Катастрофа Ту-204 во Внукове

Рейс 9268 Red Wings Airlines
Разбившийся самолёт за 2 года до катастрофы
Общие сведения
Дата	29 декабря 2012 года
Время	16:32 MSK
Характер	Выкатывание за пределы ВПП
Причина	Разрегулировка механизма управления и блокировки реверсивного устройства обоих двигателей, ошибки экипажа
Место	аэропорт Внуково, Москва, Россия
Координаты	55°35′04″ с. ш. 37°15′21″ в. д.55.584385° с. ш. 37.2557724° в. д. / 55.584385; 37.2557724
Погибшие	5
Раненые	4 (3 в самолёте + 1 на земле)
Воздушное судно
Модель	Ту-204-100B
Авиакомпания	Red Wings Airlines
Пункт вылета	аэропорт Пардубице, Пардубице, Чехия
Пункт назначения	Международный аэропорт Внуково, Москва, Россия
Рейс	RWZ9268
Бортовой номер	RA-64047
Дата выпуска	12 декабря 2008 года
Пассажиры	0
Экипаж	8
Выживших	3

См. также: Рейс 9268

Катастрофа Ту-204 во Внукове — авиационная катастрофа, произошедшая в аэропорту Внуково 29 декабря 2012 года. Авиалайнер Ту-204-100B авиакомпании Red Wings Airlines выполнял рейс RWZ9268 по маршруту Пардубице — Москва, но после посадки в аэропорту Внуково самолёт съехал со взлётной полосы и врезался в ограждение аэропорта. Рейс был перегоночным, поэтому на борту было только 8 членов экипажа, 5 из которых погибли.

Самолёт

Ту-204-100B (регистрационный номер RA-64047, заводской 1450744864047, серийный 047) был выпущен Ульяновским заводом «Авиастар-СП» 12 декабря 2008 года. Принадлежал ОАО «Ильюшин Финанс Ко» и с 12 декабря 2008 года находился в лизинге у авиакомпании Red Wings Airlines. Оснащён двумя турбовентиляторными двигателями ПС-90А Пермского моторного завода. Каско самолёта, гражданская ответственность перед третьими лицами и экипаж были застрахованы в страховой компании «СОГАЗ». Последнее техническое обслуживание по форме B проходил 14 декабря 2012 года на территории Внуковского Авиаремонтного завода № 400, никаких неполадок обнаружено не было. На день катастрофы лайнер совершил 2484 цикла «взлёт-посадка» и налетал 8676 часов.

С 2009 по 2010 годы борт RA-64047 перевозил национальную сборную России по футболу, о чём свидетельствовали изображённые на фюзеляже эмблема Российского футбольного союза и надпись «NATIONAL FOOTBALL TEAM».

Экипаж

Самолётом управлял экипаж в составе:

• Командир воздушного судна (КВС) — 58-летний Геннадий Дмитриевич Шмелёв. Проработал в авиакомпании Red Wings Airlines 5 лет (с ноября 2007 года). Управлял самолётами Ан-2 и Ту-154. В должности командира Ту-204 — с 25 июля 2008 года (до этого управлял им в качестве второго пилота). Налетал 14975 часов, 3080 из них на Ту-204 (2800 из них в качестве КВС).
• Второй пилот — 52-летний Евгений Иванович Асташенков. Проработал в авиакомпании Red Wings Airlines 5 месяцев и 13 дней (с 12 июля 2012 года). Управлял самолётами L-410 (в качестве 2-го пилота) и Ту-154 (сначала 2-м пилотом, затем КВС). В должности второго пилота Ту-204 — с 16 мая 2011 года. Налетал 10222 часа, 579 из них на Ту-204.
• Бортинженер — 54-летний Игорь Николаевич Фисенко. Проработал в авиакомпании Red Wings Airlines 2 года и 8 месяцев (с 24 апреля 2010 года). В качестве бортинженера управлял самолётами Ту-154 и Ил-86. В должности бортинженера Ту-204 — с 24 апреля 2010 года. Налетал 10714 часов, 1597 из них на Ту-204.

