Катастрофа Як-40 под Махачкалой

</tr>

Рейс 519 Югавиа
Як-40 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	7 ноября 1991 года
Время	13:42
Характер	CFIT ( врезался в гору ) </td></tr>
Причина	Ошибки экипажа и служб УВД </td></tr>
Место	гора Кукурт-Баш, 23 км от Махачкалы (Дагестанская АССР, РСФСР, СССР) </td></tr>
Координаты	42°53′ с. ш. 47°25′ в. д.42.883° с. ш. 47.417° в. д. / 42.883; 47.417    </td></tr>
Воздушное судно
Модель	Як-40 </td></tr>
Авиакомпания	авиаконцерн Югавиа (Северо-Кавказское УГА, Элистинский ОАО) </td></tr>
Пункт вылета	Элиста </td></tr>
Пункт назначения	Махачкала </td></tr>
Рейс	С-519 </td></tr>
Бортовой номер	CCCP-87526 </td></tr>
Дата выпуска	1975 год </td></tr>
Пассажиры	47 </td></tr>
Экипаж	4 </td></tr>
Погибшие	51 (все) </td></tr>
Выживших	0 </td></tr> </table> В четверг 7 ноября 1991 года в окрестностях Махачкалы потерпел катастрофу Як-40 авиаконцерна Югавиа, в результате чего погиб 51 человек. Самолёт Як-40 с бортовым номером 87526 (заводской — 9520841, серийный — 41-08) был выпущен Саратовским авиационным заводом в 1975 году и передан Министерству гражданской авиации, которое к 6 июля направило его в Элистинский авиаотряд Северо-Кавказского управления гражданской авиации. Его салон имел пассажировместимость на 32 места. Катастрофа Самолёт выполнял рейс С-519 из Элисты в Махачкалу, а пилотировал его экипаж, состоявший из командира (КВС) А. Мильшина, второго пилота А. Шулепова и бортмеханика М. Очирова. В салоне работала стюардесса. Хотя в салоне находилось 32 места, всего на рейс было оформлено 34 пассажира, а затем посажены ещё 13 нелегальных. Таким образом, всего на борту теперь было 47 пассажиров: 39 взрослых и 8 детей, при этом взлётный вес был превышен на 260 килограмм, но центровка самолёта не выходила за пределы допустимого. В 12:43 Як-40 вылетел из Элистинского аэропорта. Полёт должен был проходить через ОПРС Актур, Алмар, Ронка, Кизляр, после чего по воздушному коридору 3 выйти в район снижения на ОПРМ на посадку. Поначалу командир выбрал эшелон полёта 5100 метров, но после пролёта Актура в 12:58 и перехода на связь с диспетчером круга (ДПК) сектора В1 Северо-Кавказского центра автоматизированной системы управления воздушным движением (СКЦ АС УВД) «Стрела» получил разрешение подняться до эшелона 5700 метров, который и занял в 13:01:35, а затем следовал на нём на траверз Грозного. В 13:01:40 экипаж связался с диспетчером и запросил разрешения выполнять полёт вне трассы и направится сразу на Кизляр, в обход Ронки. Такое спрямление маршрута выводило самолёт из зоны Северо-Кавказского центра и переводило в зону М1 Астраханского ЗЦ ЕС УВД, что требовало согласования между диспетчерами. Вероятно, не желая усложнять себе работу, диспетчер Северо-Кавказского центра запретил следовать на Кизляр, но разрешил при этом полёт вне трассы на траверз Грозного после пролёта Алмара. Когда рейс С-519 прошёл траверз Грозного, диспетчер сообщил экипажу об их местонахождении и дал указание следовать на ОПРС Кизляр, что и было выполнено. В 13:23 авиалайнер вошёл в сектор М1, поэтому экипаж перешёл на связь с диспетчером Астраханского центра и доложил ему о следовании на эшелоне 5700 метров и о расчётном времени прохождения Кизляра. В ответ диспетчер, нарушив Инструкцию по производству полётов аэропорта Махачкала, дал команду следовать вне трассы сразу на привод Махачкалы. Экипаж знал, что в этом случае им предстоит полёт над горным массивом Канабуру, но тем не менее выполнил команду, повернув посл пролёта Кизляра на привод Махачкалы. В 13:34 авиалайнер снизился до эшелона 5100 метров и в 100 километрах от Махачкалинского аэропорта и в 35 километрах правее воздушного коридора № 3 перешёл на связь с диспетчером подхода (ДПП) и соврал ему о входе в зону аэропорта по воздушному коридору № 3. Диспетчер подхода хотя и видел на экране дальнего радиолокатора, что самолёт на самом деле находится на неустановленном рубеже