Катастрофа Boeing 767 в Пусане

Рейс 129 Air China
Разбившийся самолёт за 4,5 года до катастрофы
Общие сведения
Дата	15 апреля 2002 года
Время	11:21 CST
Характер	CFIT (врезался в гору)
Причина	Ошибки экипажа
Место	гора Дотдае, в 4,6 км от аэропорта Кимхэ, Пусан, Республика Корея
Координаты	35°13′58″ с. ш. 128°55′41″ в. д.35.23278° с. ш. 128.92806° в. д. / 35.23278; 128.92806
Погибшие	129
Раненые	37
Воздушное судно
Модель	Boeing 767-2J6ER
Авиакомпания	Air China
Пункт вылета	Международный аэропорт Шоуду, Пекин (КНР)
Пункт назначения	Международный аэропорт Кимхэ, Пусан (Республика Корея)
Рейс	CA129
Бортовой номер	B-2552
Дата выпуска	9 октября 1985 года (первый полёт)
Пассажиры	155
Экипаж	11
Выживших	37

Катастрофа Boeing 767 в Пусане — крупная авиационная катастрофа, произошедшая в понедельник 15 апреля 2002 года. Авиалайнер Boeing 767-2J6ER авиакомпании Air China выполнял пассажирский рейс CA129 из Пекина в Пусан, но при заходе на посадку врезался в склон горы Дотдае в 4,6 километрах от аэропорта Пусана и разрушился. Из находившихся на его борту 166 человек (155 пассажиров и 11 членов экипажа) погибли 129, 37 выжили, получив ранения различной степени тяжести.

На 2016 год это единственная катастрофа в истории авиакомпании Air China и крупнейшая авиационная катастрофа на территории Республики Кореи.

Самолёт

Boeing 767-2J6ER (регистрационный номер B-2552, заводской 23308, серийный 127) был выпущен корпорацией «Boeing» в 1985 году (первый полёт совершил 9 октября под тестовым б/н N60659). 25 октября был передан Администрации гражданской авиации Китайской Народной Республики (CAAC), в которой 29 октября получил бортовой номер B-2552 и начал эксплуатироваться. С 1 июля 1988 года в связи с реорганизацией CAAC авиалайнер начал эксплуатироваться в выделившейся из неё авиакомпании Air China. На день катастрофы в парке авиакомпании насчитывалось всего 9 Boeing 767: 4 Boeing 767-200 и 5 Boeing 767-300. Их техническим обслуживанием согласно договору с авиакомпанией занималась фирма «AMECO</span>^ru_en».

Пассажировместимость самолёта была 214 мест — 18 в бизнес-классе и 196 в экономклассе. Оснащён двумя турбовентиляторными двигателями Pratt & Whitney JT9D-7R4E4. Левый двигатель (серийный номер P716912) был установлен на самолёт 23 сентября 2000 года и имел наработку 29151 час, в том числе 4676 часов после капитального ремонта. Правый двигатель (серийный номер P716929) был установлен на самолёт 24 октября 2001 года и имел наработку 31026 часов, в том числе 1858 часов после капитального ремонта. На день катастрофы авиалайнер налетал 39541 час и совершил 14308 циклов «взлёт-посадка», в том числе 16729 часов и 6407 циклов «взлёт-посадка» после капитального ремонта.

