Катастрофа BAe 146 под Пасо-Роблесом
Рейс 1771 PSA | ||||||||||
Компьютерная реконструкция катастрофы | ||||||||||
Общие сведения | ||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Дата | ||||||||||
Время |
16:16 PST | |||||||||
Характер |
Преднамеренный ввод самолёта в пике | |||||||||
Причина |
Убийство членов экипажа одним из пассажиров | |||||||||
Место |
западнее Пасо-Роблеса</span>ruen, округ Сан-Луис-Обиспо (Калифорния, США) |
|
Затём Бёрк пошёл в кабину пилотов, в которую убежала стюардесса. Она лишь успела сказать командиру экипажа: Командир, у нас проблема!. КВС спросил: В чём проблема?. Ворвавшийся в кабину Дэвид Бёрк ответил: Я проблема!.
Застрелив стюардессу и обоих пилотов, он толкнул штурвальную колонку вперёд и ввёл самолёт в крутое пике. Затем он вышел из кабины пилотов, застрелил находившегося на борту в качестве пассажира шеф-пилота авиакомпании PSA Джона Конте (англ. John Conte), который шёл к кабине, и сел на пол. В 16:15:50 во время пикирования на высокой тяге двигателей самолёт перешёл звуковой барьер (1200 км/ч). В 16:16 PST на скорости 1240 км/ч самолёт упал на холмы близ Пасо-Роблеса</span>ruen (Калифорния) и полностью разрушился. Погибли все 38 пассажиров и 5 членов экипажа (5 из них застрелены)[3].
Причина катастрофы
Причиной катастрофы стало то, что сотрудник авиакомпании USAir («дочка» авиакомпании PSA) Дэвид А. Бёрк был уволен за кражу выручки из бара (до этого его могли арестовать за попытку нелегальной перевозки кокаина из Ямайки в США). Он решил отомстить за увольнение и пронёс оружие в самолёт. Во время полёта он расстрелял 2 пассажиров и 3 членов экипажа и ввёл самолёт в пике, убив ещё 38 человек.
Культурные аспекты
Катастрофа рейса 1771 показана в документальном сериале Расследования авиакатастроф в серии В поисках виновных (англ. название I’m The Problem — Я проблема).
См. также
- Катастрофа Fairchild F-27 под Сан-Рамоном
- Катастрофа E-190 в Бвабвате
- Катастрофа A320 под Динь-ле-Беном
Напишите отзыв о статье "Катастрофа BAe 146 под Пасо-Роблесом"
Примечания
- ↑ [www.airfleets.net/ficheapp/plane-bae146-2027.htm PSA N350PS (BAe 146 / Avro RJ - MSN 2027)]
- ↑ [www.planespotters.net/airframe/British-Aerospace/BAe-146/E2027/N350PS-Pacific-Southwest-Airlines-(PSA) N350PS Pacific Southwest Airlines (PSA) British Aerospace 146-200A - cn E2027]
- ↑ [aircrash.ucoz.net/publ/2-1-0-123 07.12.1987 — PSA — BAe 146 (N350PS)]
Ссылки
- [www.jetpsa.com/memorial/memorial.html PSA Flight 182 & 1771 Memorial Page] at [www.jetpsa.com/ The PSA History Museum]
- [aviation-safety.net/database/record.php?id=19871207-0 Описание катастрофы на Aviation Safety Network]
|
Отрывок, характеризующий Катастрофа BAe 146 под Пасо-Роблесом
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.