В салоне самолёта находились пять бортпроводников:

• Алексей Алексеевич Изосимов, 32 года — старший бортпроводник. На лётной работе с 26 мая 2008 года. Налетал 2589 часов, 2449 из них на Ту-204.
• Кристина Сергеевна Баранова, 26 лет. На лётной работе с 5 сентября 2007 года. Налетала 3035 часов, 2584 из них на Ту-204.
• Дмитрий Юрьевич Винокуров, 24 года. На лётной работе с 8 июля 2009 года. Налетал 1180 часов, 493 из них на Ту-204.
• Евгения Михайловна Жигалина, 25 лет. На лётной работе с 19 сентября 2011 года. Налетала 466 часов, все на Ту-204.
• Татьяна Анатольевна Пенкина, 31 год. На лётной работе с 12 ноября 2009 года. Налетала 2772 часа, 2670 из них на Ту-204.

Катастрофа

Рейс RWZ9268 вылетел из аэропорта Пардубице в 11:10 CET (14:10 MSK) и взял курс на Москву. Самолёт выполнял перегоночный рейс (без пассажиров) после того, как выполнил пассажирский рейс RWZ9267 из Москвы в Пардубице, куда он доставил российских туристов, поэтому на его борту находился только экипаж.

В 16:03 MSK лайнер стал заходить на посадку в аэропорту Внуково. Заход на посадку выполнялся на ВПП № 19. Активное пилотирование самолётом осуществлял КВС. В процессе предпосадочной подготовки КВС в общении со вторым пилотом постоянно использовал ненормативную лексику, что привело к нервозности в экипаже (то же самое было и во время рейса RWZ9267 Москва—Пардубице с пассажирами).

Запись переговоров

2-й пилот	Это у нас «Альфа», ты «Браво», по-моему, забыл.
КВС	Это «Браво», бл…ь?
2-й пилот	Это «Браво».
КВС	Бл…ь, с…ка!
2-й пилот	Может, через Ивановское? Только это…
КВС	Это ди… через Ивановское, через Ивановское, бл…ь.
КВС	Да другого, бл…ь, не может быть, там, бл…ь, на х…й, он пи…ит, ё… т…ю мать!
КВС	А какой посадочный-то, ё… т…ю мать, если её Alpha, то тогда, бл…ь, на это, бл…ь.

В ходе дальнейшего полета обстановка в кабине оставалась достаточно напряженной. КВС, опасаясь не успеть выпустить закрылки в посадочное положение, постоянно нервничал и торопил второго пилота. Такие действия привели к тому, что второй пилот действовал в состоянии спешки и допускал ошибки даже при связи с диспетчером.

В дальнейшем экипажем была ошибочно введена другая (отличавшаяся от указанной диспетчером) схема прибытия в бортовую вычислительную систему. При обнаружении ошибки необходимость в корректировке схемы захода опять вызвала рост напряженности в кабине экипажа.

Перед входом в глиссаду самолет находился в посадочной конфигурации: закрылки −37°, предкрылки −23°, шасси выпущены. Задатчик высоты принятия решения был установлен на 60 метрах. Посадочная масса самолета составляла ~67,5 тонн, центровка ~26,5 %, что не превышало ограничений, установленных Руководством по летной эксплуатации (РЛЭ).

В ходе предпосадочной подготовки КВС определил расчетную скорость на глиссаде как 210 км/ч, при этом он уточнил, что выдерживать необходимо 230 км/ч. Снижение по глиссаде проходило в директорном режиме с отключенным автоматом тяги. После отключения автомата тяги РУДы были сразу переведены в положение малого газа. Выполнение захода с отключенным автоматом тяги увеличило рабочую нагрузку на командира и могло способствовать невыдерживанию расчетной скорости в процессе полёта по глиссаде. Такое резкое и импульсивное управление самолётом явно свидетельствовало о высокой степени напряженности и раздраженности командира. Кроме того, уменьшение тяги двигателей привело к быстрой потере скорости, на что сразу же обратили внимание второй пилот и бортинженер:

Запись переговоров

Бортинженер	220.
КВС	Ну тихо ты, бл…ь.
Бортинженер	(нрзб) …скорость!
Бортинженер	230 скорость.
2-й пилот	Ну побольше скорость (нрзб).
Бортинженер	220, 220 скорость.
КВС	Ещё раз, бл…ь, закричишь, Игорь, не выводи меня из себя!