по направлению, но не стал выводить его на установленный маршрут и схему снижения и даже не указал пилотам их местонахождение. Вместо этого, он, в нарушение инструкций, дал команду снижаться до высоты 1800 метров на ОПРМ по неустановленной траектории снижения, хотя самолёт в этом случае снижался в опасный для полётов по приборам сектор в сторону горной гряды, имевшей высоты 890 и 720 метров. Затем в 13:39, когда авиалайнер находился на высоте 1800 метров в 45 километрах от Махачкалинского аэродрома и в 23 километрах справа от трассы, диспетчер подхода, без согласования условий передачи, дал указание переходить на связь с диспетчером посадки (ДПСП). Экипаж подтвердил указание, не став при этом уточнять своё местонахождение и выходить на установленную трассу. В 41 километре от аэропорта экипаж связался с диспетчером посадки, который назвал экипажу неверное местонахождение: обратный пеленг 122°, удаление 36 километров, тогда как на самом деле самолёт находился по пеленгу 118° на удалении 41 километр. Также диспетчер дал разрешение снижаться до высоты 1050 метров по давлению аэродрома и направляться на привод, хотя в зоне за ограничительным пеленгом где находился самолёт инструкциями была установлена минимальная высота 1800 метров. Но экипаж слепо начал выполнять указание и вскоре попал в зону «затемнения» горными вершинами, в результате чего засветка рейса на экране радиолокатора периодически пропадала. Не видя засветки на экране, диспетчер в 13:40 назвал предполагаемое местонахождение самолёта — пеленг 308°, хотя фактический был 296°. Два неверных сообщения подряд о местонахождении самолёта дезинформировали экипаж и создали у него ошибочное мнение о направлении самолёта, что он приближается к установленному маршруту полёта. В результате экипаж продолжал сохранять прежний курс, слепо доверившись данным, переданных диспетчером и не воспользовавшись всеми имеющимися на борту пилотажно-навигационными приборами, которые могли бы подсказать, что самолёт летит не на ОПРМ, а в горный район с более высокими вершинами. В 13:41:41 с борта самолёта было доложено о занятии высоты 1050 метров, на что диспетчер дал указание продолжать полёт на ОПРМ. Экипаж находился в стороне от посадочного курса и не мог полететь на маркер, так как не срабатывала звуковая и световая сигнализация, однако в 13:42:16 экипаж доложил о пролёте маркера, на что диспетчер, не проверив по радиолокатору фактическое местонахождение самолёта, дал в 13:42:24 указание снижаться до высоты 400 метров к четвёртому развороту по схеме захода на посадку с магнитным курсом 143°. Стоит отметить, самолёт не был оборудован системой сигнализации опасного сближения с землёй (ССОС). Небо в это время было затянуто сплошными облаками, высоту которой экипаж не знал и считал, что она такая же, как и над аэропортом — 980 метров, поэтому намеревался, «пробив» её, перейти на визуальный полёт и далее уже построить манёвр для захода на посадку. Не снижая вертикальной скорости снижения, экипаж начал доворачивать влево, чтобы выйти на посадочный курс, когда всего через 5 секунд в 13:42:56 летящий в облаках на высоте 550 метров по курсу 127° самолёт с левым креном 20° врезался в отрог горы Кукурт-Баш (высота 894 метра) в 23 километрах западнее (азимут 290°) Махачкалинского аэропорта, полностью разрушился и загорелся. Все 4 члена экипажа и 47 пассажиров на борту погибли. На момент событий это была крупнейшая катастрофа с Як-40 (на 2013 год — вторая). Причины Заключение: Катастрофа явилась следствием грубых нарушений персоналом службы УВД и экипажем правил полётов и УВД в горной местности, что привело к выполнению снижения самолёта ниже безопасной высоты вне установленной схемы, столкновению с горой и полному разрушению самолёта. — Напишите отзыв о статье "Катастрофа Як-40 под Махачкалой" Примечания

Отрывок, характеризующий Катастрофа Як-40 под Махачкалой

– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.