Катастрофа Ил-18 под Шереметьевом (1973)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Враждебна, София (Болгария) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Шереметьево, Москва (СССР) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> LZ307 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> LZ-BEM </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 1962 год </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 17 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 8 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 25 (все) </td></tr> </table>

Катастрофа Ил-18 под Шереметьевомавиационная катастрофа пассажирского самолёта Ил-18В болгарской компании Balkan (англ.), произошедшая в субботу 3 марта 1973 года в районе московского аэропорта Шереметьево. Авиалайнер завершал пассажирский рейс из Софии (Болгария) в Москву (СССР), когда при заходе на посадку неожиданно опустил нос и врезался в землю. Жертвами катастрофы стали 25 человек.





Самолёт

Ил-18В с бортовым номером LZ-BEM (заводской — 182005602, серийный — 056-02) был выпущен заводом ММЗ «Знамя Труда» в 1962 году, а к 6 марта 1963 года передан Болгарским авиалиниям[1][2].

Экипаж

Экипаж самолёта имел следующий состав:

Катастрофа

Самолёт выполнял регулярный пассажирский рейс LZ-307 из Софии (Болгария) в Москву (СССР) и в 09:13[* 1] (06:13 GMT) с 17 пассажирами и 8 членами экипажа на борту вылетел из софийского аэропорта Враждебна. Экипаж перед вылетом получил необходимый пакет документов, в котором был и прогноз погоды, согласно которому в аэропорту Шереметьево ожидались погодные условия лучше установленных метеорологических минимумов для экипажа и аэропорта[3].

Полёт до Москвы прошёл без отклонений и в 12:27:53,5 экипаж в первый раз установил связь с диспетчером в Шереметьево. В 12:28:34 диспетчер передал рейсу 307 условия посадки, которые были выше установленного погодного минимума, но при этом было также указано о наличии обледенения в облаках. Аэропорт работал в обычном режиме, взлётно-посадочные полосы были в нормальном состоянии, а коэффициент трения на них составлял 0,34. Радионавигационное и световое оборудование, а также радиосвязь в аэропорту Шереметьево работали также нормально и замечаний по ним не было. В 12:29:20,2 рейсу 307 было дано разрешение выполнять прямой заход на полосу 07 (посадочный курс 068°), но самолёт значительно отклонился от глиссады и курса посадки, поэтому экипаж был вынужден прервать заход и уйти на второй круг[3].

Выполняя повторный заход, экипаж в 12:44:03,3 установил связь с диспетчером взлёта и посадки, после чего в 12:44:05,13 последний передал, что удаление от полосы составляет 8,5 километров, а заодно дал разрешение снижаться до 200 метров на дальний приводной радиомаяк. В 12:45:29,8 диспетчер посадки передал экипажу, что они в 5 километрах от аэропорта и на 15 метров ниже глиссады, а в 12:45:39 связь с бортом LZ-BEM прервалась. Ил-18 перешёл в быстрое снижение, опустив нос, а в 12:45:50 практически отвесно врезался в землю на удалении 4330 метров от торца полосы и в 70 метрах правее продолжения её оси (в настоящее время микрорайон Шереметьевский города Долгопрудный). При ударе о землю авиалайнер полностью разрушился и сгорел, а все 25 человек на борту погибли[3][4].

Расследование

При расследовании катастрофы борта LZ-BEM следователи опирались на следующие данные[4]:

  • Записи с бортовых самописцев;
  • Характер столкновения самолёта с землёй и разрушение конструкции при ударе;
  • Математические расчёты по определению фактической траектории полёта;
  • Показания очевидцев, наблюдавших самолёт после его выхода из облаков.

Выполняя первый заход на посадку, самолёт прошёл зону дальнего привода на высоте 250 метров, когда экипаж принял решение уходить на второй круг. Повторный заход выполнялся уже в облаках и проходил нормально вплоть до удаления 5 километров от торца полосы, при этом авиалайнер снижался с выпущенными шасси, закрылками на 30° и со скоростью, установленной для фактической посадочной массы. Дальний приводной радиомаяк был пройден на 50 метров ниже установленной высоты, поэтому для входа в глиссаду экипаж решил выполнить разворот с небольшим набором высоты. Первую часть разворота самолёт выполнял с набором высоты, а руль высоты был отклонён вверх. Затем для правильного входа в глиссаду пилоты плавно опустили руль высоты на 8° вниз, при этом возникла отрицательная перегрузка в 0,5—0,6g. Но потом руль высоты резко (за полсекунды) отклонился максимально вниз — до -15°[4].

В ходе расследования были рассмотрены следующие возможные причины[5]:

  1. Разрушение конструкции в воздухе
    Некоторые обломки на месте катастрофы так и не были найдены, несмотря на тщательные поиски. Однако изучение характера разрушений остальных компонентов свидетельствовал, что никаких повреждений конструкции до столкновения с землёй не было.
  2. Отказ управления по тангажу
    Были изучены все компоненты системы управления рулями высоты, а также проанализированы записи с бортовых самописцев. По результатам этих проверок не было найдено никаких признаков того, что катастрофа произошла из-за каких-либо нарушений в системе управления по тангажу.
  3. Отказ силовой установки с созданием обратной тяги
    Эта версия была быстро отклонена на том основании, что по результатам изучения обломков было установлено, что все двигатели работали в режиме тяги с установкой топливных рычагов на угол 38°, а бортовые самописцы не зафиксировали, чтобы какой-нибудь двигатель начал работать в режиме реверса.
  4. Умышленное или случайное включение автопилота
    Согласно записям с бортовых самописцев, экипаж отключил автопилот ещё до возникновения аварийной ситуации и больше его не включал. Сервоприводы автопилота были найдены в отключённом состоянии, но возможно, что экипаж это сделал специально из предосторожности, когда пытался исправить возникшую чрезвычайную ситуацию.
  5. Резкий манёвр с целью избежать столкновения со стаей птиц
    По данным экспертов от Академии наук СССР, в облаках в районе и на высоте следования самолёта стай перелётных птиц не было.