Фактически приборная скорость рейса 9268 на планировании по глиссаде выдерживалась в диапазоне 220—275 км/ч, а после выпуска шасси и закрылков на 37° — в диапазоне 250—275 км/ч. Таким образом, отклонение от заданной скорости составляло 20-45 км/ч. Угол атаки на глиссаде составлял 1,4-1,6° при требуемом угле атаки 5-7°. Вертикальная скорость снижения составляла —4-5 м/с. Снижение выполнялось без значительных отклонений от глиссады. В то же время пилотирование на глиссаде осуществлялось несоразмерными, длинными движениями штурвала в продольном канале при значительных изменениях режима работы двигателей. Несмотря на то, что заход на посадку был нестабилизированным (расчетная приборная скорость не выдерживалась и не подобран и не установлен режим работы двигателей), а также то, что дважды переданные диспетчером значения скорости бокового ветра превышали установленные для лайнера ограничения, уход на второй круг на высоте 300 метров произведен не был. Пролет ближнего приводного радиомаяка (БПРМ) был выполнен на высоте 50 метров. Входной торец ВПП № 19 был пройден на заданной высоте около 15 метров и приборной скорости 260 км/ч (на 40-50 км/ч больше установленной РЛЭ).

В 16:31:36 MSK рейс RWZ9268 сел на взлётную полосу № 19 аэропорта Внуково.

Во время посадки бортинженер не проконтролировал выпуск интерцепторов и не произвел их выпуск в ручном режиме. Через 3 секунды после приземления произошло опускание и обжатие передней опоры шасси. Сигнал обжатия правой опоры шасси на данном этапе не сформировался.

В 16:31:40, практически одновременно с опусканием передней опоры шасси КВС перевел рычаги управления реверсом (РУР) двигателей в положение «максимального реверса» одним движением, без установленного РЛЭ перевода в промежуточное положение «малого реверса», и применил торможение от педалей. В этот момент самолет находился на удалении 1200—1300 м от входного торца ВПП (1860—1760 м от выходного торца). Однако торможение было неэффективным из-за слабого сцепления колес с поверхностью ВПП при недостаточной нагрузке на основные опоры шасси ввиду большой скорости (самолет при невыпущенных интерцепторах практически «летел» над ВПП) и на начальном этапе осуществлялось фактически только колесами левой опоры шасси. Давление в тормозах колес левой (обжатой) опоры шасси составляло 30-50 кгс/кв.см, давление в тормозах колес правой (необжатой) опоры шасси практически отсутствовало (1-6 кгс/кв.см).

Минимальная приборная скорость, до которой самолет замедлился через 7-8 секунд после приземления, составила 200—205 км/ч при тангаже ~0° и крене 1° влево, после чего скорость начала увеличиваться. Через 2 секунды после перевода РУР в положение «максимального реверса» последовал бортинженер доложил о невключении реверса. Через 5 секунд после обжатия тормозных педалей и после прохождения разовой команды «Отказ одной пары тормозов основной подсистемы торможения» командир отпустил тормозные педали. В процессе дальнейшего пробега, вплоть до выкатывания самолета за пределы ВПП, выпуск интерцепторов экипажем не контролировался и вручную не производился. В сложившейся ситуации выпуск интерцепторов привел бы к обжатию обеих основных опор шасси, включению реверса и эффективному торможению самолета тормозами основных колес с остановкой в пределах ВПП. В 16:31:46 второй пилот, заметивший увеличение скорости движения лайнера вместо торможения, спросил: На взлет пошли, что ли?. РУР находились в положении «максимального реверса» около 8 секунд, после чего реверс был выключен. За это время приборная скорость лайнера при работавших на значительной прямой тяге двигателях увеличилась до 240 км/ч.

Увеличение приборной скорости, а также управляющие действия экипажа по выдерживанию направления движения, привели к дополнительной «разгрузке» основных опор шасси. При колебаниях по крену (от 4,4° влево до 2,6° вправо) происходило обжатие то левой, то правой опор шасси. Одновременного обжатия обеих основных опор шасси не происходило. На отдельных участках самолет практически полностью отделялся от ВПП. Практически одновременно с выключением реверса, в 16:31:49, на удалении около 1300 метров от выходного торца ВПП, было зарегистрировано обжатие тормозных педалей левого летчика до 60 миллиметров. С 16:31:52 было зафиксировано обжатие тормозных педалей и вторым пилотом, вплоть до полного хода.

