Катастрофа Ил-18 под Минеральными Водами (1977)
| Рейс 5003 Аэрофлота | |
 Ил-18В компании Аэрофлот | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Дата | |
| Время |
23:17 |
| Характер |
Потеря управления |
| Причина |
Ошибка экипажа |
| Место |
|
| Воздушное судно | |
| Модель | |
| Авиакомпания |
|
| Пункт вылета | |
| Остановки в пути |
|
| Пункт назначения | |
| Рейс |
5003 |
| Бортовой номер |
CCCP-75520 |
| Дата выпуска | |
| Пассажиры |
92 |
| Экипаж |
6 |
| Погибшие |
77 |
| Выживших |
21 |
Катастрофа Ил-18 под Минеральными Водами в 1977 году — авиационная катастрофа, произошедшая 15 февраля 1977 года близ города Минеральные Воды с самолётом Ил-18В авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 77 человек.
Содержание
Самолёт
Ил-18В с бортовым номером CCCP-75520 (заводской — 183006703, серийный — 067-03) был выпущен ММЗ «Знамя Труда» в 1963 году и передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое направило его в Ташкентский авиаотряд Узбекского управления гражданской авиации. Конкретные даты требуют уточнения, так как в одних источниках указано, что он был выпущен 19 ноября, однако в других указано, что эксплуатация началась 3 ноября. Салон самолёта имел вместимость на 89 мест. На момент катастрофы авиалайнер имел 29 443 часов налёта и 10 817 посадок[1].
Катастрофа
Самолёт выполнял рейс № 5003 Ташкент—Нукус—Минеральные Воды. Пилотировал его экипаж из 203 лётного отряда, состоящий из командира (КВС) Н. А. Коноваленко, второго пилота Б. В. Полякова, штурмана А. П. Вишневецкого и бортмеханика Н. И. Сорокина. В салоне работали бортпроводники Ю. Р. Коновалов и Н. К. Богапова. В 20:19 МСК (22:19 местного времени) Ил-18 вылетел из аэропорта Нукус. На его борту находились 92 пассажира — 88 взрослых и 4 ребёнка[2].
В Минеральных Водах небо в это время было затянуто слоистой облачностью с нижней границей менее 100 метров, был туман и гололёд, а видимость составляла от 1020 до 1180 метров. При подлёте к аэропорту экипаж регулярно получал сведения о погоде, которая соответствовала минимуму КВС[2].
Самолёт заходил на посадку по курсу 117°. При выходе на предпосадочную прямую экипаж полностью выпустил закрылки и снизил скорость с 290 до 260 км/ч. Поначалу всё проходило в норме, но при пролёте БПРМ экипаж сосредоточился на поиске земных ориентиров и отвлёкся от приборов, в связи с чем не заметил, что самолёт начало уводить вправо. В 1,5 километрах от полосы Ил-18 отклонился вправо уже на 20 метров, поэтому пилоты изменили курс до 127°, но не успели вовремя ликвидировать крен, поэтому самолёт оказался уже в 80—100 метрах левее оси. В такой ситуации командир принял решение прекратить заход на посадку и уходить на второй круг[2].
Но вместо набора высоты 300 метров по прямой, самолёт в 80—90 метрах над землёй начал выполнять правый разворот, при этом теряя высоту. С выключенными фарами и с правым креном 10—30° Ил-18 пролетел по курсу 102° над перроном, зданием АТБ и складом ГСМ, при этом поворачивая вправо[2].
Пилотам удалось прекратить этот поворот, и они попытались набрать высоту, но в 23:17:44, летя со скоростью 285 км/ч по курсу 216° и с левым креном 5—8°, самолёт ударился о землю левым крылом в 2 километрах южнее полосы. От удара стойки шасси выпали из ниш, после чего левая тут же сломалась. Катясь по земле на правой стойке, Ил-18 начал разворачиваться вправо, а через 380 метров он под прямым углом врезался левым крылом в насыпь однопутной железной дороги, перелетел её и упал на землю, после чего разрушился и загорелся. Обломки разбросало по территории 440 на 40 метров. В катастрофе погибли командир (Коваленко) и 76 пассажиров, в том числе 3 ребёнка[2].
Причины
По данным следствия, когда командир принял решение уходить на второй круг, то он также дал команду установить режим двигателей на взлётный, что бортмеханик и выполнил. Одновременно пилоты начали убирать шасси. Далее командир начал поворачивать самолёт вправо, переведя его в крен 4—5°, что привело к увеличению курса. Скорость достигла 270 км/ч, после чего на высоте 120—130 метров экипаж убрал закрылки, но не постепенно, а сразу в один приём. Из-за этого возникла характерная просадка самолёта, поэтому командир для прекращения снижения резко потянул штурвал на себя. Из-за этого самолёт поднял нос вверх под углом 11°, что привело к перегрузке в 1,64 g. Из-за такой перегрузки самолёт вышел на закритические углы атаки, достигшие 15—18°, из-за чего в свою очередь за 4 секунды высота снизилась с 120 до 80 метров. При этом возросло лобовое сопротивление, упали аэродинамические качества самолёта и исчез избыток тяги. На крыльях возникли явления, близкие к срыву потока, которые уменьшили устойчивость планера и заметно снизили эффективность элеронов. Несмотря на отклонение штурвала влево, самолёт теперь почти не слушался элеронов и продолжал крениться вправо, при этом изменив курс со 165 до 205° всего за 8 секунд, то есть ориентировочный крен был в этот момент около 35°. Работающие на взлётном режиме двигатели только способствовали этому развороту[2].
Поняв, что авиалайнер перестал слушаться рулей, снижается и продолжает поворачивать, командир сразу отдал штурвал от себя, благодаря чему самолёт вышел на лётные углы атаки, после чего начал поворачивать влево, так как элероны продолжали находиться в этот момент отклонёнными для создания левого крена. Самолёт продолжал снижаться, поэтому командир потянул штурвал на себя, чтобы вновь набрать высоту. Однако необходимого запаса высоты для выравнивания самолёта уже не оставалось. Ил-18 врезался крылом в землю, а затем в железнодорожную насыпь, перелетел через неё на другую сторону, разрушился и сгорел[2].
Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ил-18 под Минеральными Водами (1977)"
Примечания
- ↑ [russianplanes.net/reginfo/34263 Ильюшин Ил-18В Бортовой №: CCCP-75520]. Russianplanes.net. Проверено 21 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GHBM3QP7 Архивировано из первоисточника 1 мая 2013].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.airdisaster.ru/database.php?id=107 Катастрофа Ил-18В Узбекского УГА в районе Минеральных Вод]. airdisaster.ru. Проверено 21 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GHBMij1X Архивировано из первоисточника 1 мая 2013].
Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-18 под Минеральными Водами (1977)
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
