Катастрофа Ту-104 под Иркутском

Рейс 012 Аэрофлота
Ту-104Б компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	13 июля 1963 года
Время	10:06 (05:06 МСК)
Причина	Точно не установлена
Место	близ аэропорта Иркутск (РСФСР, СССР)
Координаты	52°15′12″ с. ш. 104°26′14″ в. д.52.25333° с. ш. 104.43722° в. д. / 52.25333; 104.43722
Воздушное судно
Модель	Ту-104Б
Авиакомпания	Аэрофлот (Восточно-Сибирское территориальное управление ГВФ)
Пункт вылета	Шоуду, Пекин (КНР)
Остановки в пути	Иркутск (СССР)
Пункт назначения	Шереметьево, Москва (СССР)
Рейс	SU-012
Бортовой номер	CCCP-42492
Дата выпуска	26 августа 1960 года
Пассажиры	27
Экипаж	8
Погибшие	33
Выживших	2

В субботу 13 июля 1963 года неподалёку от Иркутска при заходе на посадку потерпел катастрофу Ту-104Б компании Аэрофлот, в результате чего погибли 33 человека.

Самолёт

Ту-104Б с бортовым номером 42492 (заводской — 021605, серийный — 16-05) был выпущен Казанским авиазаводом 26 августа 1960 года, а к 11 октября был передан Восточно-Сибирскому территориальному управлению гражданского воздушного флота. Его салон имел пассажировместимость на 100 мест. На момент катастрофы самолёт имел 2497 часов налёта и 1138 посадок.

Экипаж

Пилотировал самолёт экипаж из 207-го (Шереметьевского) лётного отряда Международной авиагруппы Московского управления транспортной авиации авиации гражданского воздушного флота (МУТА ГВФ). Состав его был следующий:

• командир (КВС) — Владилен Иванович Блохин;
• второй пилот — Генрих Иванович Фролов;
• штурман — Иван Максимович Горбачев;
• бортмеханик— Василий Ипатович Стефаненков;
• бортрадист — Александр Николаевич Талов;
• стюардессы:
  • Людмила Ивановна Волкова;
  • Нина Ивановна Тихонова;
  • Лидия Николаевна Эверстова (Северюхина).

Катастрофа

Самолёт выполнял международный рейс SU-012 по маршруту Пекин—Москва с промежуточной посадкой в Иркутске. В 02:49 МСК Ту-104 вылетел из Пекинского аэропорта и после набора высоты занял эшелон 9000 метров. На его борту находились 27 пассажиров: 20 взрослых и 7 детей.

Страна	Пассажиры	Экипаж	Всего
Албания Албания	7	0	7
СССР СССР	5	8	13
Чехословакия Чехословакия	5	0	5
КНР КНР	3	0	3
Колумбия Колумбия	3	0	3
ГДР ГДР	2	0	2
Польша Польша	2	0	2
Итого	27	8	35

Небо над Иркутском было затянуто дождевыми облаками с нижней границей 130 метров (по приборам, экипажи самолётов указывали на 160—170 метров), дул слабый северо-западный ветер, шёл слабый дождь, а видимость составляла 3500 метров. То, что нижняя граница облаков составляла 130 метров, уже было ниже метеорологического минимума для Иркутского аэропорта. Тем не менее, руководитель полётов принял решение о посадке рейса 012 в Иркутске. В связи с этим ГРДП Иркутска дал разрешение экипажу на снижение до высоты 3900 метров с выходом на район Голоустное. В 09:54 по местному времени (04:54 МСК) экипаж вышел на связь с иркутским КДП и доложил о пролёте Голоустного, на что получил разрешение снижаться до высоты 2100 метров и выполнять прямой заход на посадку по магнитному курсу 294°. Были переданы и сведения о погоде.

В 10:00:30 в процессе снижения экипаж вышел на связь с диспетчером старта (ДПСП) и доложил о прохождении высоты 1200 метров и снижении до 800 метров. В ответ диспетчер старта доложил, что самолёт находится в 30 километрах от аэропорта, а также подтвердил ранее полученные экипажем условия посадки. Но давая сведения о погоде, диспетчер намерено завысил значение нижней границы облачности, по сравнению с фактической. Хотя этим данным противоречили другие данные, полученные от диспетчера КДП, командир не стал их сравнивать, а потому не потребовал назвать ему фактическую высоту облачности, которая на тот момент составляла уже 100 метров. В 10:03 самолёт был на высоте 500 метров, когда ДПСП передал: «Удаление 13 километров, правее 150 метров, возьмите курс 292°, пока без снижения», а в 10:04: «Удаление 9 километров, возьмите курс 292°, опять вправо уклонились, снижайтесь на дальнюю 280 метров». В 10:04:21, когда авиалайнер был в 7 километрах от ВПП, экипаж получил указание увеличить скорость снижения, так как он находился выше глиссады. В 10:04:35 диспетчер повторил указание увеличить скорость снижения, при этом удаление уже было 6 километров. С самолёта подтвердили получение информации, что стало последним сообщением от экипажа. Через несколько секунд диспетчер передал: «Удаление 5 км, на курсе, на глиссаде сию».