В 16:31:56, через 5 секунд после выключения реверса и слов бортинженера Реверс включай! Реверс!, был зарегистрирован повторный перевод РУР в положение «максимального реверса». Как и при первой попытке, включения реверса не произошло (одновременное обжатие основных опор шасси отсутствовало), оба двигателя вновь вышли на режим прямой тяги. Торможения самолета по-прежнему не происходило, приборная скорость составляла 230—240 км/ч. Через 4 секунды реверс был выключен. В момент повторного включения реверса самолет находился на удалении около 950—1000 метров от выходного торца ВПП, а в момент его выключения на удалении 650—700 метров.

В течение 6 секунд реверс находился в выключенном положении, в это время экипаж предпринял попытку автоматического торможения, о чем свидетельствуют внутрикабинные переговоры экипажа и кратковременное появление разовых команд «Автоматическое торможение включено» для основной и резервной подсистем. Перед включением автоматического торможения КВС и второй пилот отпустили тормозные педали, однако затем зарегистрировано обжатие правой тормозной педали второго пилота до величины 20-30 мм. Но в результате обжатия тормозных педалей вторым пилотом режим автоматического торможения был выключен. После попытки использования автоматического торможения экипаж торможения колес практически не применял (не считая кратковременных обжатий правой педали вторым пилотом). Самолет продолжал двигаться по ВПП со скоростью около 230 км/ч. В 16:32:04, в районе выходного порога ВПП, РУР были вновь переведены на режим «максимального реверса», затем почти сразу переведены в положение «малого реверса». Как и в двух предыдущих случаях, перекладки створок реверса не произошло, а перевод РУР в положение максимального реверса привел к кратковременному увеличению работы двигателей. В 200 метрах от конца ВПП, при скорости 230 км/ч КВС подал команду о выключении двигателей.

В 16:32:08 MSK самолёт на скорости 215 км/ч выкатился за пределы взлётной полосы, пробил ограждение аэропорта, пересёк глубокий (3,5 метра) кювет между ограждением аэропорта и проходящим вдоль него Киевским шоссе (федеральная автодорога М3 «Украина»), при этом повредив крыльями мачты светотехнического оборудования, и в 16:32:10 MSK на скорости около 190 км/ч врезался в ограждение шоссе и разрушился, разломившись на три крупные части. Носовая часть с кабиной пилотов и некоторые мелкие фрагменты вылетели на шоссе, перекрыв автомобильное движение из Москвы в Московскую область. Обломки самолёта повредили несколько проезжавших по шоссе автомобилей, что было зафиксировано на записи видеорегистратора одного из них. По одной из машин ударило отлетевшее колесо переднего шасси самолёта, после чего её кинуло на отбойник. При ударе о землю левое крыло оторвалось, а правый двигатель загорелся, площадь пожара составила около 100 кв. метров. Менее чем за полчаса пожар потушен.

Погодные условия на ВПП № 19 по ближайшим к катастрофе данным METAR (16:30 MSK) были такими: ветер с направления 280° (западный) со скоростью 8 м/с и с порывами до 15 м/с, видимость 10 км, облачность сплошная с нижней границей 720 м, температура воздуха −2°С, точка росы −7°С, атмосферное давление, приведённое к уровню моря — 1010 гПа, коэффициент сцепления на ВПП — 0,50. В процессе посадки самолёта порывы бокового ветра справа доходили до примерно 11,5 м/с, что допустимо для Ту-204-100 (допускаемая боковая составляющая 13 м/с при коэффициенте сцепления на ВПП 0,50).

Для ликвидации последствий катастрофы привлечены экстренные службы аэропорта, пожарные и спасательные подразделения МЧС России, силы центра спасательных операций особого риска «Лидер». Всего в операции задействовано 468 человек и 118 единиц техники.

К 19:00 функционирование аэропорта осуществлялось в штатном режиме, движение по Киевскому шоссе было восстановлено.

Расшифровка переговоров

Расшифровка последних 54 секунд полёта рейса 9268.

