Катастрофа Boeing 707 под Нью-Йорком (1990)

<tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 40°52′48″ с. ш. 073°29′43″ з. д.40.88000° с. ш. 73.49528° з. д. / 40.88000; -73.49528    </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 73 </td></tr><tr><th style="">Раненые</th><td class="" style=""> 85 </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
Boeing 707-321B авиакомпании Avianca, идентичный разбившемуся </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Boeing 707-321B </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Avianca </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Международный аэропорт Эль-Дорадо, Богота (Колумбия) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Международный аэропорт Хосе Мария Кордова, Медельин (Колумбия) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Международный аэропорт имени Джона Кеннеди, Нью-Йорк (США) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> AVA052 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> HK-2016 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 22 июня1967 года </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 149 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 9 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 85 </td></tr> </table> Катастрофа Boeing 707 под Нью-Йорком — крупная авиационная катастрофа, произошедшая в четверг 25 января1990 года в окрестностях Нью-Йорка в городке Ков-Нек</span>^ru_en. Авиалайнер Boeing 707-321B авиакомпании Avianca выполнял рейс AVA052 из Боготы в Нью-Йорк с промежуточной посадкой в Медельине, а на его борту находились 149 пассажиров и 9 членов экипажа. Из-за плохой погоды в аэропорту им. Джона Кеннеди диспетчер отправлял рейс 052 на круг ожидания три раза общей продолжительностью более часа. После завершения третьего круга экипаж сообщил, что топлива осталось лишь на 5 минут и они не смогут долететь до запасного аэропорта. Диспетчер дал прямой заход на посадку, но из-за плохой погоды экипаж был вынужден уйти на второй круг. Во время этого ухода из-за выработки топлива произошла остановка двигателей, поэтому в 16 милях от аэропорта самолёт совершил вынужденную посадку на лес в районе Ков-Нека и разрушился. Погибли 73 человека — 65 пассажиров и 8 членов экипажа.

Самолёт

Boeing 707-321B (регистрационный номер HK-2016, заводской 19276, серийный 592) был выпущен корпорацией «Boeing» 22 июня 1967 года. Получив бортовой номер N423PA, 30 июня того же года авиалайнер поступил в авиакомпанию Pan American, где ему присвоили имя Clipper Glory of the Skies и с 27 июля начали эксплуатировать. В 1977 году самолёт был продан колумбийской авиакомпании Avianca, в которую поступил 28 февраля и после перерегистрации получил бортовой номер HK-2016. Оснащён четырьмя турбореактивными двигателями Pratt & Whitney JT3D-3B, которые развивали силу тяги по 18000 фунтов (80,07 кН). В авиакомпании Avianca двигатели прошли модернизацию по снижению вырабатываемого шума. В ходе проведённой в июне 1989 года проверки C не было выявлено никаких утечек топлива или аналогичных проблем. На день катастрофы самолёт налетал 61764 часа.

Экипаж

Самолётом управлял опытный экипаж, состав которого был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 51-летний Лауреано Кавьедес (исп. Laureano Caviedes). Очень опытный пилот, проработал в авиакомпании Avianca 27 лет. Управлял самолетами HS-748 и Boeing 727. В должности командира Boeing 707 — с июня 1987 года. Налетал 16787 часов, 1534 из них на Boeing 707.
• Второй пилот — 28-летний Маурисио Клотц (исп. Mauricio Klotz). Опытный пилот, проработал в авиакомпании Avianca 3 года. В качестве второго пилота управлял самолетом Boeing 727. В должности второго пилота Boeing 707 — с декабря 1989 года. Налетал 1837 часов, 64 из них на Boeing 707.
• Бортинженер — 44-летний Матиас Мойяно (исп. Matias Moyano). Проработал в авиакомпании Avianca 24 года. В качестве бортинженера управлял самолетом Boeing 727. В должности бортинженера Boeing 707 — с февраля 1989 года. Налетал 10134 часа, 3077 из них на Boeing 707.

В салоне самолета работали шестеро стюардесс.