Через полминуты диспетчер ДПСП увидел на экране посадочного радиолокатора (ПРЛ) , что самолёт после того как прошёл отметку удаления в 3 километра начал резко снижаться. Тогда в 10:05:25 диспетчер сообщил: «Резко не снижайтесь, прекратите снижение!», но никто не ответил, а засветка самолёта почти сразу пропала.

Рекомендованная вертикальная скорость снижения на глиссаде составляла 5—6 м/с. Но когда самолёт прошёл ДПРМ на высоте 230 метров, вертикальная скорость возросла до 10 м/с. Также двигатели были переведены на малый газ. Ту-104 вышел из облаков на высоте 110—120 метров относительно уровня аэродрома и всего в 60—70 метрах над расположенной под ним местностью. Увидев, что земля в опасной близости, пилоты потянули штурвалы «на себя», а также увеличили режим двигателей. Но так как двигатели Ту-104 имеют низкую приемистость, то они не успели создать нужную тягу.

В 2450 метрах от торца ВПП (между ДПРМ и БПРМ) и на высоте 63 метра относительно уровня аэродрома, Ту-104 зацепился стойкой шасси и правым внутренним закрылком за 7-ю опору огней высокой интенсивности (ОВИ). Затем обеими тележками основного шасси и хвостовой частью авиалайнер ударился о встречный склон возвышенности, подскочил в воздух, пролетел ещё 700 метров, разворачиваясь на левое крыло, после чего врезался в землю в 1880 метрах от торца ВПП и в 240 метрах левее её оси. Также по пути он снёс ещё и 8-ю опору огней. Самолёт полностью разрушился и сгорел. В катастрофе погибли 33 человека: весь экипаж (8 человек) и 25 пассажиров. Выжили только 2 пассажира гражданства СССР.

Причины

Согласно выводам госкомиссии, управление воздушным движением велось с грубыми нарушениями правил и инструкций. Самолёт принимался на закрытый аэродром при высоте облачности гораздо ниже минимума, а диспетчеры передавали намерено завышенные её значения, хотя в данной ситуации требовалось отправлять экипаж на запасный аэродром. Сам командир экипажа получая неверные сведения, которые не сходились с реальной погодой, не стал требовать точных сведений о фактической погоде. По мнению комиссии, дезинформированный диспетчерами экипаж после пролёта ДПРМ намерено увеличил вертикальную скорость снижения, чтобы поскорее выйти из облаков. Выход из облаков произошёл в опасной близости от земли, когда уже не было запаса высоты на выход из снижения.

После опубликования выводов госкомиссии, прокуратура арестовала смену диспетчеров и возбудила уголовное дело. Однако назначенная прокуратурой техническая экспертиза полностью опровергла выводы, что виноваты экипаж и авиадиспетчеры. С них сняли обвинения о нарушении установленного метеорологического минимума, так как экспертиза показала, что экипаж ввёл самолёт в резкое снижение не намерено, а потому что в статическую проводку попала вода, что вызвало сбой показаний приборов о высоте, вертикальной и поступательной скоростях. В результате дезинформированный уже неверными показаниями приборов, экипаж снизил скорость на глиссаде, что и привело к дальнейшей аварийной ситуации, которая быстро перешла в катастрофическую.

ГОС НИИ ГВФ провёл собственную экспертизу, которая также оправдала диспетчеров. По её данным, столкновение с землёй произошло в точке, которая соответствовала нормальной высоте полёта по глиссаде 190 метров. При высоте облачности над местом катастрофы 160 метров (метеорологический минимум № 1, был подтверждён метеорологической комиссией), авиалайнеру требовалось преодолеть ещё 30 метров высоты, чтобы выйти из облаков. К тому же снижение с вертикальной скоростью 10 м/с должно было проводиться при поступательной скорости 150 км/ч, на что Ту-104 не способен, а экипаж намеренно не будет осуществлять такое крутое снижение, так как должен был осознавать, что это приведёт к аварийной ситуации.

По результатам данных экспертиз был сделан вывод, что действия диспетчеров не явились причиной катастрофы. В связи с этим, уголовное дело прекратили, но тем не менее, смену диспетчеров уволили со службы за то, что они не направили самолёт на запасной аэродром и передавали экипажу завышенные значения высоты облачности.

Известные пассажиры

В катастрофе погибли посол Албании в КНР с женой, а также другие сотрудники посольства.

См. также

• Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1971)
• Катастрофа Ту-104 в Иркутске (1976)

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ту-104 под Иркутском

– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.