В то же время было отмечено, что экипаж выполнял манёвры близ облаков, в которых наблюдалось обледенение. Это подтверждалось переданным диспетчером экипажу прогнозом погоды, данными метеонаблюдения, а также показаниями экипажей самолётов, который во время происшествия пролетали близ аэропорта Шереметьево[5]. Ранее уже неоднократно проводили лётные испытания и исследования самолёта Ил-18 по изучению его характеристик устойчивости и управляемости. Все эти испытания и исследования показали, что Ил-18 имеет надёжный запас безопасности во всех режимах полёта и даже при отклонениях от нормальных условий, но в пределах допустимого, которые могут возникать при реальной эксплуатации[6].

Конкретно для ситуации с выполнением полёта в условиях обледенения и при выключенной противообледенительной системе стабилизатора рекомендовалось при заходе на посадку выпускать закрылки на угол не более 15°. Проводившиеся испытания и исследования в условиях реального обледенения и при имитации отложения льда на хвостовом оперении свидетельствовали, что в этом случае самолёт остаётся стабильным, а управляемость им сохраняется. Но в случае с бортом LZ-BEM закрылки были выпущены уже на угол 30°. Потеря устойчивости в таких условиях могла произойти, если на передней кромке стабилизатора имелось отложение льда[6].

Причины

Согласно заключению комиссии, наиболее вероятно, что к катастрофе привело неблагоприятное сочетание ряда факторов[7]:

  • Обледенение стабилизатора, так как его противообледенительная система, вероятно, была отключена;
  • Экипаж выполнял манёвр по исправлению отклонения от глиссады, при этом возникла отрицательная перегрузка в 0,5—0,6g;
  • Закрылки были полностью выпущены в посадочное положение, в результате чего возник эффект ухудшения обтекания воздухом нижней поверхности стабилизатора, что привело к изменению нагрузки на штурвальные колонки.

В результате такого стечения факторов нагрузка от штурвала на руль высоты могла оказаться слишком высокой, поэтому последний в данном случае резко отклонился бы вниз, введя самолёт в крутое пике. Отрицательная перегрузка в таких условиях ещё больше бы возросла, из-за чего пилоты с учётом дефицита времени (из-за малой высоты полёта) не смогли бы своевременно исправить возникшую ситуацию. Так как самолёт полностью разрушился, то следователи не смогли определить, была ли включена противообледенительная система хвостового оперения, а потому не было улик, которые могли бы подтвердить, либо опровергнуть эту версию событий[7].

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ил-18 под Шереметьевом (1973)"

Примечания

Комментарии

  1. Здесь и далее по умолчанию указано Московское время (MSK).

Источники

  1. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19730303-1 Aircraft accident Ilyushin 18V LZ-BEM Moskva-Sheremetyevo Airport (SVO)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 15 июня 2013. [www.webcitation.org/6HPlqNHiY Архивировано из первоисточника 16 июня 2013].
  2. [russianplanes.net/reginfo/34524 Ильюшин Ил-18В Бортовой №: LZ-BEM]. Russianplanes.net. Проверено 15 июня 2013. [www.webcitation.org/6HPlrBpbu Архивировано из первоисточника 16 июня 2013].
  3. 1 2 3 ICAO Circular, p. 63.
  4. 1 2 3 ICAO Circular, p. 64.
  5. 1 2 ICAO Circular, p. 65.
  6. 1 2 3 ICAO Circular, p. 66.
  7. 1 2 3 ICAO Circular, p. 67.

Литература

  • [mid.gov.kz/images/stories/contents/107_en.pdf Balkan-Bulgarian Airlines, IL-18, LZ-BEM, accident at Moskva/Sheremetievo, USSRT on 3 March 1973 (выдержки из отчёта, подписанного Заместителем министра Гражданской авиации СССР).] (англ.) // ICAO Accident Digest № 19 : ICAO Circular 132-AN/93. — Montreal: Международная организация гражданской авиации, 1978. — January. — P. 63—67.
Рейс 307 Balkan

Разбившийся самолёт за 4 года до катастрофы
Общие сведения
Дата

3 марта 1973 года

Время

12:45

Характер

Потеря устойчивости и падение при посадке

Причина

Вероятно, обледенение хвостового оперения

Место

у посёлка Шереметьевский, в районе Сходни, 4,3 км от аэропорта Шереметьево, Московская область (РСФСР, СССР)

Координаты

55°59′14″ с. ш. 37°30′33″ в. д. / 55.987361° с. ш. 37.509306° в. д. / 55.987361; 37.509306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.987361&mlon=37.509306&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 55°59′14″ с. ш. 37°30′33″ в. д. / 55.987361° с. ш. 37.509306° в. д. / 55.987361; 37.509306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.987361&mlon=37.509306&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно
Модель

Ил-18В

Авиакомпания

Balkan</span>ruen

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-18 под Шереметьевом (1973)

– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.