Хронология событий

Предшествующие обстоятельства

Boeing 707-321B борт HK-2016 выполнял рейс AVA052 (AV052) из Боготы в Нью-Йорк. План полёта отвечал колумбийским инструкциям и сертифицирован согласно части 129 Федеральных авиационных правил для выполнения в США. Диспетчеру авиакомпании Avianca он был прислан в 06:47 утра по телетайпу. В 13:10, на 5 минут раньше расписания, рейс 052 вылетел из аэропорта Боготы и в 14:04 приземлился в аэропорту Кордова Медельина для дозаправки. Экипаж при этом не сменялся. Всего на борту находились 158 человек: 9 членов экипажа, 122 взрослых пассажира (61 мужчина и 61 женщина), 16 детей (8 мальчиков и 8 девочек) и 11 младенцев (8 мальчиков и 3 девочки). По документам в топливные баки было залито 72 430 фунтов (32 854 кг) авиакеросина на 6 часов 8 минут полёта из следующего расчета: 55 520 фунтов на 4 часа 40 минут полёта до аэропорта Кеннеди, 4510 фунтов на 28 минут вероятной задержки, 7600 фунтов на 30 минут полёта и посадки в запасном аэропорту, а также 4800 фунтов на дополнительные 30 минут полёта. Исходя из этого общий взлётный вес авиалайнера составлял 254 430 фунтов (115 408 кг). Как будет установлено впоследствии, в баки было залито 80 500 фунтов топлива.

В 15:08 авиалайнер вылетел из Медельина. Согласно плану полёта рейс 052 проследовал по океанскому маршруту над Бимини (Багамские Острова), затем направился на север к восточному побережью США. По указанию диспетчера вход в воздушное пространство США выполнен по Атлантическому маршруту 7 на Диксон (Северная Каролина), далее по воздушному реактивному коридору 174 до Норфолка (Виргиния), оттуда прямо на Си-Айсл</span>^ru_en (Нью-Джерси), затем в сектор CAMRN, где рейсу следовало ожидать посадки в аэропорту им. Джона Кеннеди. Эшелон полёта был указан 370 (37 000 футов или 11,28 км). Расстояние по воздуху между аэропортом вылета и аэропортом прибытия составляло 2069 миль.

Примерно в 17:28 на эшелоне 350 (10,67 км) рейс AVA052 вошёл в воздушное пространство Майамского маршрутного центра управления воздушным движением (ARTCC), где получил разрешение подниматься до эшелона 370 около воздушного пересечения URSUS, на котором и прошёл пересечение ADOOR. Продолжая следовать на север, рейс AVA052 три раза переходил на связь с районными диспетчерами. Так с 19:04 до 19:23 поддерживалась связь с центром Норфолк</span>^ru_en. После прохождения перекрёстка BOTON была установлена связь с Атлантик-Сити (Нью-Джерси), которая поддерживалась с 19:43 до 20:12. Третий раз связь была установлена после прохождения перекрёстка CAMRN, что в 39 морских милях (72 км) от аэропорта назначения, поддерживалась с 20:18 до 20:47. На протяжении этого полёта диспетчеры постепенно переводили самолёт на более низкие высоты, в результате чего к маршруту ожидания CAMRN тот подошёл на средней высоте 14 000 футов (4,23 км) над уровнем моря, затем был снижен до 11 000 футов (3,35 км).

В зоне ожидания

В 20:44:43 диспетчер Нью-Йоркского маршрутного центра управления воздушным движением (NY ARTCC) передал рейсу AVA052, что ожидаемое время разрешения (EFC) 21:05. Ранее экипаж уже получал время EFC 20:30 и 20:39. Радиосвязь с американскими диспетчерами вёл второй пилот, который передал: …э-э понятно, думаю у нам нужен приоритет нашего полёта [нрзб]. Тогда диспетчер ответил: Понял. Как долго вы можете сохранять и какая у вас альтернатива? В 20:46:03 второй пилот ответил: Да сэр, мы можем находиться ещё пять минут. Это всё что мы можем сделать. Диспетчер: Понял, какая у вас альтернатива?. Второй пилот в 20:46:13: э-э, мы выбрали Бостон, но, э-э, у него уже полный трафик, я думаю. Диспетчер: …повторите свой альтернативный аэропорт. В 20:46:24 второй пилот ответил: это был Бостон, но мы не может сделать этого теперь, мы, нам теперь не хватит топлива.