Запись переговоров

Сокращения

• КВС: Командир Воздушного Судна — Геннадий Дмитриевич Шмелёв
• 2П: Второй пилот — Евгений Иванович Асташенков
• БИ: Бортинженер — Игорь Николаевич Фисенко
• Э: Кто-то из экипажа
• (нрзб) — неразборчиво

Расшифровка

16:31:16	БИ	30.
16:31:18	БИ	25.
16:31:19	БИ	20.
16:31:21	БИ	15.
16:31:22	БИ	10.
16:31:23	БИ	9.
16:31:23	БИ	8.
16:31:24	БИ	7.
16:31:25	БИ	6.
	КВС	Бл…ь, ещё!
	БИ	5.
16:31:26	БИ	4.
16:31:27	БИ	4.
16:31:29	БИ	3.
	БИ	2.
16:31:30	Ди	2.
16:31:31	БИ	2.
	БИ	2.
16:31:32	БИ	1.
	БИ	1.
16:31:33	БИ	1.
	БИ	1.
16:31:34	БИ	0.
16:31:35	БИ	0.
	БИ	Посадка.
16:31:36		Рейс RWZ9268 садится на ВПП.
16:31:39	БИ	Реверс.
16:31:42	БИ	Реверс не включился!
16:31:43	БИ	Реверс пока не включился.
16:31:45	2П	Чё-то пошли.
16:31:47	2П	На взлёт пошли, что ли?
	БИ	Тормоза!
16:31:50	Э	Тормозим! Тормозим!
	БИ	Тормоза!
16:31:51	БИ	Реверс включай! Реверс!
16:31:52	Э	(нрзб).
16:31:56	БИ	Автомат попробуй.
16:31:57	КВС	Давай.
16:31:58	БИ	Попробуем.
16:31:59	КВС	Всё, бл…ь.
16:32:00	Э	Тормоза.
16:32:01	БИ	Есть!
	КВС	Выключи (нрзб), выключай двигатели!
	Э	Давай.
16:32:04	БИ	Выключаю.
	КВС	Выключи двигатели!
16:32:06	БИ	Выключаю!
16:32:07	Э	Выключаю!
16:32:08	КВС	Постой!
16:32:09	КВС	(нрзб).
		Звук удара.
16:32:10		Конец записи.

Жертвы и пострадавшие

Из восьми членов экипажа, находившихся на борту лайнера, четверо погибли на месте — КВС, второй пилот, бортинженер и стюардесса Евгения Жигалина.

Остальные четверо выживших — бортпроводники Алексей Изосимов, Кристина Баранова, Татьяна Пенкина и Дмитрий Винокуров — получили ранения и доставлены в больницы Москвы. Состояние одного из них оценено как крайне тяжёлое, остальных — тяжёлое. На следующий день, 30 декабря, в больнице скончалась стюардесса Татьяна Пенкина.

62-летний Георгий Жиденко, водитель автомобиля, по которому попало колесо шасси и который ударился об отбойник, спустя некоторое время был госпитализирован с сотрясением мозга и переломами шейных позвонков. Автомобиль восстановлению не подлежит.

В результате падения самолёта погибли 5 человек, ранены 4 человека, включая водителя автомобиля.

Расследование

Для расследования причин катастрофы была создана совместная комиссия Межгосударственного авиационного комитета (МАК), Росавиации и Ространснадзора.

Следственный комитет РФ возбудил уголовное дело и начал расследование по ч. 3 статье 263 УК РФ («Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта»). Дело находится на специальном контроле Генеральной прокуратуры РФ.

На месте катастрофы были найдены оба бортовых самописца, началось их исследование.

30 декабря 2012 года СК РФ изъял образцы топлива рейса 9268 и произвёл выемку документации в авиакомпании Red Wings Airlines.

Через 15 минут после катастрофы был проведён контрольный замер коэффициента сцепления для ВПП. Замер показал значение 0,63, допустимое для данного типа самолёта. Взлётная полоса очищалась спецмашинами и осматривалась за 1 час 20 минут до посадки рейса 9268. В соответствующем заявлении МАК, сделанном 31 декабря 2012 года, говорится о том, что такое состояние ВПП не могло стать причиной катастрофы.

