Катастрофа Boeing 747 в Найроби

Рейс 540 Lufthansa
Разбившийся Boeing 747-130 борт D-ABYB за 4 года до катастрофы
Общие сведения
Дата	20 ноября 1974 года
Время	07:54 EAT
Характер	Крушение после взлёта
Причина	Недостаточная подъёмная сила, взлёт с убранными предкрылками
Место	в 1120 м от аэропорта Найроби, Найроби (Кения)
Координаты	01°20′01″ ю. ш. 36°54′25″ в. д.1.33361° ю. ш. 36.90694° в. д. / -1.33361; 36.90694
Погибшие	59
Раненые	54
Воздушное судно
Модель	Boeing 747-130
Имя самолёта	Hessen
Авиакомпания	Lufthansa
Пункт вылета	Франкфурт-на-Майне (ФРГ)
Остановки в пути	Найроби (Кения)
Пункт назначения	аэропорт имени Яна Смэтса, Йоханнесбург (ЮАР)
Рейс	LN540/15
Бортовой номер	D-ABYB
Дата выпуска	30 марта 1970 года (первый полёт)
Пассажиры	140
Экипаж	17
Выживших	98

См. также: Рейс 540

Катастрофа Boeing 747 в Найроби — авиационная катастрофа, произошедшая в среду 20 ноября 1974 года в Найроби (Кения). Авиалайнер Boeing 747-130 немецкой авиакомпании Lufthansa выполнял грузопассажирский рейс LN540/15 по маршруту Франкфурт-на-Майне—Найроби—Йоханнесбург, но через 16 секунд после вылета из Найроби рухнул на землю и разрушился. Из находившихся на его борту 157 человек (140 пассажиров и 17 членов экипажа) погибли 59.

Это первая в истории авиационная катастрофа с участием Boeing 747 и крупнейшая (по состоянию на 2016 год) на территории Кении.

Самолёт

Boeing 747-130 (регистрационный номер D-ABYB, заводской 19747, серийный 29) был выпущен корпорацией «Boeing» в 1970 году и 30 марта совершил свой первый полёт. К 13 апреля авиалайнер был продан немецкой авиакомпании Lufthansa, где получил бортовой номер D-ABYB и имя Hessen. В авиакомпании это был уже второй Boeing 747 (после борта D-ABYA, поступившего 10 марта того же года). Оснащен четырьмя турбовентиляторными двигателями Pratt & Whitney JT9D-7. На день катастрофы налетал 16 781 час.

Предшествующие обстоятельства

20 ноября 1974 года Boeing 747-130 борт D-ABYB выполнял грузопассажирский рейс LN 540/15 из Франкфурта-на-Майне (ФРГ) в Йоханнесбург (ЮАР) с промежуточной посадкой в Найроби (Кения). Первый этап полёта прошёл без отклонений, после чего в Найроби произошла смена экипажа. Командиром нового экипажа был 53-летний Кристиан Крак (нем. Christian Krack) — очень опытный пилот, налетавший свыше 10 000 часов, 1619 из них на самолётах B747. Вместе с ним в кабине находились второй пилот Иоахим Шаке (нем. Joachim Schacke) и бортинженер Руди Хан (нем. Rudi Hahn). Всего на борту находились 17 членов экипажа, 140 пассажиров и груз почты. Общий взлётный вес составлял 254 576 килограммов (561 236 фунтов), что гораздо меньше максимально допустимого, а потому экипаж принял решение не использовать при взлёте полную мощность двигателей, что позволяло увеличить их ресурс.

По договорённости между пилотами, на первом этапе полёта должен был пилотировать второй пилот, а командир выполнять предполётные процедуры. В 07:42 было дано разрешение на запуск двигателей.

Найроби-башня	Люфтганза пять четыре ноль, Найроби-башня.
2-ой пилот	Пять четыре ноль, готовы следовать.
Найроби-башня	Понял. Вы можете выбрать [для взлёта] полосу два четыре, если хотите, или полосу ноль шесть. Что выбираете?
Командир (2-ому пилоту)	О, два четыре это хорошо.
2-ой пилот	Мы берём два четыре.
Найроби-башня	Понял. Разрешается следовать к началу взлёта, полоса два четыре.
2-ой пилот	Понял. Разрешается следовать к началу взлёта, полоса два четыре. А нам разрешено его занять?
Найроби-башня	Люфтганза пять четыре ноль, разрешается. Вход и отслеживание в обратном порядке.
2-ой пилот	Понял, спасибо.
2-ой пилот (командиру)	Так, закрылки?
Командир	Есть.
2-ой пилот	Так, я должен выполнять взлёт.
Командир	Да, пожалуйста.
Бортинженер	Контрольный лист. Тормоза?
2-ой пилот	Проверены.
Бортинженер	Закрылки?
2-ой пилот	Десять, десять, зелёный.
Бортинженер	Управление полётом? (ответ неразборчив)
Бортинженер	Перепускные клапаны?
2-ой пилот	Проверены [открыты].
Бортинженер	Полётные приборы и индикаторы на панели?
Командир	Нет предупреждений.
2-ой пилот	Предупреждения отсутствуют.
Командир	[после зачитывания списка] Отчёт по кабине получен.
Бортинженер	Контрольный список завершён.