Экипаж и пассажиры

Самолётом управлял опытный экипаж, состав которого был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 30-летний Ву Ксинлу (англ. Wu Xinlu, кит. 吴新路). Родился в декабре 1971 года. В сентябре 1990 года поступил в Китайский университет гражданской авиации, который закончил в июле 1994 года, после чего начал работать пилотом в авиакомпании Air China. В сентябре 2001 года закончил обучение в Air China на командира, прошёл проверки в Air China и CAAC, после чего 26 ноября 2001 года был квалифицирован на командира Boeing 767. Налетал 6497 часов 23 минуты, 6287 часов 23 минуты из них на Boeing 767 (289 часов 30 минут из них в должности КВС).
• Второй пилот — 29-летний Гао Лиджие (англ. Gao Lijie, кит. 高丽杰). Родился в январе 1972 года. В августе 1989 года поступил в Военно-воздушную академию, которую закончил в сентябре 1993 года, после чего начал работать пилотом в авиакомпании Air China. В январе 2002 года прошёл тренировки в учебном центре авиакомпании, после проверок в Air China и CAAC 23 февраля 2002 года был сертифицирован на второго пилота Boeing 767. Данный полёт был третьим для него в этой должности, ранее он дважды летал в аэропорт Кимхэ. Налетал 5295 часов, 1215 часов 14 минут из них на Boeing 767.
• Третий пилот — 27-летний Ху Ксиангнинг (англ. Hou Xiangning, кит. 侯乡宁). Родился в июне 1974 года. В сентябре 1993 года поступил в Китайский университет гражданской авиации, который закончил в июне 1994 года, после чего в августе 1997 года начал работать пилотом в авиакомпании Air China. Налетал 1775 часов 5 минут, 1078 часов 55 минут из них на Boeing 767.

В салоне самолёта работали восемь стюардесс.

Гражданство	Пассажиры	Экипаж	Всего
Республика Корея	135	0	135
Китайская Народная Республика	19	11	30
Узбекистан	1	0	1
Всего	155	11	166

Всего на борту самолёта находились 166 человек — 11 членов экипажа и 155 пассажиров (включая 5 детей возрастом от 3 до 9 лет).

Хронология событий

Предшествующие обстоятельства

Командир доложил о прибытии экипажа в 14:00 CST 14 апреля 2002 года, после чего прошёл необходимый медосмотр и признан пригодным к полёту. Ночевал командир перед вылетом в спальне авиакомпании Air China.

Утром 15 апреля за 1 час 15 минут до вылета из Пекина КВС получил в офисе Air China, расположенном в здании аэровокзала, полётное задание.

В 08:37 CST, задержавшись на 17 минут, Boeing 767-2J6ER борт B-2552 из пекинского аэропорта Шоуду и взял курс на Пусан (Республика Корея).

Согласно записи речевого самописца, примерно за полчаса до посадки (в 10:49:55) экипаж через АТИС получил информацию о погоде (Оскар) на 10:48 (01:28 UTC), согласно которой видимость составляла 2 мили. В 10:50:17 второй пилот сказал, что не смог расслышать ясно всю информацию. Далее он провёл брифинг по подходу, который включал в себя указание используемой взлетной полосы, типа подхода и высоту принятия решения, однако ряд важных параметров не был назван: схема захода, удерживаемая высота до входа в глиссаду, используемое навигационное оборудование аэропорта и минимальная абсолютная высота в данном секторе. Контрольная карта по подходу была выполнена между 10:56:12 и 10:56:30.

В 10:57:25 экипаж получил информацию АТИС (Папа) о погоде в Кимхэ. В 11:01:02 сидевший на откидном кресле третий пилот, который отвечал за радиосвязь, сообщил остальным членам экипажа, что пытается установить связь с диспетчером в Пусане. Первый контакт с Кимхэ-подход был установлен в 11:06:30, после чего диспетчер дал указание взять курс 190° и снижаться до 6000 футов (1,83 км).

Рейс CA129 находился в 32 милях (59 километрах) северо-западнее радара Кимхэ на высоте 17000 футов (5,18 километров). В 11:06:53 диспетчер повторил информацию (Папа) и в 11:07:01 указал, что посадка будет осуществляться на полосу №36L прямым заходом, что было подтверждено в 11:07:07.

В 11:08:50 диспетчер запросил у рейса 129 категорию посадки. Второй пилот сказал: Категория посадки Чарли, что в 11:09:07 третий пилот и передал диспетчеру. В 11:08:56 АТИС передала информацию (Квебек), но на речевом самописце она не зафиксировалась.

