Катастрофа Як-40 под Ленинаканом

Рейс Е-46 Аэрофлота
Як-40 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	19 апреля 1983 года
Время	18:09
Характер	CFIT
Причина	Ошибки экипажа и служб УВД
Место	гора Шиштепе, Лорийская область, 41 км от Ленинакана (АрмССР, СССР)
Координаты	40°18′16″ с. ш. 44°54′44″ в. д.40.30444° с. ш. 44.91222° в. д. / 40.30444; 44.91222
Воздушное судно
Модель	Як-40
Авиакомпания	Аэрофлот (Армянское УГА, Ленинаканская ОАЭ)
Пункт вылета	Гумрак, Волгоград
Остановки в пути	Нальчик
Пункт назначения	Ленинакан
Рейс	Е-46
Бортовой номер	CCCP-87291
Дата выпуска	1973 год
Пассажиры	17
Экипаж	4
Погибшие	21 (все)

Катастрофа Як-40 под Ленинаканом — авиационная катастрофа, произошедшая 19 апреля 1983 года в окрестностях Ленинакана с самолётом Як-40 авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погиб 21 человек.

Самолёт

Як-40 с бортовым номером 87291 (заводской — 9320628, серийный — 28-06) был выпущен Саратовским авиационным заводом в 1973 году и передан Министерству гражданской авиации, которое к 10 мая направило его в Ленинаканскую авиаэскадрилью Армянского управления гражданской авиации.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс Е-46 по маршруту Волгоград — Нальчик — Ленинакан, а пилотировал его экипаж, командиром (КВС) которого был Р. Г. Багдасарян. В 17:07 Як-40 вылетел из аэропорта Нальчика и после набора высоты занял эшелон 6600 метров. На его борту находились 4 члена экипажа и 17 пассажиров.

После пролёта Кисловодска самолёт уклонился вправо, о чём экипаж был предупреждён диспетчером Минводовского районного центра, но на команды о выходе на линию заданного пути (ЛЗП) реагировал медленно и следовал параллельно ей в 10 километрах от трассы. Однако к моменту пролёта Гори он всё же был выведен на ЛЗП и в 17:53 связался с диспетчером Тбилисского районного центра (РЦ Тбилиси), которому доложил о пролёте Гори на эшелоне 6600 метров. Тбилисский диспетчер подтвердил пролёт Гори и дал указание занять высоту 5700 метров по расчёту. Далее по пути к Ленинакану экипаж периодически менял курс полёта, который в результате уменьшился со 185° до 130°, при этом не осуществлял активного самолётовождения, в результате чего уклонился влево от трассы на 28 километров. В 18:02 пилоты доложили диспетчеру РЦ Тбилиси о выходе из зоны по расчёту на высоте 5700 метров. На самом деле, самолёт находился в этот момент не в 100 (расчётное расстояние выхода), а в 57 километрах от Тбилиси и слева от трассы на 28 километров, при этом до рубежа передачи УВД оставалось ещё 39 километров.

В 18:03 экипаж перешёл на связь с диспетчером подхода Ленинаканского аэропорта и доложил о входе в зону, хотя на самом деле был ещё в 87 километрах от него и на 29 километров левее трассы. Затем через полторы минуты с самолёта запросили своё местонахождение, на что диспетчер сообщил азимут 30° и что на экране радиолокатора самолёта не видно. Это могло означать, что экипаж значительно уклонился влево от линии пути, однако диспетчер не стал применять мер, чтобы вывести их на неё. Так как пилоты не знали, где они на самом деле находятся, то вскоре они доложили о пролёте контрольного рубежа 21 километр и что есть условия для визуального полёта. Тогда диспетчер подхода разрешил им снижаться до высоты 3300 метров на РНТ. Снижаясь до указанной высоты, экипаж при этом не вывел самолёт на привод аэродрома и не использовал бортовые и наземные радиотехнические системы навигации (РТС).

