Катастрофа Ли-2 в Свердловске

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Гибель хоккейной команды ВВС
Общие сведения
Дата	5 января 1950 года
Характер	столкновение с землёй во время захода на посадку в сложных метеоусловиях
Место	аэродром Кольцово, Свердловск (ныне Екатеринбург)
Погибшие	19 (все)
Воздушное судно
Модель	Ли-2
Принадлежность	военно-транспортная авиация ВВС СССР
Пункт вылета	Москва
Пункт назначения	Челябинск
Пассажиры	13
Экипаж	6
Выживших	0

Авиакатастрофа в Свердловске 5 января 1950 — авиационное происшествие с самолётом Ли-2, произошедшее 5 января (по другим данным, 7 января) 1950 года вблизи аэропорта Кольцово в окрестностях Свердловска.

В сложных метеоусловиях (метель, сильный ветер) самолёт потерпел катастрофу. На борту находились 11 хоккеистов, врач и массажист команды ВВС, направлявшиеся в Челябинск на матч с местным «Дзержинцем», а также 6 членов экипажа. Все 19 человек погибли.

Причины авиакатастрофы

Расследование катастрофы поручили Ф. Ф. Прокопенко, служившему в управлении боевой подготовки Московского военного округа. По мнению Прокопенко, катастрофа произошла из-за целого ряда неблагоприятных факторов. Во-первых, сказались сложные метеоусловия в районе Среднего Урала, из-за чего ряд аэродромов закрыли и все самолёты направлялись на аэродром Кольцово. Закрыт был и аэропорт Челябинска, куда летели хоккеисты ВВС, из-за чего их самолёт изменил курс на Свердловск. Но и здесь погода была на пределе метеоминимума. Во-вторых, в полной мере проявились негативные последствия ведомственного подхода: местные диспетчеры заводили на посадку в первую очередь «свои», пассажирские самолёты. Чтобы военный Ли-2 не создавал помех этим «бортам», его отправили в зону ожидания, на верхние эшелоны.

Ожидание длилось довольно долго; за это время стемнело, сохранялась интенсивная болтанка, на борту пассажиры стали проявлять беспокойство, занервничал экипаж. Хоккеисты сбились в хвост, что для такого небольшого самолёта создавало определённые проблемы в пилотировании. В нескольких километрах от аэродрома Кольцово находилась другая, плохо оборудованная ВПП военного аэродрома Арамиль, имевшая свой радиопривод с частотами, близкими к частотам аэродрома Кольцово, и с близким курсом захода на посадку. На него-то ошибочно и настроился штурман Ли-2 капитан Пономарёв. Майор Иван Зотов, опытный лётчик, проходя этот привод, посадочную полосу не обнаружил и ушёл на второй круг. Вновь снизившись, включил прожектор, который в условиях интенсивного снегопада создал «экран», похожий на светящуюся стену. Это и стало последним, роковым обстоятельством.

Всего было выполнено 3 захода на посадку. Самолёт упал в районе, где позднее была построена ныне существующая новая взлётно-посадочная полоса аэропорта Кольцово.

Экипаж

1. Иван Зотов — командир корабля, майор
2. В. Тараненко — второй лётчик
3. А. Пономарёв — штурман, капитан
4. М. Фомичёв — бортмеханик, капитан
5. М. Демченко — радист, лейтенант
6. И. Лукьянов — механик, старший сержант

Погибшие члены хоккейной команды ВВС

1. Иван Захарович Новиков — крайний нападающий
2. Зденек Альбертович Зикмунд — нападающий
3. Юрий Владимирович Тарасов — нападающий, брат Анатолия Тарасова
4. Гарри Артурович Мелупс — вратарь сборной СССР
5. Роберт Вилисович Шульманис — защитник
6. Евгений Воронин — защитник
7. Юрий Николаевич Жибуртович — нападающий
8. Николай Исаев — второй вратарь команды ВВС
9. Александр Моисеев — нападающий
10. Василий Володин — нападающий
11. Михаил Альперин — врач команды ВВС
12. Алексей Галкин — массажист команды ВВС
13. Борис Михайлович Бочарников — защитник, играющий тренер

В память о погибших на кладбище на братской могиле в Кольцово установлен памятник. Новиков и Зигмунд были в числе сильнейших не только хоккеистов, но и теннисистов страны.

Всеволод Бобров

Знаменитый нападающий команды ВВС Всеволод Бобров, начав писать воспоминания, начал их именно с данной катастрофы. Он опоздал на этот самолёт — по его словам, впервые не прозвонил заведенный на 4.00 утра исправный будильник, и Бобров проспал. Хотя вылет был задержан на 2 часа, команда полетела без Боброва и погибла. Сам Бобров поехал на поезде и остался жив. Также остался жив администратор команды Н. А. Кольчугин, которого тренер команды Б. М. Бочарников прямо из самолёта отправил за Бобровым.

По версии Виктора Шувалова, Кольчугин остался в Москве, так как должен был на следующий день заявлять Всеволода Боброва в спорткомитете. Кольчугин оформил заявку Боброва и купил ему билет на поезд. Бобров доехал до Куйбышева, когда по поезду объявили: «Капитан Бобров, зайдите в военную комендатуру!» Там он и узнал о трагедии.

Источники, использованные в статье

• Муромов А.И. Гибель хоккейной команды ВВС на Ли-2 // 100 великих авиакатастроф / гл.ред. С.Дмитриев. — М.: Вече, 2003. — С. 156-162. — 528 с. — (100 великих). — 10 000 экз. — ISBN 5-9533-0029-8.
• Пахомов В. [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/60412 Вины Сталина в гибели команды ВВС нет] // Советский спорт. — 19 апреля 2001. — С. 11.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ли-2 в Свердловске

Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.