Катастрофа DC-9 над Тирренским морем

Рейс 870 Itavia
Собранные обломки рейса 870
Общие сведения
Дата	27 июня 1980 года
Время	20:59 CET (19:59 UTC)
Характер	Падение с эшелона, разрушение в воздухе
Причина	Террористический акт
Место	над Тирренским морем, в 25 км от острова Устика, Италия
Координаты	38°50′22″ с. ш. 13°25′31″ в. д.38.839494° с. ш. 13.425293° в. д. / 38.839494; 13.425293
Погибшие	81 (все)
Воздушное судно
Разбившийся самолёт за 8 лет до катастрофы
Модель	McDonnell Douglas DC-9-15
Авиакомпания	Itavia
Пункт вылета	Международный аэропорт имени Гульельмо Маркони, Болонья
Пункт назначения	Международный аэропорт Палермо, Палермо
Рейс	IH870
Бортовой номер	I-TIGI
Дата выпуска	18 января 1966 года (первый полёт)
Пассажиры	77
Экипаж	4
Выживших	0

Катастрофа DC-9 над Тирренским морем — крупная авиационная катастрофа, произошедшая 27 июня 1980 года. Авиалайнер McDonnell Douglas DC-9-15 итальянской авиакомпании Itavia, выполнявший рейс IH870 по маршруту Болонья — Палермо, рухнул в Тирренское море в 25 километрах от острова Устика, развалившись на две части. Погибли все находившиеся на его борту 81 человек (77 пассажиров и 4 члена экипажа), из них 13 детей.

В Италии эта авиакатастрофа известна под названием Strage di Ustica (Массовое убийство на Устике) или просто Ustica (Устика).

Самолёт

McDonnell Douglas DC-9-15 (регистрационный номер I-TIGI, заводской 45724, серийный 022) был выпущен в 1966 году (первый полёт совершил 18 января). 29 марта того же года с б/н N902H был передан американской авиакомпании Hawaiian Airlines. 27 февраля 1972 года был куплен итальянской авиакомпанией Itavia и получил бортовой номер I-TIGI. Оснащен двумя двигателями Pratt & Whitney JT8D-7. На день катастрофы совершил 45032 цикла «взлет-посадка» и налетал 29544 часа.

Экипаж

Состав экипажа рейса 870 был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 44-летний Доменико Гатти (итал. Domenico Gatti). Налетал 7430 часов.
• Второй пилот — 32-летний Энцо Фонтана (итал. Enzo Fontana). Налетал 2873 часа.

В салоне самолёта работали два бортпроводника:

• Паоло Моричи (итал. Paolo Morici), 39 лет.
• Розария де Доминичис (итал. Rosaria De Dominicis), 21 год.

Катастрофа

Рейс IH870 вылетел из Болоньи в 20:08 CET (19:08 UTC) и взял курс на Палермо. На его борту находились 77 пассажиров и 4 члена экипажа — 81 человек.

Через 51 минуту после взлёта, в 20:59 CET (19:59 UTC), авиалайнер внезапно упал в Тирренское море в 25 километрах от острова Устика. Никто не выжил.

В 21:00 два истребителя Lockheed F-104 Starfighter ВВС Италии обследовали район падения рейса 870, но выживших не обнаружили из-за плохой видимости.

Расследование

Почти сразу же после катастрофы была создана комиссия по расследованию причин катастрофы.

Были выдвинуты четыре версии катастрофы:

• Техническая неисправность.
• Столкновение с другим самолётом.
• Поражение ракетой «воздух-воздух».
• Взрыв бомбы.

Техническая неисправность и столкновение были через некоторое время исключены. Но следователи не могли понять, что именно произошло: попадание в самолёт ракеты или взрыв бомбы. Так как доказательства говорили в пользу обеих версий, первая комиссия выпустила отчёт, в котором говорилось, что падение самолёта произошло из-за взрыва неустановленного происхождения. Но родственники погибших добились проведения второго расследования.

Как раз когда началось повторное расследование, в мае 1987 года удалось найти бортовой самописец рейса 870. В самом конце записи следователи услышали, как КВС прокричал: Garda!!!… (Смотри!!!…). Следователи решили, что командир увидел ракету и хотел сообщить об этом второму пилоту. Однако некоторые говорили, что он хотел сказать: Смотри на авиагоризонт!!!, то есть фраза не имела отношения к ракете, если она была. Также был найден обломок, края которого были вогнуты внутрь. Такое обычно бывает, когда в самолёт попадает ракета.