Катастрофа

Пока самолёт следовал к ВПП, экипаж выпустил закрылки на 10°. Синхронно с ними должны были выпуститься и предкрылки. В аэропорту в это время стояла тёплая ясная погода. В 07:50 лайнер занял позицию на исполнительном старте. В 07:51 с экипажем связался диспетчер.

Найроби-башня	Люфтганза пять четыре ноль, ваше положение?
2-ой пилот	Готовы.
Найроби-башня	Диспетчер разрешает Люфтганза пять четыре ноль из Найроби в Ян Смэтс по дельта амбер один ноль. Подъём и сохранение высоты три пять ноль [10,7 км], на Майк Браво Мбея Эхо. Разрешение на проверки и взлёт истекает в пять шесть [07:56], сейчас пять один [07:51].

После завершения чтения контрольного списка перед взлётом бортинженер доложил об этом командиру и второму пилоту, поэтому экипаж приступил к взлёту. Рычаги двигателей были установлены во взлётное положение 3A, после чего лайнер начал разгон по полосе. Разгон выполнялся в нормальном режиме, вскоре командир доложил о скорости в 80 узлов, затем V₁ (скорость принятия решения), а затем и V_R (скорость подъёма носовой стойки шасси). На скорости 230 км/ч второй пилот потянул штурвал «на себя», самолёт поднял нос, а затем оторвался от земли.

Но стоило авиалайнеру оторваться от земли, как сидевшие у иллюминаторов пассажиры заметили сильную вибрацию крыла, которая затем распространилась на весь самолет. Экипаж помимо вибрации заметил, что высота набирается очень медленно, возникли подозрения об отказе одного из двигателей, но бортинженер доложил, что они все работают исправно. Затем включился трясун штурвала, предупреждающий об опасности сваливания. Боясь, что скорость может упасть до критического значения, второй пилот отклонил штурвал от себя, выведя самолет в горизонтальный полёт на высоте около 30 метров над землёй. Для снижения аэродинамического сопротивления он скомандовал убрать шасси. Но когда для этого открылись массивные створки ниш, аэродинамическое сопротивление только возросло, из-за чего самолёт начал снижаться. Это увидел и диспетчер на башне аэропорта, который тут же объявил сигнал тревоги. В 1120 метрах от выходного торца полосы №24 «Боинг» коснулся земли, а ещё через 114 метров врезался в проходящую по насыпи автомобильную дорогу, в результате чего фюзеляж разорвало на части. Основная часть промчалась по земле ещё 340 метров, при этом развернувшись на 180°. Самолёт разрушился и сгорел. Весь полёт длился всего 16 секунд.

Сразу после остановки бортпроводники начали эвакуацию пассажиров. Довольно быстро прибыли и пожарные машины. КВС, второй пилот и бортинженер также успели эвакуироваться. Но затем взорвались заправленные авиакеросином топливные баки, убив тех, кто находился ещё на борту самолёта. В катастрофе погибли 59 человек — 57 пассажиров и 2 члена экипажа (бортпроводники). Ещё 54 человека получили различные ранения, а всего выжили 89 человек. Это первая катастрофа в истории самолётов Boeing 747 (не путать с авариями). Также по состоянию на 2016 год это крупнейшая авиационная катастрофа на территории Кении и в истории авиакомпании Lufthansa.

Причины катастрофы

Следствие довольно быстро установило причину катастрофы. Дело в том, что экипаж на самом деле не открыл перепускные клапаны, в результате пневматическая система выпуска предкрылков, которые должны выпускаться синхронно с закрылками, не была включена. Из-за невыпущенных предкрылков крыло не могло создать достаточную подъёмную силу, что в условиях взлёта с высокогорного аэродрома (высота около 1,6 км над уровнем моря) в тёплом воздухе и при сниженной мощности двигателей привело к снижению высоты, а экипажу не хватило времени на осознание и исправление ситуации. Сопутствующими факторами были названы нарушения проверок экипажем пунктов контрольного списка, а также отсутствие сигнализации о положении предкрылков.

Как удалось вскоре установить, за предыдущие годы эксплуатации Boeing 747 уже было два случая взлёта с убранными или не полностью выпущенными предкрылками, как, например, в 1972 году на самолёте компании BOAC. Однако в тех двух случаях экипаж успевал предотвратить развитие ситуации, и катастрофы не происходило, в отличие от третьего случая — в Найроби. В результате производителю было указано внести ряд изменений в конструкцию по предупреждению сваливания и в сигнализацию состояния механизации крыла. Бортинженер попал под суд за непроверенное положение перепускных клапанов. Процесс завершился в 1981 году снятием всех обвинений. Тем не менее, в авиакомпании всех троих впоследствии либо сократили «по состоянию здоровья», либо значительно понизили в должности.

См. также

Авиационные катастрофы вследствие взлёта с убранными закрылками и (или) предкрылками

• Катастрофа Boeing 707 в Анкоридже
• Катастрофа Boeing 727 в Далласе
• Катастрофа Boeing 737 в Буэнос-Айресе
• Катастрофа Boeing 737 в Медане
• Катастрофа MD-82 в Мадриде
• Катастрофа MD-82 в Детройте
• Катастрофа Trident под Лондоном
• Катастрофа Ил-18 под Ленинградом

Отрывок, характеризующий Катастрофа Boeing 747 в Найроби

«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.