Катастрофа Ли-2 на хребте Каратау

Катастрофа в Каратау
Ли-2 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	27 декабря 1950 года
Характер	CFIT
Причина	Ошибки экипажа и служб УВД
Место	гора Мынжилги, хребет Каратау, 72 км от Туркестана, Южно-Казахстанская область (КазССР, СССР)
Координаты	43°47′51″ с. ш. 68°38′58″ в. д.43.79750° с. ш. 68.64944° в. д. / 43.79750; 68.64944
Воздушное судно
Модель	Ли-2
Авиакомпания	Аэрофлот (Узбекское ТУ ГВФ, 3 уто)
Пункт вылета	Ташкент
Остановки в пути	Нукус Джусалы
Пункт назначения	Ташкент
Бортовой номер	СССР-Л4003
Дата выпуска	7 июля 1942 года
Экипаж	8
Погибшие	8 (все)

Катастрофа Ли-2 на хребте Каратау — авиационное происшествие с человеческими жертвами (авиационная катастрофа), произошедшее 27 декабря 1950 года в горах хребта Каратау в окрестностях Туркестана с самолётом Ли-2 компании Аэрофлот. В результате катастрофы погибли все 8 человек, находившиеся на борту.

Самолёт

Ли-2 с бортовым номером СССР-Л4003 (заводской — 1843406) 3-го учебно-тренировочного отряда Узбекского территориального управления гражданского воздушного флота был выпущен 7 июля 1942 года и на момент катастрофы имел 7072 часа налёта.

Экипаж

Экипаж самолёта в данном полёте имел следующий состав:

• командир (КК) Н. В. Бочаров
• второй пилот А. Ф. Мусатов
• штурман И. Ф. Сидоренко
• бортмеханик С. В. Раковский
• бортрадист А. И. Сохраненко
• штурманы аэрофотосъемки:
  • П. С. Козырев
  • А. Н. Бункин
  • В. С. Иванов

Обстоятельства

Самолёт выполнял учебно-тренировочный полёт по маршруту Ташкент —– Чарджоу — Ургенч — Нукус — Джусалы — Туркестан — Ташкент с посадками в Нукусе, Джусалах и Ташкенте и в ходе которого проводилась тренировка штурманов аэрофотосъёмки. В 05:50 мск Ли-2 вылетел из Ташкентского аэропорта и после выполнения большей части маршрута в 14:50 приземлился в аэропорту Джусалы. Затем в 15:52 экипаж вылетел из данного аэропорта и направился к Ташкенту через Туркестан.

На трассе полёта небо покрывали слоисто-кучевые облака высотой от 600 до 1000 метров и в которых наблюдалось обледенение, а видимость составляла от 4 до 10 километров. В 15:58 командир экипажа запросил у диспетчера аэропорта Джусалы разрешение вместо назначенного эшелона полёта 2400 метров занять эшелон 1800 метров и перейти на связь с диспетчером аэропорта Ташкент, на что получил согласие. Затем в 16:25 с самолёта запросили свой пеленг, на что им передали — 117°, тогда как назначенный был 120°. В 16:27 экипаж доложил о пролёте Кзыл-Орды. В 17:10 командир перешёл на связь с диспетчером аэропорта Туркестан и попросил включить средства навигации. Это был последний сеанс связи с бортом. После этого экипаж уже в эфир не выходил и на вызовы не отвечал.

На следующий день обгоревшие обломки Ли-2 были обнаружены на склоне горы Мынжилги (высота 2176 метров) хребта Каратау на высоте около 2050 метров и на 126 метров ниже вершины в 72 километрах северо-восточнее Туркестанского аэропорта. Все 8 человек, находившиеся на борту, погибли.

Причины

Выводы: Экипаж самолёта пассивным способом совершал полёт, не используя в полной мере имеющиеся средства навигации на маршруте, не учитывая имеющийся снос самолёта влево от заданной линии пути. В результате самолёт отклонился от маршрута на 72 километра. Дежурный синоптик в прогнозе погоды неправильно указал данные о ветре по высотам. Скорость ветра превышала прогнозируемую в 3 раза, что вызывало снос самолёта на около 25° вместо расчетных 7—9°.

Сопутствующие факторы: Командир уто не обеспечил предполетную подготовку экипажа и допустил к полёту сборный неслётанный экипаж, второй пилот не имел допуска к полётам на Ли-2, проверок квалификации штурмана и бортрадиста не проводилась более года. Халатное отношение к руководству полетом со стороны диспетчера аэропорта Ташкент — не принято своевременных мер к контролю за полётом. Диспетчер аэропорта Джусалы поздно сообщил о вылете в аэропорт Туркестан. Диспетчер аэропорта Туркестан задержал включение привода и светового маяка на 14 минут вследствие своей нераспорядительности. В аэропорту Джусалы бланк погоды был вручен штурману, а не КК. КК лично не был подготовлен к полёту и не знал метеообстановки по трассе.

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ли-2 на хребте Каратау

Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.