Диспетчер по передаче, который помогал радарному диспетчеру в NY ARTCC и контролировал радиопереговоры в 20:46:24 по телефону связался с диспетчером в Нью-Йоркском управлении подходом (NY TRACON) и сообщил: Авианка ноль пять два, находящийся в зоне подхода CAMRN, может задержаться ещё на 5 минут. Вы в состоянии принять его или мне его направить на запасной? Диспетчер в NY TRACON спросил: Какая у него сейчас скорость?, на что получил ответ: э-э, я не думаю, что точно правильно могу дать вам его скорость. Тогда в 20:46:38 диспетчер в NY TRACON сообщил: Замедлите его до один восемь ноль узлов, я приму его. Он на радаре три юго-западнее CAMRN. Диспетчер по передаче: Скорость один восемьдесят, радарный контакт и я направлю его на курс сорок [40°]. На это диспетчер в NY TRACON сообщил: Это хорошо, после чего в 20:46:44 данные переговоры были завершены.

Как впоследствии утверждал диспетчер передачи в NY ARTCC, в 20:46:24 при установлении связи с диспетчером подхода он не расслышал всего переданного в это время с AVA052 сообщения, а потому и не передал, что самолёту не хватит топлива достичь запасного аэропорта. Когда в NY TRACON сообщили, что готовы принять колумбийский рейс, радарный диспетчер NY ARTCC передал: Авианка ноль пять два тяжелый, следуйте к аэропорту Кеннеди, направление ноль четыре ноль, сохраняйте один один тысяча [11 000 футов], скорость один восемь ноль. Когда второй пилот подтвердил получение информации, то далее он получил указание переходить на связь с NY TRACON. В 20:47:00 согласно данным радиолокатора AVA052 вышел из зоны ожидания CAMRN и в 20:47:21 связался с NY TRACON: … у нас есть информация АТИС, ЯНКИ, мы на один один тысяча. На это в 20:47:27 вспомогательный диспетчер ответил: Авианка ноль пять два тяжёлый, Нью-Йорк подход, спасибо. Снижайте скорость до один восемь ноль, если ещё не сделали этого. Вы можете ожидать по ИЛС на два два левая, высотомеры два девять шесть девять. Сохраняйте направление на Дир-Парк</span>^ru_en. Далее с AVA052 были проведены обычные процедуры по снижению высоты и изменению курса, чтобы поставить его в очередь с остальными самолётами, выполнявшими подход по приборам в аэропорт Кеннеди.

В 20:54:40 диспетчер освободил очередь для AVA052: …поверните направо, правый курс направление два два ноль, мне необходимо крутануть вас, сэр. Затем в 20:56:16 диспетчер передал: Авианка ноль пять два, у меня для вас сдвиг ветра, э-э, на пятнадцать, повышение десять узлов пятнадцать сто футов, затем увеличение в десять узлов в пять сто футов, сообщено на семь двадцать семь. В 20:56:25 второй пилот подтвердил получение информации о сдвиге ветра.

В 21:02:39 рейс AVA052 получил указания по переходу на связь с финальным диспетчером NY TRACON и подтвердил их. Связь была установлена в 21:03:07 и экипаж сообщил о высоте полёта 5000 футов (1524 метра), на что в течение следующих 7 минут получил стандартные указания по снижению до 3000 (914 метров), затем до 2000 футов (610 метров). Тем временем в кабине в 21:03:46 экипаж начал обсуждать (на родном [испанском] языке) процедуру ухода на второй круг при наличии в каждом топливном баке 1000 и менее фунтов топлива. На это второй пилот сказал, что надо постепенно увеличивать мощность, избегая рывков, и при минимальном поднятии носа.