В 11:09:21 диспетчер сообщил рейсу Air China-129 о смене ВПП на №18R (фактически, та же полоса №36L, но обратным курсом), в связи с чем на высоте 17000 футов требовалось взять курс 210°. Приняв сообщение, в 11:09:21 второй пилот сообщил всем в кабине: Заход по кругу на 18 правую. Тогда третий пилот доложил диспетчеру: Заход по кругу 18 правая, Эйр Чайна 129. В 11:09:30 диспетчер переспросил, по какой категории рейс CA129 осуществляет заход: Чарли или Дельта. Командир сказал, что Чарли, поэтому третий пилот доложил: Чарли, Эйр Чайна 129, Чарли.

Заход на посадку

С 11:10:19 по 11:12:29 командир и второй пилот обсудили посадку на полосу №18R: в частности, обговорили, что минимальная высота при выполнении разворотов должна быть 700 футов (213 метров), так как со стороны захода находятся горы. В 11:13:01 КВС заметил, что идёт дождь, хотя никаких данных АТИС о дожде экипаж не получал. В 11:13:35 второй пилот спросил, выпускать ли закрылки в положение 1, на что ответ был положительным.

В 11:13:59 авиалайнер достиг высоты 6000 футов, поэтому диспетчер дал указание взять курс 160° и снижаться до 2600 футов.

В 11:14:47 из-за пасмурной погоды командир решил снять солнцезащитные очки, чтобы приспособиться к естественному освещению. В 11:15:15 диспетчер дал указание взять курс 090°.

В 11:15:28 КВС опять проворчал по поводу дождливой погоды и в 11:15:51 дал указание довыпустить закрылки, на что второй пилот сообщил об установке закрылков на 5°. В 11:16:33 диспетчер подхода передал: Эйр Чайна 129, поворот левый, курс 030, следовать на радиомаяк ИЛС полосы 36, затем полёт по кругу к полосе 18 правая, сообщите о наблюдении полосы. В 11:16:50 командир повторил указания диспетчера, после чего третий пилот подтвердил диспетчеру получение информации.

В 11:17:11 второй пилот сообщил, что спуск надо ускорить, а радиомаяк захвачен. Когда в 11:17:30 командир спросил, надо ли им сохранять текущую высоту. Второй пилот сказал что нет, и следует снижаться до 700 футов. В 11:17:42 речевой самописец зафиксировал звук выпуска шасси, в 11:17:47 командир дал команду снижать скорость из-за сильного ветра и выпустить закрылки на 20°, что сразу было выполнено. В 11:17:54 лайнер летел на высоте 2208 футов (673 метра) с приборной скоростью 175 узлов (324 км/ч) и относительно земли 222 узла (411 км/ч), когда диспетчер подхода дал указание снижаться до 700 футов, что третий пилот и передал всем остальным в кабине. В 11:18:29 диспетчер подхода потребовал у рейса 129 сообщить о наблюдении полосы. В 11:18:39 командир сказал, что наблюдает полосу, о чём в 11:18:41 третий пилот и сообщил диспетчеру. В этот момент высота полёта составляла 952 фута (290 метров) при приборной скорости 158 узлов (293 км/ч) и относительно земли 187 узлов (346 км/ч).

В 11:18:44 диспетчер подхода проинструктировал: Эйр Чайна 129, связь с башней один восемнадцать точка один, круг на запад. Третий пилот на это подтвердил лишь получение информации о выполнении разворота к ВПП №18R, не назвав переход на частоту башни, а диспетчер его не поправил. Затем по указанию командира второй пилот в 11:18:53 отключил автопилот и взял управление. В 11:18:55 в кабине раздались несколько сигналов. В 11:18:57 была достигнута высота 700 футов, поэтому командир дал указание сохранять её. В 11:18:58 лайнер летел курсом 347° на высоте 672 фута (205 метров) с путевой скоростью 158 узлов (293 км/ч) и относительно земли 182 узла (337 км/ч) с левым креном 16,7°.

В 11:19:08 прозвучало предупреждение об уходе с глиссады, поэтому второй пилот сказал третьему пилоту, чтобы тот отключил ИЛС, что и было сделано. В 11:19:17 командир сказал: 20 секунд, а в 11:19:33: Сохранять наблюдение за полосой. В 11:19:34 второй пилот ответил: Поворот, а в 11:19:41: Снова поднимаемся, сохраняем текущую высоту 700 футов, посадочный курс. В 11:19:46 был перезапущен автопилот.

