Катастрофа Як-40 под Ванаварой

Катастрофа под Ванаварой
Последствия катастрофы
Общие сведения
Дата	26 сентября 1994 года
Время	17:37
Характер	Врезался в деревья при вынужденной посадке из-за истощения топлива
Причина	Ошибка экипажа
Место	река Чамба, 39 км СЗ Ванавары, Эвенкийский АО, Красноярский край, Россия
Координаты	60°41′34″ с. ш. 102°04′56″ в. д.60.69278° с. ш. 102.08222° в. д. / 60.69278; 102.08222
Воздушное судно
Як-40, схожий с разбившимся, в аэропорту Черемшанка
Модель	Як-40
Авиакомпания	Черемшанка
Пункт вылета	Черемшанка, Красноярск, Россия
Пункт назначения	Горный, Тура, Россия
Бортовой номер	RA-87468
Дата выпуска	11 ноября 1974 года
Пассажиры	24
Экипаж	4
Погибшие	28 (все)

Катастрофа Як-40 под Ванаварой — авиационная катастрофа самолёта Як-40 российской авиакомпании Черемшанка, произошедшая в понедельник 26 сентября 1994 года в районе Ванавары (Эвенкийский АО), в результате которой погибли 28 человек.

Самолёт

Як-40 с заводским номером 9441337 и серийным 37-13 был выпущен 11 ноября 1974 года на Саратовском авиационном заводе. Авиалайнеру присвоили бортовой номер CCCP-87468 и передали Министерству гражданской авиации СССР, которое к 16 ноября направило его в Казахское управление гражданской авиации. Через 14 лет, с 16 ноября 1988 года, борт 87468 уже эксплуатировался в Красноярском управлении гражданской авиации (вероятно, во 2-м Красноярском объединённом авиаотряде). В 1993 году борт RA-87468 (был перерегистрирован) начал эксплуатироваться в авиакомпании Черемшанка (базировалась в одноимённом аэропорту) Красноярского регионального управления воздушного транспорта. Общая наработка авиалайнера составляла 22 203 лётных часа и 17 220 циклов (полётов).

Экипаж

• Командир воздушного судна — Данилов А. А.
• Второй пилот — Щербаков А. Г.
• Бортмеханик — Шурпатов М.Н
• Бортпроводник — Кротов А. Н.

Катастрофа

Самолёт выполнял пассажирский рейс из Красноярска в Туру, а всего на борту находились 4 члена экипажа и 24 пассажира (21 взрослый и 3 ребёнка). Однако пока проходил полёт, погодные условия в Туринском аэропорту Горный стали гораздо хуже, но экипаж не был своевременно об этом предупреждён. Борт 87468 трижды пытался совершить посадку в Туре и все три раза был вынужден прерывать заход. Тогда экипаж принял решение лететь на запасной аэродром — Ванавара, расстояние до которого составляло 453 километра. Но на расстоянии 41 километр от Ванавары, когда Як-40 следовал на эшелоне 3000 метров, топливо закончилось, в результате чего в двигателях произошёл срыв пламени и они остановились. Экипажи находящихся рядом двух вертолётов и самолёта Ан-24 попытались помочь, подсказывая экипажу Як-40 направление на болота, на которых можно было бы совершить вынужденную посадку. Однако борт 87468 уже пролетел данные болота, поэтому для вынужденной посадки была выбрана другая площадка — берег реки Чамба шириной около 20 метров. Командир Данилов велел второму пилоту и бортмеханику уйти в салон, а сам передал на землю последнее сообщение: Ищите нас на речке. С убранными шасси авиалайнер начал заходить на посадку, когда на скорости 235 км/ч начал врезаться в верхушки деревьев, при этом отделилась правая плоскость. Входя в быстро увеличивающийся правый крен, Як-40 врезался в землю у реки и полностью разрушился. Перевёрнутый фюзеляж остановился частично в воде и частично на берегу. Все 28 человек на борту погибли.

Расследование

Расследование осложнялось тем, что в аэропорту Туры не было записей переговоров экипажа с диспетчером, так как Чернов А. М., который был директором Туринского авиапредприятия, ещё до прибытия комиссии дал указание изъять и прослушать эти записи. Когда же плёнка была передана комиссии, то записей на ней не оказалось. В ходе проверки были вскрыты серьёзные недостатки в организации лётной работы в авиакомпании «Черемшанка», а также в состоянии обеспечения безопасности полётов при управлении воздушным движением в Туринском аэропорту. При этом стоит отметить, что эти недостатки обнаруживались и в ходе предыдущих проверок. Сотрудники УВД аэропорта Тура даже писали письма и на профсоюзных собраниях поднимали вопрос о том, что их организация их работы и состояние обеспечения безопасности полётов при УВД находятся на опасно низком уровне. Однако во всех этих случаях руководство Туринского авиапредприятия не устраняло эти недостатки, а Красноярское региональное управление воздушного транспорта не проконтролировало как следует его работу.

Причины

По заключению комиссии, расследующей происшествие, катастрофа произошла из-за целого ряда факторов:

• экипаж неправильно рассчитал запас топлива, необходимый для полёта до Туры, при том, что запасным аэродромом была выбрана Ванавара;
• дежурный штурман аэропорта Черемшанка Цуриков В. А. не выполнял контроль за подготовкой экипажа к полету;
• диспетчер не проинформировал своевременно экипаж о резком ухудшении погоды на аэродроме Тура;
• диспетчер СДП аэропорта Тура (Горный) Румянцев С. П. не потребовал от техника-наблюдателя, чтобы тот провёл внеочередное наблюдение за погодой, когда та ухудшилась. Руководитель полетов Самородов С. Н. в свою очередь не проконтролировал как следует работу подчиненных;
• техник-наблюдатель аэропорта Тура (Горный) Кузнецова А. И. не вела контроля за изменениями погодных условий при заходах на посадку самолета Як-40;
• при первом заходе на посадку с прямой экипаж допустил отклонение. Есть вероятность, что это произошло из-за кратковременного обесточивания ДПРМ и неправильного определения экипажем удаления до ВПП в этих условиях;
• при втором и третьем заходах, которые выполнялись в погодных условиях ниже установленного метеорологического минимума, экипаж не выдерживал параметры схемы захода на посадку в аэропорту Тура;
• при дефиците топлива на борту, экипаж выбрал запасной аэродром Ванавара, до которого было четыре с половиной сотни километров, хотя в сотне километрах ближе (354 километра) находился аэродром Байкит.
• при следовании в Ванавару экипаж неверно выбрал эшелон полёта, а также точку начала снижения.

Есть вероятность, что вместо Байкита командир Данилов выбрал Ванавару, так как существовала практика, когда при посадке в некоторых аэропортах Красноярского управления воздушного транспорта, в том числе и в Байките, аэродромные сборы за обслуживание самолёта брались наличными деньгами. Так как обсуждение вопросов о таких платежах могло занять значительное время, что приводило к задержкам вылета, экипажи предпочитали таким аэропортам другие, включая и Ванавару.

Ссылки

• [www.avsim.su/f/katastrofi-88/aviakatastrofa-yak-40-87468-aviakompanii-cheremshanka-18-48529.html?action=viewonline Авиакатастрофа ЯК-40 № 87468 АВИАКОМПАНИИ "ЧЕРЕМШАНКА"] (рус.), AVSIM.su. Проверено 28 августа 2014.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Як-40 под Ванаварой

Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.