В 21:08:34 диспетчер дал указания снижаться до высоты 3000 футов. Второй пилот подтвердил это и в 21:08:51 самолёт снизился с 5000 до 3000 футов. В 21:09:21 второй пилот сказал другим членам экипажа в кабине, что их ставят первыми в очереди. На удивлённое восклицание командира, второй пилот ещё раз повторил своё мнение, что диспетчер ставит их вперёд, так как знает об их серьёзном положении. Командир возразил: нет, они снижают нас, на что второй пилот ответил: одна тысяча футов. Командир на это ответил: Ах, да, а второй пилот добавил: Они дают нам приоритет.

Заход на посадку

По данным на 21:00, в аэропорту им. Джона Кеннеди из-за проходящего холодного фронта стояла пасмурная погода, вертикальная видимость 200 футов (61 метр), горизонтальная ¼ мили, ветер направлением 190° и скоростью 21 узел, атмосферное давление 29,69 дюймов (754 мм) рт. ст., шёл дождь и стоял туман.

В 21:11:07 диспетчер передал рейсу AVA052: …вы один пять миль от внешнего маркера, поддерживайте две тысячи пока не выйдете на радиомаяк ИЛС два два левая. В 21:11:16 командир сказал: Выбери ИЛС на моей стороне. Второй пилот ему ответил: ИЛС под номером один — один сто десять точка девять выбран. Командир продолжил: Сделай мне закрылки 14 [градусов]. В 21:11:33 второй пилот сказал, что они в 13 милях от внешнего маркера. В 21:11:55 диспетчер сказал рейсу AVA052 поддерживать скорость 160 узлов, если удобно, в 21:12:05 командир дал второму пилоту выпустить закрылки на 25°. В 21:15:08 диспетчер NY TRACON дал рейсу AVA052 указание: Авианка ноль пять два тяжелый, связь Кеннеди-башня один один девять точка один. Хорошего дня. С AVA052 подтвердили получение указаний.

В 21:15:19 второй пилот перешёл на связь с башней аэропорта и сообщил, что им назначена полоса 22L. В ответ диспетчер передал, что AVA052 третий в очереди после Boeing 727, находящегося на финальном участке в 9 миль. В 21:16:19 командир спросил второго пилота, не пора ли выпустить шасси, но тот ответил, что пока рано. В 21:17:17 диспетчер на башне аэропорта Кеннеди спросил: Авианка ноль пять два, какая у вас скорость полёта? На это второй пилот ответил: Авианка ноль пять два, один четыре ноль узлов. Тогда в 21:17:30 диспетчер дал указание увеличить скорость на десять узлов, что второй пилот и подтвердил. Командир при этом проворчал, что сообщать стоит погромче, так как он не услышал.

В 21:18:11 второй пилот сообщил командиру, что они в трёх милях от внешнего маркера. На вопрос командира, захвачен ли сигнал ИЛС, второй пилот ответил утвердительно и в 21:18:32 сообщил, что они вошли в глиссаду. Тогда командир в 21:19:09 дал команду выпустить шасси и закрылки на 40°. На вопрос командира о проверке контрольной карты захода на посадку второй пилот в 21:19:32 сообщил: Посадка проверена. В 21:19:58 диспетчер на башне сообщил: Авианка ноль пять два, [полоса] два два левая, ветер [направлением] один девять ноль около два ноль [узлов], посадка разрешена. Затем в 21:20:10 диспетчер спросил у AVA052, какая у них скорость, на что второй пилот ответил, что 145 узлов.

В 21:20:17 командир скомандовал выпустить закрылки на 50° и спросил, получено ли разрешение на посадку. На это второй пилот ответил, что разрешение получено. В 21:20:28 второй пилот предупредил, что они несколько левее радиомаяка и ниже глиссады. В 21:20:33 бортинженер сообщил, что закрылки выпущены на 50° и карта перед посадкой выполнена. В 21:20:48 второй пилот ещё раз указал, что самолёт идёт ниже глиссады. В 21:21:07 диспетчер запросил по возможности увеличить скорость на 10 узлов, на что второй пилот ответил, что они делают это.