В 1989 году комиссия выпускает отчёт, в котором говорилось, что взрыв был вызван предположительно ракетой, выпущенной с неидентифицированного самолёта. Но в 1991 году дело рассыпается, когда два итальянских следователя в связи с недостатком улик отзывают свои утверждения о том, что рейс IH870 был сбит ракетой.

Начинается третье расследование. Одного из следователей, Фрэнка Тейлора (англ. Frank Taylor), насторожил тот факт, что от рейса 870 удалось собрать мало обломков. В 1988 году Тейлор был одним из следователей, проводивших расследование катастрофы рейса Pan American-103 над Локерби. Тогда он создал компьютерную программу, которая могла показать местоположение каждого обломка. Тейлор решил использовать эту программу в расследовании. В результате следователи получили 92% самолёта. Следователи увидели, что в задней части самолёта есть дыра, которая выглядела как дыра от взрыва бомбы. Следователи заключили, что бомба взорвалась в хвостовой части самолёта (в туалете). Взрыв привёл к отрыву правого двигателя, а затем всей хвостовой части. Неуправляемый самолёт вошёл в пикирование, в салоне произошла взрывная декомпрессия. Примерно через минуту изуродованный самолёт, вращаясь, упал в Тирренское море.

На протяжении многих лет получили распространение теории о том, что рейс 870 стал непреднамеренной жертвой воздушного боя между самолетами НАТО и ВВС Ливии. По сообщениям СМИ, существуют данные радиолокационного слежения, свидетельствующие о том, что во время катастрофы в том же районе находились истребители из нескольких стран НАТО, которые вероятно преследовали ливийский истребитель МиГ, который, пытаясь уклониться от радиолокационного контроля, пролетел рядом с гражданским авиалайнером.

В 2008 году бывший президент Италии и председатель Совета министров Франческо Маурицио Коссига (итал. Francesco Maurizio Cossíga) заявил, что авиалайнер был сбит ракетой, запущенной с французского истребителя.

Судебное разбирательство

После окончания третьего расследования правительство Италии отказалось публиковать отчёт.

В 2013 году, на судебном слушанье, посвящённом финансовой ответственности за крушение рейса 870, Верховный суд Италии вынес распоряжение, чтобы государство выплатило 100 млн долларов семьям погибших.

8 апреля 2015 года Апелляционный суд Палермо отклонил жалобу и оставил в силе постановление суда о выплатах компенсаций семьям погибшим.

Культурные аспекты

• Катастрофа рейса 870 показана в 13 сезоне телесериала Расследования авиакатастроф в серии Бойня над Средиземным морем.
• Также она упоминается в книге И. А. Муромова «100 великих авиакатастроф» в главе Самолет DC-9 упал в Тирренское море.

Аналогичные авиакатастрофы

• Катастрофа SE-210 под Ниццей
• Катастрофа A321 над Синайским полуостровом

Ссылки

• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19800627-0 Описание катастрофы на Aviation Safety Network]
• [www.zlv.lu/spip/spip.php?article5827 Spur der Gewalt. Vor 31 Jahren wurden 81 Passagiere einer italienischen DC 9 Opfer eines barbarischen NATO-Verbrechens] ([inoforum.ru/inostrannaya_pressa/sledy_nasiliya/ перевод])
• [www.guardian.co.uk/elsewhere/journalist/story/0,,1825348,00.html The mystery of flight 870] — Guardian Newspaper.
• [www.liveleak.com/view?i=62e_1172060667 (Video) The truth about Ustica’s disaster (6/27/1980)]
• [aviation-safety.net/pubs/other/Taylor_paper_Ustica_illustrated.pdf Lessons from the Ustica investigations] // Aviation Safety Network
• Il Muro di gomma (англ.) на сайте Internet Movie Database — «Невидимая стена», итальянский фильм о катастрофе рейса 870

Литература

• И. А. Муромов «100 великих авиакатастроф» — глава [www.erlib.com/Игорь_Муромов/100_великих_авиакатастроф/29/ Самолет DC-9 упал в Тирренское море]

Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-9 над Тирренским морем

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней: