запас руля высоты, а также ошибка в РЛЭ относительно разрешенного угла выпуска закрылков. В случае обледенения стабилизатора при выпуске закрылков на угол 40° на стабилизаторе происходил срыв потока, а запаса руля высоты не хватало для вывода из пикирования.

См. также

• Катастрофа Ил-18 в Свердловске (1967)
• Катастрофа Ил-18 в Ульяновске

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-18 в Свердловске (1960)

Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.