Небо в это время было покрыто кучевыми облаками высотой 600—1000 метров и с верхней кромкой 7—8 километров, видимость более 10 километров, а вершины гор частично закрывало облаками. В процессе снижения, экипаж доложил о проходе высоты 3600 метров, на что диспетчер подхода дал указание переходит на связь с диспетчером круга, обязанности которого он же [диспетчер подхода] и выполнял. По прежнему не видя самолёт на экране радиолокатора, он тем не менее разрешил экипажу снижаться до высоты 900 метров к третьему развороту. Авиалайнер фактически находился в 40 километрах от аэропорта, но экипаж этого не знал и в 18:08 после получения разрешения на снижение доложил о пролёте РНТ аэропорта, хотя на самом деле находился в стороне, и начал выполнять манёвр захода на посадку.

В 18:09 выполняя с креном 13° правый разворот, летящий по курсу 178° Як-40 на высоте 2523 метров со скоростью 330 км/ч врезался в склон горы Шиштепе высотой 2836 метров в 41 километре северо-восточнее Ленинаканского аэропорта (между Спитаком и Степанаваном, Лорийская область). От удара самолёт полностью разрушился и все находящиеся на его борту 4 члена экипаж и 17 пассажиров погибли.

Причины

Согласно выводам комиссии, к катастрофе привели следующие причины:

1. Экипаж при выполнении полёта на участке трассы Гори — Ленинакан активного самолетовождения не осуществлял, РТС комплексно не использовал и в результате, уклонившись от трассы, своего фактического местонахождения не знал. На конечном участке полёта, не зная своего местонахождения и не выйдя на РНТ, экипаж начал выполнять манёвр снижения и захода на посадку за пределами схемы аэродрома, чем грубо нарушил требования НПП ГА-78 и Инструкции по производству полётов на аэродроме Ленинакан.
2. Диспетчер РЦ Тбилиси управление движением самолёта осуществлял неудовлетворительно: контроля за полётом по радиолокатору не вёл, уклонение от маршрута не предотвратил, мер по выводу самолёта на трассу не принял, при передаче управления полётом зоне подхода аэропорта Ленинакан, в нарушение НПП ГА-78, НСД ГА-81 и Технологии работы диспетчера РЦ, фактическое местонахождение самолёта не установил и экипажу не сообщил.
3. Диспетчер подхода аэродрома Ленинакан при докладе экипажа о входе в зону самолёт не опознал, место экипажу не дал, сообщив азимут 30°, его не оценил, указания о выходе на трассу не дал, вывод самолёта на РНТ с использованием пеленгатора не обеспечил. Не имея непрерывного радиолокационного контроля за полётом самолёта, получив сообщение экипажа о пролёте контрольного рубежа 21 километров и не зная фактического местонахождения самолёта, он разрешил снижение с безопасного эшелона 4200 метров до эшелона 3300 метров. Затем, продолжив выполнение обязанностей диспетчера круга, не имея непрерывного радиолокационного контроля за движением ВС как в зоне подхода, так и в зоне круга, самолёт на РНТ не вывел, выполнения контрольного круга на безопасной высоте для опознания не потребовал, информацию об условиях захода на посадку не передал и, не зная местонахождения самолёта, разрешил снижение до 900 метров и заход на посадку за пределами схемы аэродрома, чем нарушил требования НПП ГА-78, НСД ГА-81, Инструкции по производству полетов на аэродроме Ленинакан и Технологии работы диспетчера подхода и диспетчера круга. При отсутствии радиолокационного контроля за ВС он не обратился за помощью к ПВО, не использовал их средства для определения местонахождения самолёта.
4. Старший диспетчер самоустранился от управления и руководства полётом самолёта Як-40, проявил полную бездеятельность по контролю за работой диспетчера подхода и круга и не принял должных мер по предотвращению катастрофы самолёта.

Заключение: Катастрофа самолета Як-40 произошла по причине грубого нарушения диспетчерами службы УВД и экипажем ВС НПП ГА-78 и Инструкции по производству полетов на аэродрома Ленинакан, что привело к преждевременному снижению самолёта вне схемы аэродрома и его столкновению со склоном горы.

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Як-40 под Ленинаканом

– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?