24 января 2013 года МАК проинформировал о результатах предварительного анализа информации о катастрофе. При посадке не произошло одновременное обжатие обеих основных опор шасси, из-за чего отсутствовал автоматический выпуск воздушных тормозов и интерцепторов, а также не произошла перекладка створок реверсивных устройств двигателей, несмотря на неоднократный перевод экипажем рычага управления реверсом в положение «максимальный реверс». Выпуск интерцепторов в ручном режиме экипаж не производил. Самолет продолжал движение с попеременным обжатием то левой, то правой опор шасси, как бы «переминаясь с ноги на ногу». Колесное торможение оказалось неэффективным — давление в тормоза колес подавалось только при обжатии опор шасси.

Выкатывание самолёта за пределы ВПП произошло через 32 секунды после приземления на скорости около 215 км/ч, после чего произошло одновременное обжатие левой и правой основных опор шасси. Это привело к автоматическому выпуску воздушных тормозов и интерцепторов, а также к перекладке створок реверсивных устройств двигателей. Столкновение самолета с ограждением аэропорта произошло с путевой скоростью около 190 км/ч.

В феврале 2013 года на аэродроме «Раменское» были проведены лётные испытания, в ходе которых выполнялись посадки на повышенной скорости с обеспечением невыпуска интерцепторов и воздушных тормозов в автоматическом режиме, а также имитацией неправильного включения реверса. Полученные посадочные дистанции подтвердили возможность завершения посадки в пределах ВПП даже после возникновения нештатной ситуации и неправильных действий экипажа на начальном этапе посадки.

Окончательный отчёт расследования был опубликован 3 марта 2014 года.

Причинами катастрофы в итоговом отчёте МАК названы:

• Разрегулировка механизма управления и блокировки реверсивного устройства обоих двигателей.
• Неверные действия экипажа при управлении интерцепторами и реверсом тяги при посадке.

Компенсации

Страховая компания «СОГАЗ» признала страховой случай и выплатила полную страховую сумму по страхованию каско самолёта, которая составляла $ 28 000 000. Выплаты получили также выжившие члены экипажа рейса 9268. По полису страхования ответственности авиаперевозчика выплата не производилась, поскольку это страхование предполагает ответственность перед пассажирами, а их на борту не было.

См. также

• Катастрофа A320 в Варшаве
• Катастрофа A320 в Сан-Паулу
• Катастрофа A310 в Иркутске
• Авария A340 в Торонто
• Катастрофа Boeing 737 в Мангалуре

Ссылки

• Межгосударственный авиационный комитет
  • [mak.ru/russian/investigations/2012/tu-204_ra-64047.html Ту-204 RA-64047 29.12.2012] — информация о ходе расследования
  • [mak.ru/russian/investigations/2012/report_ra-64047.pdf Окончательный отчёт расследования]
• [aviation-safety.net/database/record.php?id=20121229-0 Описание катастрофы на Aviation Safety Network]
• [www.airdisaster.ru/database.php?id=1179 Катастрофа Ту-204 а/к Red Wings в а/п Внуково (борт RA-64047), 29 декабря 2012 года.]
• [aviado.ru/news/20140303/17110/ Причины авиакатастрофы ТУ-204 Red Wings во Внуково]
• [www.mk.ru/social/article/2012/12/30/794231-red-wings-opublikovala-biografii-i-foto-pogibshih-chlenov-ekipazha.html Red Wings опубликовала биографии и фото погибших членов экипажа] — «Московский Комсомолец»
• [www.mchs.gov.ru/news/item/364066/?print=1 Список пострадавших в результате падения самолёта Ту-204 (рейс RWZ9268)] // МЧС, 30-12-2012
• [www.interfax.ru/society/txt.asp?id=283533 Крушение самолёта во «Внуково»] — хроника // Интерфакс
• [www.flightradar24.com/2012-12-29/12:25/RWZ9268 Маршрут полёта рейса RWZ9268] (с 12:25 UTC) // Flightradar24; [files.radioscanner.ru/uploader/2012/ra-64047.jpg Копия]
• [www.avherald.com/h?article=45b4b3cb&opt=0 Accident: Red Wings T204 at Moscow on Dec 29th 2012, overran runway on landing], Simon Hradecky, The Aviation Herald (англ.).

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ту-204 во Внукове

Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.