Катастрофа Ли-2 под Южно-Сахалинском

Рейс 971 Аэрофлота
Ли-2 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	26 августа 1954 года
Время	09:50 (02:50 МСК)
Характер	Столкновение с сопкой
Причина	Ошибка экипажа и аэродромных служб
Место	близ аэродрома Корсаков и горы Комиссарская, 13,5 км ЮВ Южно-Сахалинска,Сахалинская область (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ли-2
Авиакомпания	Аэрофлот (Дальневосточное ТУ ГВФ, Хабаровская авиагруппа)
Пункт вылета	Хабаровск
Пункт назначения	Большая Елань, Южно-Сахалинск
Рейс	971
Бортовой номер	СССР-Л4679
Дата выпуска	25 декабря 1949 года
Пассажиры	22
Экипаж	5
Погибшие	26
Выживших	1

Катастрофа Ли-2 под Южно-Сахалинском — авиационная катастрофа самолёта Ли-2 компании Аэрофлот, произошедшая в четверг 26 августа 1954 года в 13 с половиной километрах от Южно-Сахалинска и в результате которой погибли 26 человек.

Самолёт

Ли-2 с заводским номером 6803 (хотя более вероятно, что это серийный) был выпущен 25 декабря 1949 года. Авиалайнеру присвоили бортовой номер СССР-Л4679 и передали Главному управлению гражданского воздушного флота. На момент происшествия он эксплуатировался в Хабаровской авиагруппе Дальневосточного территориального управления гражданского воздушного флота.

Экипаж

Экипаж самолёта был из 142-го авиаотряда и состоял из 5 человек:

• Командир воздушного судна — Дегтяренко Василий Трофимович
• Второй пилот — Пархоменко Владимир Михайлович
• Бортмеханик-инструктор — Елисейкин Вячеслав Федорович
• Бортмеханик — Разноцветов Даниил Епифанович
• Бортрадист — Новиков Петр Дмитриевич

Катастрофа

Самолёт выполнял пассажирский рейс 971 из Хабаровска в Южно-Сахалинск. В 00:15 с 22 пассажирами (14 взрослых и 8 детей) и 5 членами экипажа на борту он вылетел из Хабаровска и после набора высоты занял заданный эшелон 3000 метров. В южносахалинском аэропорту Большая Елань стояла сплошная слоисто-кучевая облачность высотой 400 метров, а к югу — до 300 метров, дул юго-восточный ветер со скоростью 4 м/с, а видимость достигала 10 километров, но при этом вершины восточных сопок были закрыты. Когда рейс 971 вошёл в воздушную зону южносахалинского аэропорта, то экипаж получил разрешение снижаться до высоты верхней кромки облаков, которая составляла 1800 метров. Настроив радиокомпас на приводную радиостанцию аэропорта, экипаж в 02:28 начал выполнять снижение по магнитному курсу 140°, о чём доложил диспетчеру. Пилотировал его второй пилот Пархоменко, который сидел в левом кресле, тогда как командир (КВС) Дегтяренко сидел в правом кресле как пилот-инструктор.

В 02:37 было доложено о прохождении приводной радиостанции, в ответ на что диспетчер дал разрешение пробивать облачность по установленной схеме. Ли-2 начал снижение по курсу 192° и вскоре с борта было доложено о занятии высоты 800 метров. В 02:42 командир экипажа сообщил на землю, что был выполнен стандартный разворот и продолжено снижение на дальний привод (ДПРС), следуя при этом по магнитному курсу 10°. В 02:45 с самолёта было передано: «высота 450, снижаюсь на дальний». Это стало последним радиосообщением с борта Л4679. В 02:50 МСК (09:50 местного времени) летящий по курсу 10° Ли-2 врезался в деревья на склоне сопки высотой 460 метров. Промчавшись сквозь деревья на протяжении 128 метров, авиалайнер затем врезался в землю на вершине сопки, при этом полностью разрушившись до 25-го шпангоута (на половину длины) и упал в перевёрнутом положении. Катастрофа произошла в районе горы Комиссарская в 13 с половиной километрах юго-восточнее Южно-Сахалинска и при этом в 9 километрах от ДПРС военного аэродрома Корсаков, который относился к авиации Тихоокеанского флота, то есть восточнее схемы захода на посадку в аэропорту Большая Елань. Место падения было найдено на следующий день, при этом обнаружили только одного выжившего пассажира — подполковника Советской армии 1914 года рождения, который был доставлен в больницу в тяжёлом состоянии. Все остальные 26 человек (5 членов экипажа, 13 взрослых пассажиров и 8 детей) погибли.

