Катастрофа Boeing 707 под Парижем

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рейс 820 Varig
Общие сведения
Дата

11 июля 1973 года

Время

14:03 UTC

Характер

Пожар на борту

Место

близ Орли, 5 км от аэропорта Париж-Орли (Франция)

Координаты

48°45′ с. ш. 2°24′ в. д. / 48.750° с. ш. 2.400° в. д. / 48.750; 2.400 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.750&mlon=2.400&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 48°45′ с. ш. 2°24′ в. д. / 48.750° с. ш. 2.400° в. д. / 48.750; 2.400 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.750&mlon=2.400&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно


Boeing 707-345C компании Varig (англ.)

Модель

Boeing 707-345C

Авиакомпания

Varig (англ.)

Пункт вылета

Галеан, Рио-де-Жанейро (Бразилия)

Пункт назначения

Орли, Париж (Франция)

Рейс

RG-820

Бортовой номер

PP-VJZ

Дата выпуска

26 февраля 1968 года (первый полёт)

Пассажиры

117

Экипаж

17

Погибшие

123

Выживших

11

Катастрофа Boeing 707 под Парижем — авиационная катастрофа, произошедшая 11 июля 1973 года в окрестностях Парижа близ аэропорта Париж-Орли с самолётом Boeing 707-345C авиакомпании Varig (англ.), в результате которой погибли 123 человека.





Самолёт

Boeing 707-345C с бортовым номером PP-VJZ (заводской — 19841, серийный — 683) был выпущен корпорацией The Boeing Company в 1968 году и 26 февраля совершил свой первый полёт. Его четыре турбореактивных двигателя были модели Pratt & Whitney JT3D-3B и развивали суммарную силу тяги 4 × 18 000 фунтов. Изначально авиалайнер предназначался для компании Seaboard World Airlines (англ.), но вместо этого 31 марта был куплен бразильской компанией Varig (англ.), которая затем кратковременно сдала его этой самой Seaboard в лизинг. Салон имел планировку F, а его пассажировместимость составляла 124 места: 12 мест (5 рядов) в салоне первого класса и 112 (включая 3, зарезервированных для членов экипажа) — в туристическом. Последнюю лётную проверку авиалайнер проходил 12 февраля 1973 года, а последний ежегодный технический осмотр — 15 мая того же года, после которого на момент катастрофы имел налёт 539 часов. Всего на момент катастрофы самолёт имел в общей сложности 21 470 часов налёта и 5677 посадок[1][2][3][4].

Экипаж

Основной лётный экипаж

Резервный лётный экипаж

Персонал в салоне

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс RG-820 из Рио-де-Жанейро в Париж и в 03:03 вылетел из аэропорта Галеан. На борту находились 117 пассажиров и 17 членов экипажа, взлётный вес составлял 326 700 фунтов, что было в пределах нормы. В 03:50 авиалайнер занял эшелон 330 (33 тысячи футов или 10 километров), на котором продолжил полёт с крейсерской скоростью 0,8 числа Маха. В 06:26 по указанию диспетчера экипаж поднялся до эшелона 370 (37 тысяч футов или 11,3 километра), а в 11:53 — до 390 (39 тысяч футов или 11,9 километра). Круиз был завершён на эшелоне 350 (35 тысяч футов или 10,7 километра), а пилотировал самолёт в этот момент основной экипаж[6].

В 13:40 экипаж вышел на связь с Западным сектором диспетчерского центра Парижа и получил разрешение на снижение на VOR Шартр, прохождение которого было оценено в 13:52. В 13:43 с борта самолёта было доложено о прохождении эшелона 280 (8,5 километра), а в 13:46 — эшелона 170 (5,2 километра). В 13:50 Парижский диспетчерский центр дал указание выполнить правый доворот по схеме захода на посадку и продолжать снижаться до эшелона 100 (3050 метров), что было достигнуто в 13:52, а затем до 080, что было достигнуто в 13:55 (2440 метров). Самолёт в этот момент следовал на VOR Туссю-ле-Нобль (фр.). В 13:57 диспетчер дал указание переходить на связь с диспетчером подхода Орли. Выйдя с ним на связь через минуту, экипаж получил указание сохранять высоту 080 и указания по заходу на ВПП 26. Погодные условия в это время были отличными и не создавали никаких помех для посадки[6].

Затем в 13:58:20 командир доложил, что на борту возник пожар и потребовал аварийного снижения. Согласно докладу командира, пожар начался в конце пассажирского салона в туалете. 13:59:00 диспетчер дал разрешение снижаться до высоты 3000 футов (914 метров) и заходить на посадку на ВПП 07, расстояние до которой составляло 22 морские мили (40,7 километра), что позволяло выполнить посадку с прямой. В ответ на доклад диспетчера, экипаж сообщил, что огня очень много и начал выходить на ВПП 07, до торца которой оставалось 10 миль (18,5 километра). Чёрный дым начал проникать в кабину пилотов, при этом пассажирский салон к тому времени уже весь был заполнен дымом и пассажиры начали задыхаться. В 14:01:10 диспетчер дал разрешение снижаться до 2000 футов (610 метров). Получение информации было подтверждено, что стало последней передачей с рейса RG-820. Пилоты надели кислородные маски и защитные очки, но чёрный дым уже заполнил кабину и, несмотря на открытые боковые окна, начал закрывать приборную панель. По показаниям свидетелей на земле, снаружи был виден лишь небольшой дым в нижней части фюзеляжа. В сложившейся ситуации командир принял решение о вынужденной посадке, чтобы избежать падения неуправляемого самолёта на город[6][7].

