Катастрофа Ил-62 в Кёнигс-Вустерхаузене

Катастрофа в Кёнигс-Вустерхаузене
Мемориал 60 неопознанным жертвам катастрофы
Общие сведения
Дата	14 августа 1972 года
Время	17:01
Характер	Пожар на борту
Причина	Конструктивные недостатки
Место	Кёнигс-Вустерхаузен, Бранденбург (ГДР)
Координаты	52°18′23″ с. ш. 13°41′19″ в. д.52.30639° с. ш. 13.68861° в. д. / 52.30639; 13.68861
Воздушное судно
Ил-62 компании Interflug
Модель	Ил-62
Авиакомпания	Interflug
Пункт вылета	Берлин-Шёнефельд, Берлин (ГДР)
Пункт назначения	Бургас (НРБ)
Бортовой номер	DM-SEA
Дата выпуска	1970 год
Пассажиры	148
Экипаж	8
Погибшие	156 (все)
Выживших	0

В понедельник 14 августа 1972 года в Бранденбурге около Кёнигс-Вустерхаузена потерпел катастрофу Ил-62 компании Interflug, в результате чего погибли 156 человек. Это крупнейшая авиакатастрофа в Германии.

Самолёт

Ил-62 с бортовым номером DM-SEA (заводской — 00702, серийный — 07-02) был выпущен Казанским авиационным заводом в 1970 году и 22 апреля (по другим данным — 21 апреля), в честь столетия Владимира Ленина, был подарен государственной авиакомпании ГДР — Interflug, для которой стал первым самолётом данного типа. Всего на момент катастрофы борт DM-SEA имел 3520 часов налёта.

Экипаж

Лётный экипаж лайнера в роковом полёте был следующий:

• Командир воздушного судна — 51-летний Хайнц Пфафф (нем. Heinz Pfaff). В 1956 году начал работать в национальной авиакомпании Восточной Германии Deutsche Lufthansa</span>^ru_en, пока в 1963 году та не вошла в состав Interflug, где к моменту происшествия Пфафф занимал пост председателя профсоюзного руководства. Имел квалификацию пилота самолётов Aero 45, Ил-14 и Ил-18, а с 1970 года ещё и Ил-62. В общей сложности налетал 8100 часов и около 4 миллионов километров.
• Второй пилот — 35-летний Лотар Вальтер (нем. Lothar Walther). В компании Interflug с 1961 года; имел общий налёт 6041 час.
• Штурман — 38-летний Ахим Филениус (нем. Achim Filenius. В 1955 году начал работать в Deutsche Lufthansa, а с 1963 года — в Interflug. Налетал в общей сложности 8570 часов и 3,6 миллиона километров.
• Бортинженер — 32-летний Ингольф Штейн (нем. Ingolf Stein). В компании Interflug с 1963 года; налетал в общей сложности 2258 часов и около 1 миллиона километров.

В салоне работали четыре стюардессы:

• 32-летняя Марлиз Циданек (нем. Marlies Zidanek). В авиакомпании с 1958 года, ещё с Deutsche Lufthansa; всего налетала 6880 часов и около 4 миллионов километров.
• 31-летняя Барбара Шольц (нем. Barbara Scholz). В авиакомпании с 1960 года; всего налетала 6395 часов и почти 4 миллионов километров.
• 28-летняя Моника Атанассов (нем. Monika Atanassov). В авиакомпании с 1966 года; всего налетала 2980 часов и примерно 1,7 миллионов километров.
• 20-летняя Габриэла Шеллер (нем. Gabriele Scheller). В авиакомпании с 1970 года; всего налетала 710 часов и порядка 450 тысяч километров.