В 21:22:05 авиалайнер был в 3,2 милях от торца полосы, через пару секунд второй пилот сообщил, что они на высоте 1000 футов (305 метров) над уровнем аэродрома. В 21:22:57 второй пилот сообщил о сдвиге ветра, в 21:23:08 бортинженер сказал: Глиссада. Скорость снижения. 500 футов. В это же время с 21:23:08 по 21:23:23 в кабине раздалось одиннадцать голосовых предупреждений «WHOOP! WHOOP! PULL UP!» системы опасного сближения с землёй (GPWS). Затем с 21:23:25 по 21:23:29 прозвучало четыре предупреждения о снижении ниже глиссады. В 21:23:23 «Боинг» был на высоте 200 футов (61 метр) в 1,3 миле от торца полосы и левее продолжения её оси, когда командир спросил: Эта полоса, где она?, на что второй пилот ответил, что также не видит её. Тогда в 21:23:28 командир дал команду убрать шасси.

Повторный заход

В 21:23:34 второй пилот по радиосвязи передал: Уходим на второй круг, Авианка ноль пять два. Диспетчер ответил: Авианка ноль пять два тяжелый, Роджер, э-э поднимайтесь и сохраняйте две тысячи, поворот влево на один восемь ноль. Второй пилот ответил: поднимаемся и сохраняем две тысячи, направление один восемь ноль. В 21:23:54 командир скомандовал убрать закрылки до 25°, а затем сказал, что не наблюдал полосы, на что второй пилот и бортинженер ответили, что также не видели её. В 21:24:04 диспетчер спросил: Авианка ноль пять два, уточните, сэр, вы делаете левый поворот? Командир сказал второму пилоту, чтобы тот передал о чрезвычайной ситуации на борту, поэтому тот доложил: Поворачиваем вправо на курс один восемь ноль и мы попробуем ещё раз, у нас заканчивается топливо. На это диспетчер в 21:24:15 ответил: Окей. На вопрос командира второму пилоту, сообщил ли он, что они объявляют чрезвычайную ситуацию, второй пилот ответил утвердительно.

В 21:24:31 командир велел уменьшить угол закрылков, диспетчер в это же время дал указание продолжать левый поворот до курса 150° с сохранением высоты 2000 футов. В 21:24:39 диспетчер на башне дал указание переходить на частоту 118.4 МГц для связи с диспетчером подхода. В 21:24:55 командир велел установить закрылки на 15°, второй пилот в это же время переключил связь и сообщил: …подход, Авианка ноль пять э-э два тяжелый, мы просто ушли на второй круг и э-э мы сохраняем две тысячи и пять на…. В 21:25:07 диспетчер в NY TRACON сообщил: Авианка ноль пять два тяжелый, Нью-Йорк, добрый вечер. Поднимайтесь и сохраняйте три тысячи. Командир тут же сказал: Предупреди его, что у нас нет топлива. Второй пилот сообщил диспетчеру: Поднимаемся и сохраняем три тысячи, и у нас кончается топливо, сэр. На вопрос командира, сообщено ли диспетчеру, что на самолёте кончается топливо, второй пилот ответил: Да, сэр. Я передал о курсе сто восемьдесят и что мы сохраняем три тысячи футов, а он собирается вернуть нас.

В 21:26:27 диспетчер NY TRACON велел выполнить левый поворот на курс 070° и в 21:26:35 сообщил: Авианка ноль пять тяжёлый, я собираюсь направить вас на 15 миль к северо-востоку, а затем назад в очередь захода на посадку. Это нормально для вас с вашим топливом? На это второй пилот ответил: Думаю что да. Спасибо вам большое. Затем в 21:29:11 второй пилот спросил диспетчера: А вы можете уступить нам заключительное сейчас…? В ответ диспетчер сказал: …согласен, сэр. Поворот влево, курс ноль четыре ноль. Далее в 21:30:32 диспетчер сказал: Авианка ноль пять два, набирайте и сохраняйте три тысячи. На это второй пилот ответил: Ответ отрицательный, сэр. У нас просто заканчивается топливо, окей, и мы уже на три тысячи, окей. Тогда диспетчер передал: Окей, поворот налево на курс три один ноль, сэр.

