Катастрофа Ту-104 в Москве (1962)

Катастрофа в Москве
Ту-104Б компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	25 октября 1962 года
Время	10:33
Характер	Потеря управления при взлёте
Причина	Ошибка техобслуживания
Место	аэропорт Шереметьево, Московская область (РСФСР, СССР)
Воздушное судно
Модель	Ту-104Б
Авиакомпания	Аэрофлот (Международная группа МУТА ГВФ, 207 ао)
Пункт вылета	Шереметьево, Москва
Пункт назначения	Шереметьево, Москва
Рейс	Контрольно-испытательный
Бортовой номер	CCCP-42495
Дата выпуска	13 сентября 1960 года
Пассажиры	6
Экипаж	5
Погибшие	11 (все)

Катастрофа Ту-104 в Москве — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Ту-104Б Международной группы Московского управления («Аэрофлот»), произошедшая в четверг 25 октября 1962 года в международном аэропорту Шереметьево (Москва). В катастрофе погибли 11 человек.

Самолёт

Ту-104Б с бортовым номером 42495 (заводской — 021703, серийный — 17-03) выпущен Казанским авиазаводом 13 сентября 1960 года с вместимостью салона на 100 пассажиров. 11 октября его передали Главному управлению гражданского воздушного флота, которое далее направило самолёт в 207-й (Шереметьевский) авиаотряд Международной группы Московского транспортного управления (будущее Центральное управление международных воздушных сообщений). На момент катастрофы авиалайнер имел наработку 1966 лётных часов и 881 цикл «взлёт—посадка».

Экипаж

• Командир воздушного судна — Родионов Леонид Борисович
• Второй пилот — Крылов Анатолий Васильевич
• Штурман — Кузнецов Вячеслав Павлович
• Бортмеханик — Комосов Виктор Ефимович
• Бортрадист — Ефремов Владимир Иванович

Катастрофа

С 15 по 24 октября 1962 года борт 42495 проходил плановое техническое обслуживание в линейных эксплуатационно-ремонтных мастерских (ЛЭРМ) аэропорта Шереметьево по регламентам 1000 часов налёта и 100 часов работы двигателей. Среди прочего, проведена проверка технического состояния элементов проводки управления элеронами (тросов и цепей), для чего выполнен демонтаж штурвальных колонок. Данную работу выполнял авиатехник Ю. П. Овчинников, контролировали качество работ на самолёте начальник смены цеха № 1 Ю. Е. Зорин и инженер ОТК ЛЭРМ Н. А. Семёнов. 24 октября работы завершены, на 25 октября назначили контрольно-испытательный полёт.

В день полёта на небе имелись отдельные облака, видимость составляла 30 километров. На борту находились пять членов экипажа и шесть техников ЛЭРМ, взлёт осуществлялся со взлётно-посадочной полосы 25 магнитным курсом 248° . Лайнер совершил нормальный разбег длиной 1550—1600 метров и, оторвавшись от бетона полосы, начал выполнять набор высоты, как неожиданно начал уходить во всё более крутой левый крен, при этом отклоняясь влево. Приподнявшись над землёй на 10 метров, через 800 метров от точки отрыва авиалайнер в 175 метрах от левой границы полосы и при левом крене около 90° зацепил землю левой плоскостью. От удара его развернуло вокруг продольной оси на 150° и через 200 метров он врезался в землю среди деревьев в лесу, полностью разрушился и сгорел. Все 11 человек на борту погибли.

Причины

Непосредственной причиной катастрофы стал неправильный монтаж тросов системы управления элеронами, идущих от обеих штурвальных колонок к секторным качалкам. Авиатехник Овчинников перепутал тросы управления, что не исключено из-за их маркировки и конструкции деталей проводки, в результате чего происходило отклонение элеронов в противоположном направлении. Пытаясь устранить крен, экипаж только увеличивал его. Низкая высота и скоротечность ситуации не позволили им обнаружить дефект поперечного управления самолёта, что и привело к катастрофе. В свою очередь, после завершения ремонтных работ, начальник смены Зорин не проверил проделанную работу, так как смена выполняла подобную работу впервые, и не проходила инструктажа о порядке выполнения и контроля операций по ремонту тросовой проводки начальником цеха №1 или главным инженером. Аналогично, инженер ОТК Семёнов впервые допускался к контролю выполнения данной операции и не получил соответствующего инструктажа от начальника ОТК ЛЭРМ или инженера ЛЭРМ, в связи с чем нарушил элементарный порядок контроля. Нарушил правила и экипаж, так как командир при предполётной подготовке нарушил РЛЭ в части проверки отклонения элеронов и допустил присутствие на борту в контрольно-испытательном полёте техников, которые не были связаны с выполнением служебных обязанностей в полёте и не были внесены в задание на полёт.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ту-104 в Москве (1962)

– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.