Катастрофа

14 августа данный самолёт выполнял чартерный рейс на черноморский курорт Бургас в Болгарии, а в его салоне находились 148 пассажиров — жителей ГДР. В 16:29 Ил-62 вылетел из аэропорта Берлин-Шёнефельд и начал набор высоты. Но через несколько минут после взлёта, когда самолёт пролетал мимо Котбуса, находясь при этом в ста километрах от Берлина и на высоте 8900 метров, экипаж заметил, что возникли проблемы со стабилизатором. В 16:44 экипаж связался с берлинским аэропортом и доложил о намерении вернуться. В 16:51 с борта стали сливать лишнее топливо, чтобы облегчить самолёт и выровнять его центровку, а в 16:54 пилоты начали постепенно снижаться.

Вскоре экипаж обнаружил задымление в хвостовой части, а затем отказали рули высоты. В 16:59:25 пилоты связались с диспетчером и объявили сигнал бедствия Mayday, заявив, что они потеряли контроль за спуском самолёта и что на борту пожар. У Ил-62 отделился вертикальный стабилизатор, на котором также крепились и горизонтальные рули высоты, после чего самолёт потерял устойчивость и перешёл в крутое пике. Из-за возникших колоссальных аэродинамических перегрузок у авиалайнера оторвало хвостовую часть, а примерно в 17:01 фюзеляж ракетой врезался в лесной массив в Бранденбурге возле Кёнигс-Вустерхаузена. Все 156 человек на борту самолёта погибли. Это крупнейшая авиакатастрофа в ГДР, и во всей Германии, а на момент событий ещё являлась и второй крупнейшей авиакатастрофой в мире.

Причина

По заключению комиссии, причиной катастрофы стала утечка в системе охлаждения двигателей, в результате чего горячий воздух температурой 300 °С начал разрушать изоляцию проводов. В злополучном рейсе изоляция уже настолько разрушилась, что кабели начали закорачиваться друг с другом, вызывая искрение и проблемы с управлением хвостовым оперением. Помимо этого, в этом же отсеке проходили шланги противообледенительной системы, оболочка которых была также повреждена из-за высокой температуры. В данном полёте возникла утечка рабочей жидкости, которая после попадания искр воспламенилась. Температура в отсеке достигла 2000 °С, повреждая при этом тяги управления. При этом огонь поначалу не могли обнаружить из-за отсутствия датчиков пожара в том отсеке. Когда огонь дошёл до 4-го багажного отсека, он уже разрушал конструкцию планера. Довольно быстро были выведены из строя рули высоты, а затем конструкция уже настолько ослабла, что от самолёта оторвало сперва киль, а затем и всю хвостовую часть, что привело к неконтролируемому падению.

Последствия

После катастрофы Interflug прекратила эксплуатацию всех Ил-62 до завершения соответствующих доработок. Комиссия сделала вывод, что утечка горячего воздуха из системы кондиционирования возникла по причине конструкционных недостатков. В ОКБ Ильюшина в связи с этим были проведены исследования, согласно которым версия о конструкционных недостатках не была подтверждена. Тем не менее, конструкция самолёта была доработана, в том числе установили дополнительные датчики дыма и огня, а также специальные смотровые окошки. Данная доработка конструкции привела к тому, что больше происшествий по данной причине не возникало.

Памяти погибшим в катастрофе посвящена каменная стела на кладбище коммуны Вильдау. Она установлена на братской могиле для 60 жертв, которых не удалось определить. На месте падения самого самолёта ныне установлена небольшая памятная плита.

Ссылки

• [www.airliners.de/vor-40-jahren-absturz-bei-koenigs-wusterhausen/27798 Vor 40 Jahren: Absturz bei Königs Wusterhausen] (нем.). airliners.de. Проверено 14 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G3hF2ngn Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
• Edgar A. Haine. [books.google.ru/books?id=twKfXowAigIC&pg=PA123&dq=Interflug+crash&as_brr=3&client=firefox-a&redir_esc=y#v=onepage&q=Interflug%20crash&f=false Disaster in the air]. — Associated University Presses. — 2000. — P. 5. — ISBN 978-0-8453-4777-5.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-62 в Кёнигс-Вустерхаузене

Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.