В 21:30:55 командир дал указание установить закрылки на 14°. Одновременно с ним диспетчер дал указание: Авианка пятьдесят два, следуйте курсом три шесть ноль, пожалуйста. Второй пилот сообщил командиру, что закрылки выпущены на 14°, а когда тот спросил, каким курсом следовать, то ответил, что 360°. В 21:31:01 диспетчер NY TRACON сообщил: Окей, вы номер два в заходе на посадку. Просто я должен дать вам достаточно пространства, так как вы будете выполнять это без возможности на повторный заход. В 21:31:22 командир спросил: Три шестьдесят, нет?, на что второй пилот ответил: Три шестьдесят. В 21:32:07 рейсу AVA052 было дано указание повернуть на курс 330°.

Катастрофа

В 21:32:39 бортинженер доложил: Срыв пламени, срыв пламени в двигателе номер четыре (крайний правый). На это командир сказал: Вот и срыв пламени. Затем бортинженер доложил о срыве пламени в двигателе номер три и что далее последуют номер два или номер один. В 21:32:49 командир сказал: Покажите мне полосу. Тогда в этот же момент второй пилот доложил диспетчеру: …мы только что потеряли два двигателя и нам необходим приоритет, пожалуйста. Тогда диспетчер дал указание поворачивать на курс 250°, они в 15 милях от внешнего маркера и разрешена посадка на полосу 22L. В 21:33:07 диспетчер передал: …вы в один пять миль от внешнего маркера, поддерживайте две тысячи пока не выйдете на радиомаяк и заходите по ИЛС на два два левая. В 21:33:23 второй пилот ответил: Это дойдёт на двух. Это была последняя радиопередача с рейса AVA052.

В 21:34:00 диспетчер спросил: У вас имеется достаточно топлива, чтобы вы добрались до аэропорта? Однако ответа уже не прозвучало. В это же время лайнер с выпущенными на 14° закрылками и убранными шасси правым бортом и передней частью врезался в склон холма крутизной 24° в лесистом жилом районе на северном берегу Лонг-Айленда. От удара фюзеляж разделился на три части. При этом основная часть продвинулась по земле лишь на 21 — 25 футов (6,5 — 7,5 метров), а носовая часть промчалась дальше по склону и остановилась в 90 футах (27 метров) от остальных. Пожара на борту не возникло. Также был повреждён пустующий деревянный дом, который стоял на холме.

Первыми к месту катастрофы прибыли местные жители, они же по телефонам экстренной помощи сообщили о происшествии пожарным и полиции. Спасательные службы прибыли сразу с нескольких общин, но ход работ осложнялся тем, что к месту происшествия можно было добраться лишь по узкой дороге и далее по крутому склону, так как хвостовое оперение перекрыло другую дорогу. Последнее привело и к созданию пробок на шоссе, что также затрудняло прибытие спасателей.

В катастрофе погибли 73 человека, в том числе 8 членов экипажа (все 3 пилота и 5 из 6 стюардесс). 81 человек получил серьёзные травмы, включая выжившую стюардессу и 8 детей. 4 человека получили незначительные травмы. На земле никто не погиб.

Расследование

Анализ данных

Расследованием катастрофы рейса AVA052 занялись следователи Национального комитета по безопасности на транспорте (NTSB).