В 14:03 через боковые окна пилоты выбрали подходящую площадку и осуществили посадку на местности высотой 76 метров, на которой находился сад из небольших деревьев, к югу от деревушки Солксьер (фр. Saulxier) коммуны Соль-ле-Шартре (фр.) в 5 милях к югу от аэропорта. Касание земли произошло сразу после небольшой дороги и было довольно жёстким. От перегрузок левая стойка шасси сломалась, после чего авиалайнер проскользил на двигателях, а затем «на брюхе» 590 метров прежде чем остановился. Самолёт потерял при этом все двигатели и половину левой плоскости, но в целом аварийная посадка была успешной, так как фюзеляж почти не пострадал. По свидетельствам очевидцев, единственным видимым признаком пожара был дым из корневой части вертикального стабилизатора[6].

10 человек выбрались наружу сами: 4 через левое окно фонаря кабины, 4 через правое окно фонаря, 1 через левую переднюю пассажирскую дверь и 1 через люк на кухне. Все 10 являлись членами экипажа, и только два из них получили серьёзные ранения, один был ранен веткой дерева, пробившей иллюминатор, а остальные успели вдохнуть дыма, но выжили. Все они вместе с подоспевшими фермерами попытались спасти из салона остальных людей, но охвативший авиалайнер огонь не позволял им этого сделать. Когда через 6—7 минут к месту катастрофы подъехали пожарные машины, пожар уже привёл к взрыву в верху хвостовой части. Крыльевые и центральный топливные баки взорваться не успели. Через переднюю дверь пожарные извлекли четырёх находящихся без сознания пассажиров, но позже трое из них скончались из-за отравления. Всего в катастрофе погибли 123 человека: 7 членов экипажа (из 17) и 116 пассажиров (из 117)[6]. На момент событий это была вторая крупнейшая авиакатастрофа во Франции (на 2015 год — пятая)[3].

Причины

Как показала проверка крови у погибших, подавляющее большинство (122 из 123) скончались из-за отравления угарным газом. По свидетельствам выживших бортпроводников Терси и Кармелино, задымление началось в заднем туалете, при этом дым изначально был белым[8]. Изучив все вероятные очаги пожара в задней части фюзеляжа, комиссия пришла к выводу, что пожар начался в левом заднем туалете, а источником, вероятнее всего, стало короткое замыкание или неосторожность одного из пассажиров[9]. Полёт был долгим, поэтому в туалетах находилось сразу несколько пачек бумажных одноразовых полотенец. Использованные выбрасывались в бункер, где под действием сухого воздуха высохли, став потенциальным источником возгорания. Далее огонь стал распространяться по проходящим вблизи проводам и отдельной мебели с деревянными стенками. Возникший дым быстро заполнил пассажирский салон, а затем и кабину пилотов[10].

Последствия

Известные погибшие пассажиры[7]:

После данной катастрофы было принято решение запретить курить в туалетах самолётов[11].

Несмотря на гибель почти всех пассажиров, пилот Жилберту Араужу да Силва получил положительную известность, так как, приняв решение о посадке до аэродрома, он предотвратил ситуацию, когда авиалайнер мог потерять управление и упасть на пригород Парижа, тем самым погубив ещё больше людей. После катастрофы он продолжал работать ещё 6 лет. Официально он считается погибшим 30 января 1979 года, когда пилотируемый им Boeing 707 борт PP-VLU исчез над Тихим океаном[7].

См. также

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Boeing 707 под Парижем"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Rapport, p. 318.
  2. Rapport, p. 319.
  3. 1 2 [aviation-safety.net/database/record.php?id=19730711-0 Aircraft accident Boeing 707-345C PP-VJZ Paris-Orly Airport (ORY)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 6 июля 2013. [www.webcitation.org/6I1zUCPNF Архивировано из первоисточника 11 июля 2013].
  4. [www.taxiwayalpha.com/fleets/profile.php?aircraft=44104 PP-VJZ — Boeing 707-345C — Varig] (англ.). Taxiway Alpha Fleet Listings. Проверено 6 июля 2013.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 Rapport, p. 317.
  6. 1 2 3 4 5 Rapport, p. 316.
  7. 1 2 3 Ângelo Medeiros. [www.gilbertoaraujodasilva.sertaopb.com/ Especial Gilberto Araújo – Nascido para voar] (порт.) (16 августа 2008). Проверено 6 июля 2013. [www.webcitation.org/6I1zWKx5F Архивировано из первоисточника 11 июля 2013].
  8. Rapport, p. 321.
  9. Harro Ranter. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19730711-0 ASN Aircraft accident Boeing 707-345C PP-VJZ Paris-Orly Airport (ORY)]. aviation-safety.net. Проверено 10 октября 2016.
  10. Rapport, p. 328.
  11. Rapport, p. 329.

Литература

Ссылки

  • [youtube.com/watch?v=IgPdUanfJ1E Avião da Varig cai em Paris] на YouTube

Отрывок, характеризующий Катастрофа Boeing 707 под Парижем

– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.