Катастрофа Як-40 под Братском

Рейс 608 Аэрофлота
Як-40 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	4 мая 1972 года
Время	23:34
Характер	Турбулентность
Причина	Сложные метеоусловия
Место	у аэропорта Братска (РСФСР, СССР)
Координаты	56°21′35″ с. ш. 101°44′28″ в. д.56.35972° с. ш. 101.74111° в. д. / 56.35972; 101.74111
Воздушное судно
Модель	Як-40
Авиакомпания	Аэрофлот (Восточно-Сибирское УГА, Братский ОАО)
Пункт вылета	Иркутск
Пункт назначения	Братск
Рейс	В-608
Бортовой номер	СССР-87778
Дата выпуска	30 октября 1970 года
Пассажиры	14
Экипаж	4
Погибшие	18 (все)

См. также: Рейс 608

В четверг 4 мая 1972 года при заходе на посадку близ Братска потерпел катастрофу Як-40 компании Аэрофлот, в результате чего погибли 18 человек.

Самолёт

Як-40 с бортовым номером 87778 (заводской — 9040314, серийный — 14-03) был выпущен Саратовским авиационным заводом 30 октября 1970 года и передан Министерству гражданской авиации, которое 30 декабря направило его в Братский авиаотряд Восточно-Сибирского управления гражданской авиации. Салон имел пассажировместимость на 24 места. На момент катастрофы авиалайнер имел 1667 часов налёта и 2249 посадок.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс В-608 из Иркутска в Братск, а пилотировал его экипаж из 245 лётного отряда, состоявший из командира (КВС) И. А. Иванова, второго пилота В. И. Буланова, бортмеханика О. В. Столярова и бортмеханика-стажёра В. И. Носарева. Ночью в 22:29 Як-40 вылетел из Иркутского аэропорта и после набора высоты занял эшелон 6000 метров. На его борту находились 14 пассажиров.

На подходе к Братску экипаж перешёл на связь с диспетчером аэропорта и после получения разрешения приступил к снижению. Также диспетчер попытался передать им сведения о фактической погоде, но, несмотря на несколько попыток, не смог получить ответа от наблюдателя АМСГ, поэтому передал данные о погоде на 23:15: видимость 50 километров, без осадков. Между тем, погода быстро ухудшалась, что диспетчер сам и наблюдал. Фактически к моменту происшествия уже шёл мокрый ливневый снег, дул сильный ветер (10—14 м/с), а видимость составляла 1000 метров, что было ниже метеорологического минимума для командира экипажа.

Не зная фактической погоды, экипаж вышел на предпосадочную прямую, когда неожиданно попал в метель. Также Як-40 оказался в мощном нисходящем воздушном потоке, из-за чего произошло быстрое снижение высоты. Авиалайнер зацепил верхушки деревьев, потерял скорость и, пролетев ещё 225 метров, в 23:34 врезался в землю в 1250 метрах от торца ВПП (125 метров до БПРМ), полностью разрушился и сгорел. Все 18 человек на борту погибли.

Причины

Резкое снижение самолёта с малой высоты под воздействием интенсивного нисходящего порыва и последующее столкновение с верхушками деревьев при его выводе в условиях ограниченной видимости ночью. Неожиданное попадание самолёта в опасные метеоявления является следствием быстрого ухудшения погоды при недостаточной оперативности производства наблюдений и передачи этих сведений.

Сопутствующий фактор: возможное непреднамеренное включение экипажем реверса при броске самолёта в процессе снижения (реверс тяги при осмотре самолета на месте происшествия оказался включенным).

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Як-40 под Братском

– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.