Расследование

Как показало изучение обломков, на момент столкновения с деревьями моторы работали, а шасси были выпущены. Радиокомпас АРК-5 был включён и настроен на частоту 683 КГц, что близко к рабочей частоте ДПРС аэродрома Большая Елань — 670,2 КГц. В то же время, рабочая частота ДПРС аэродрома Корсаков должна была составлять 687 КГц, но при контрольном замере было установлено, что она составляет 684 КГц, то есть ещё ближе к частоте работы ДПРС гражданского аэродрома. ДПРС обоих аэродромов находятся друг от друга на расстоянии всего 13,5 километра, а в сочетании с малой разницей частот это приводило к тому, что в отдельных случаях их частоты сближались, при этом позывные накладывались друг на друга. То есть было достаточно небольшой ошибки в настройке радиокомпаса АРК-5 и тот уже наводил самолёт на другую радиостанцию. На аэродромах Большая Елань и Корсаков не было постоянного контроля за соблюдением номинала частот приводных радиостанций, хотя экипажи не раз жаловались на ошибки в работе ДПРС аэродрома Большая Елань. На аэродроме Корсаков контроль проводился лишь один раз за последние два-три месяца. Также диспетчерская служба аэропорта Южно-Сахалинска при пробивании самолётами облачности и при заходах на посадку не выполняла надлежащего руководства за их полётами и не контролировала как следует движение авиалайнеров в воздушной зоне аэропорта. Также в аэропорту Большая Елань отсутствовали радиотехнические средства, благодаря которым диспетчеры на земле могли бы контролировать местонахождение самолётов в воздушной зоне аэродрома в сложных погодных условиях. Помимо этого, экипажи лайнеров не информировались о том, что одновременно работают приводные радиостанции гражданского и военного аэродромов, а руководитель полётов кроме того не потребовал от экипажа, чтобы те включили РВ-2. Стоит отметить, что ещё до катастрофы рейса 971 в мае того же года было уже два случая, когда гражданские самолёты выходили ошибочно на дальний привод аэродрома Корсаков, однако командование Дальневосточного территориального управления гражданского воздушного флота и Хабаровской авиагруппы в частности не предприняли никаких мер по предотвращению подобных ситуаций.

Причины

Согласно выводам комиссии, катастрофа произошла из-за столкновения с землёй, которая находилась вне поля зрения. Причиной этого послужило то, что успокоившийся экипаж не заметил, как неверно установил частоту на радиокомпасе, а затем не стал прослушивать позывные. Из-за этого авиалайнер начал снижаться и пробивать облака по схеме аэропорта Южно-Сахалинск, но по ДПРС военного аэродрома Корсаков, при этом экипаж также не использовал имеющийся у них радиовысотомер, в результате чего вскоре машина при пролёте над сопкой оказалась в опасной близости от земли и врезалась в деревья.

Сопутствовали происшествию следующие обстоятельства:

1. Ошибка экипажа по настройке радиокомпаса на ДПРС аэродрома Большая Елань;
2. Очень небольшая разница в рабочих частотах приводных радиостанций аэродромов Большая Елань и Корсаков, при том что расположены те достаточно близко друг от друга, а обслуживающий персонал не контролировал как следует номиналы их частот;
3. Когда в мае 1954 года, то есть за три месяца до катастрофы, уже произошли два случая ошибочного захода авиалайнеров на ДПРС аэродрома Корсаков, которые однако, к счастью, закончились благополучно, командование Хабаровской авиагруппы и руководство Дальневосточного территориального управления гражданского воздушного флота не стали предпринимать необходимых мер, которые смогли бы предотвратить эти нарушения.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ли-2 под Южно-Сахалинском

Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.