В 11:19:52 диспетчер подхода проинструктировал снова: Эйр Чайна 129, связь с башней, один восемнадцать один. Третий пилот ответил: Башня контакта один два один… один одни восемь точка один, хорошего дня, Эйр Чайна 129. По прямой линии диспетчер подхода предупредил основного диспетчера на башне о рейсе 129, однако рейс 129 на связь с башней не перешёл. Вместо этого в 11:20:00 командир спросил второго пилота, наблюдает ли тот траверз торца полосы, на что ответ был положительным. Диспетчер на башне в это время попытался вызвать рейс CA129 на аварийной частоте (121,5 МГц): Это Кимхэ-башня на связи. Эйр Чайна 129, если слышите меня, связь на один один восемь точка один. В 11:20:13 перешедший на частоту 118,1 МГц третий пилот ответил: Кимхэ-башня, Эйр Чайна 129, разворачиваемся для захода на 18 правая. Второй пилот одновременно с ним заметил: Ветер слишком сильный, очень трудно лететь. Авиалайнер в это время проходил по курсу 011° траверз торца полосы 18R с приборной скоростью 157 узлов и скоростью относительно земли 177 узлов.

В 11:20:15, спустя 13 секунд с момента проверки времени на начало базового разворота, командир сказал о начале выполнения разворота, а затем сообщил, что взял управление. В 11:20:19 диспетчер запросил у экипажа подтвердить выполнение базового разворота, на что командир сказал, что они поворачивают вправо, а в 11:20:23 третий пилот доложил: Выполняем, Эйр Чайна 129. В 11:20:25 основной диспетчер дал разрешение на посадку: Эйр Чайна 129, проверьте выпуск шасси, ветер на два один ноль в один семь узлов [9 м/с], посадка разрешена, полоса 36 левая, не наблюдается.

В 11:20:32 командир дал указание выпустить закрылки на 30, а затем полностью. Далее он отключил автопилот и начал выполнять разворот вручную. В 11:20:33 с экипажем связался вспомогательный диспетчер наземного контроля, который уточнил, что посадка будет на полосу 18 правая, на что третий пилот ответил: Круг, [нрзб] 18 правая, давление три тысячи, Эйр Чайна 129. Одновременно с этим в 11:20:34 командир дал указание снизить скорость, что второй пилот и подтвердил. Авиалайнер в этот момент проходил курс 350° с приборной скоростью 158 узлов и скоростью относительно земли 170 узлов (314 км/ч).

Катастрофа

В 11:20:41 вспомогательный диспетчер спросил: Эйр Чайна 129, вы можете садиться?. На это в 11:20:47 экипаж дал положительный ответ. «Боинг» в это время [11:20:44] с правым креном 23,6° проходил курс 007° с приборной скоростью 152 узла и скоростью относительно земли 165 узлов. Также диспетчер подхода спросил у диспетчера на башне, будет ли выполняться посадка, но его на башне не услышали. Не расслышав подтверждения от экипажа, в 11:20:51 вспомогательный диспетчер запросил: Эйр Чайна 129, повторите ваше решение, но ответа не прозвучало. В это же время на борту рейса 129 второй пилот предупредил командира, о необходимости сохранять высоту, на что тот ответил: Помоги мне найти посадочную полосу. Второй пилот ещё раз сказал, что полёт трудный и необходимо сохранять высоту.

В 11:21:02 диспетчер запросил у рейса 129 доложить о их нахождении, на что третий пилот сообщил, что выполняют третий разворот. Тут второй пилот поправил третьего, что самолёт уже на четвёртом развороте, поэтому третий пилот сообщил башне, что рейс 129 уже на последнем развороте. В 11:21:09 командир спросил, видит ли кто-нибудь полосу. На это второй пилот ответил отрицательно и добавил, что надо уходить на второй круг, но командир ничего не сказал.