Установлено, что экипаж был достаточно квалифицирован и уже неоднократно совершал полёты в аэропорт имени Джона Кеннеди города Нью-Йорка. При расчётной продолжительности полёта 4 часа 40 минут в баки было залито топлива на 6 часов 8 минут полёта, но катастрофа произошла спустя 6 часов 26 минут, что дало основания предполагать, что топлива было залито гораздо больше — около 80500 фунтов вместо 72430. Рейс AVA052 имел достаточно топлива чтобы долететь до аэропорта назначения, уйти на второй круг и долететь до запасного аэропорта в Бостоне. Но к моменту получения плана полёта погода в Бостоне ухудшилась и в течение полёта снизилась ниже приборных метеоусловий. В ходе следствия были выявлены нарушения в работе диспетчеров в Медельине, работе экипажа в полёте и в работе наземных диспетчеров с рейсом AVA052.

Запись о последнем рейсе из параметрического черного ящика была удалена неизвестными. Расследование строилось на анализе разговоров из кабины пилота.

Причины

Окончательный отчёт расследования NTSB был опубликован 30 апреля 1991 года.

Согласно отчёту, причиной катастрофы стала ошибка пилота, поскольку экипаж ни разу не сообщил диспетчеру о критическом уровне топлива как это предписано Международной ассоциацией воздушного транспорта (IATA). Важным фактором оказалось отсутствие стандартизированной терминологии для сообщения о минимальном и критичном состоянии в отношении топлива. Также сыграло использование слова «приоритет», значение которого звучало как критичное для испано-говорящих пилотов, но не для говорящих на английском диспетчеров. Это могло ввести в заблуждение пилотов, когда ATC подтвердило их приоритет. Расследование NTSB также выявило несколько упущений со стороны ATC, но все они были признаны несущественными. В частности, при передаче самолёта от диспетчера из Вашингтона диспетчеру аэропорта им. Джона Кеннеди не было оговорено, что у самолёта заканчивается горючее.

Многие пассажиры были оскорблены заявлением, что Федеральная Авиационная Администрация (FAA) не несёт ответственности за этот инцидент.

Авиакомпания Avianca подала в суд на действия диспетчеров FAA, которые привели к недопониманию между ними и пилотами рейса 052. FAA защищалась тем, что экипаж не сообщал о нехватке топлива до самого последнего момента и ни разу не сообщил оставшийся запас топлива при запросах на приоритет при посадке, тем самым диспетчеры не могли дать самолёту правильный приоритет.

Также в отчёте NTSB указывалось, что, начиная со взлёта в Медельине, сопровождения рейса AVA052 диспетчерами Avianca не было. Вкладом в катастрофу стало то, что экипаж не смог использовать международную диспетчерскую систему для помощи в международном перелёте в условиях высокой загруженности аэропортов и при плохой погоде. Эта катастрофа, также как и аварийная посадка A310 в Швехате, был использована как пример того, почему во всех странах сопровождение рейсов должно быть про-активным.

После ряда обсуждений было вынесено решение, по которому США выплачивает 40% суммы компенсаций для пассажиров и их семей, остальное платит авиакомпания.

Культурные аспекты

• Катастрофа рейса AVA052 показана во втором сезоне канадского телесериала Расследования авиакатастроф в эпизоде Роковая задержка.
• Архивные видеозаписи с места катастрофы можно увидеть в фильме Послезавтра в эпизоде, где показывают самолёт, якобы упавший из-за турбулентности.
• Катастрофа также упоминается в книге Малкольма Гладуэлла Посторонние (англ. Outliers).

Ссылки

• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19900125-0 Описание катастрофы на Aviation Safety Network]
• [libraryonline.erau.edu/online-full-text/ntsb/aircraft-accident-reports/AAR91-04.pdf Avianca, The Airline of Columbia, Boeing 707-321B, HK 2016, Fuel Exhaustion, Cove Neck, New York, January 25, 1990. (NTSB/AAR-91-04)] (англ.). Проверено 1 февраля 2014.

Рейс 052 Avianca
Обломки рейса 052
Общие сведения
Дата	25 января 1990 года
Время	21:34 EST
Характер	Вынужденная посадка на лес
Причина	FUEL (выработка топлива), ошибки экипажа и диспетчера
Место	Ков-Нек</span>ruen (Нью-Йорк, США)

Отрывок, характеризующий Катастрофа Boeing 707 под Нью-Йорком (1990)

Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.