В 11:21:15 второй пилот, вероятно, увидел перед ними лес, потому что закричал: Вверх, вверх. Авиалайнер начал поднимать нос, но режим двигателей при этом увеличить не успели. Одновременно диспетчер доложил: Посадка разрешена на 18 правая, Эйр Чайна 129. Через пару секунд в 11:21:17 летящий по курсу 149 с правым креном 26,8° и положительным тангажом 11,4° рейс CA129 с приборной скоростью 125 узлов (231 км/ч) и скоростью относительно земли 133 узла (246 км/ч) врезался в покрытый лесом склон горы Дотдае на высоте 704 фута (214 метров) над уровнем моря и в 204 метрах над уровнем аэродрома в 4,6 километрах от торца ВПП №18R аэропорта Кимхэ. Первой в деревья врезалась правая плоскость, которая целиком отделилась. Промчавшись сквозь деревья 200 метров, лайнер разрушился и загорелся. На месте погибли 127 человек — 8 членов экипажа (второй и третий пилоты и 6 стюардесс) и 122 пассажира, ещё 2 пассажира умерли в больницах (один на следующий день, другой — через 17 дней), увеличив общее число жертв до 129. Выжили 37 человек — 3 члена экипажа (командир и 2 стюардессы (они находились у выходов L2 и R2)) и 34 пассажира (все находились в экономклассе), они получили тяжёлые травмы и ожоги.

На 2016 год это крупнейшая авиакатастрофа на территории Республики Кореи.

Расследование

Расследованием причин катастрофы рейса CA129 занялось Корейское бюро по расследованию авиационных происшествий (KAAIB).

Окончательный отчёт расследования был опубликован в мае 2005 года.

Было установлено, что наиболее вероятной причиной катастрофы стала ошибка экипажа. В частности, пилоты выполняли заход на посадку и не стали уходить на второй круг, зная при этом, что погодные условия ниже метеорологического минимума, установленного для данного типа самолёта, хотя этот минимум указан в правилах и учебных пособиях авиакомпании Air China.

Кроме того, из-за плохого взаимодействия между пилотами основной разворот для захода на ВПП №18R был сделан позже и за пределами зоны подхода. Когда пилоты потеряли взлётную полосу из виду, они должны были уходить на второй круг. Лишь за 5 секунд до катастрофы второй пилот сказал командиру, что надо прерывать заход на посадку, но тот ничего на это не сказал, а второй пилот не начал самостоятельно выполнять уход на второй круг.

Последствия

Вопреки традиции менять номер рейса после катастрофы в знак уважения к погибшим на нём пассажирам и членам экипажа, авиакомпания Air China не стала менять номер рейса Пекин — Пусан CA129.

Через два дня после катастрофы другой Boeing 767-2J6ER пролетел этим рейсом без происшествий, хотя он целых 10 часов и 10 минут кружил около аэропорта Кимхэ из-за плохой погоды.

Теперь по этому маршруту летает Boeing 737-800, но номер рейса — CA129 — остался неизменным.

Ссылки

• Корейское бюро по расследованию авиационных происшествий
  •  (кор.) [dlps.nanet.go.kr/SearchDetailView.do?cn=MONO1200511924 CA129 Final Report] — итоговый отчёт на корейском языке
  •  (англ.) [web.archive.org/web/20060518132314/152.99.129.24/eng/rct/Final%20report-English2005.4.15.pdf AIRCRAFT ACCIDENT REPORT. CONTROLLED FLIGHT INTO TERRAIN. AIR CHINA INTERNATIONAL FLIGHT 129. B767-200ER,, B2552. MOUNTAIN DOTDAE, GIMHAE. APRIL 15, 2002] (англ.). Korea Aviation Accident Investigation Board (4 March 2005). Проверено 20 марта 2014. [www.webcitation.org/65TjpsymL Архивировано из первоисточника 15 февраля 2012]. — итоговый отчёт на английском языке

Отрывок, характеризующий Катастрофа Boeing 767 в Пусане

– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…