Катастрофа Boeing 777 в Сан-Франциско

Рейс 214 Asiana Airlines
Последствия катастрофы
Общие сведения
Дата	6 июля 2013 года
Время	11:28 PDT (18:28 UTC)
Характер	Крушение на ВПП
Причина	Ошибки пилотов
Место	аэропорт Сан-Франциско, Сан-Франциско, США
Координаты	37°36′48″ с. ш. 122°21′53″ з. д.37.61333° с. ш. 122.36472° з. д. / 37.61333; -122.36472
Погибшие	3
Раненые	181
Воздушное судно
Разбившийся самолёт за 2 года до катастрофы
Модель	Boeing 777-28EER
Имя самолёта	Unicef
Авиакомпания	Asiana Airlines
Пункт вылета	Международный аэропорт Инчхон, Сеул, Республика Корея
Пункт назначения	Международный аэропорт Сан-Франциско, Сан-Франциско, США
Рейс	OZ-214
Бортовой номер	HL7742
Дата выпуска	25 февраля 2006 года (первый полёт)
Пассажиры	291
Экипаж	16
Выживших	304

См. также: Рейс 214

Катастрофа Boeing 777 в Сан-Франциско — авиационная катастрофа, произошедшая 6 июля 2013 года. При посадке в аэропорту Сан-Франциско разбился авиалайнер Boeing 777-28EER авиакомпании Asiana Airlines, совершавший рейс OZ-214 по маршруту Сеул—Сан-Франциско. Из 307 человек (291 пассажир и 16 членов экипажа), находившихся на борту, погибли три школьницы (две на месте катастрофы, одна в больнице), 182 человека госпитализированы. Двое пострадавших парализованы из-за травм позвоночника.

Самолёт

Boeing 777-28EER (регистрационный номер HL7742, заводской 29171, серийный 553, имя Unicef) был выпущен в 2006 году (первый полёт совершил 25 февраля). 7 марта того же года передан южнокорейской авиакомпании Asiana Airlines. Оснащен двумя двигателями Pratt & Whitney PW4090. На день катастрофы совершил около 5000 циклов «взлёт-посадка» и налетал свыше 36000 часов.

Экипаж и пассажиры

Самолётом управляли два экипажа — основной и сменный.

Основной экипаж:

• Командир воздушного судна — 48-летний Ли Джунмин (англ. Lee Jung Min, кор. 이정민). Налетал 12387 часов, 3220 из них на Boeing 777. На момент катастрофы находился в кресле второго пилота. Это был его первый полет в качестве КВС-инструктора.
• Второй пилот — 45-летний Ли Гангук (англ. Lee Kang Kuk, кор. 이강국). В качестве КВС управлял самолётом Airbus A320. Налетал 9793 часа, 43 из них на Boeing 777 (9 полетов). На момент катастрофы находился в кресле командира.

Сменный экипаж:

• Командир воздушного судна — 52-летний Ли Джонджу (англ. Lee Jong-joo, кор. 이종주).
• Второй пилот — 41-летний Пон Донвон (англ. Bong Dong-won, кор. 봉동원).

В салоне самолёта работали 12 бортпроводников.

Гражданство	Пассажиры	Экипаж	Всего
Китай	141	0	141
Республика Корея	77	14	91
США	64	0	64
Канада	3	0	3
Индия	3	0	3
Таиланд	0	2	2
Франция	1	0	1
Япония	1	0	1
Вьетнам	1	0	1
Всего	291	16	307

Всего на борту самолёта находилось 307 человек — 16 членов экипажа и 291 пассажир.

Хронология событий

Полёт к Сан-Франциско

 ВПП 28L 

 Двигатель 

 Фюзеляж 
 и двигатель 

 Шасси 

 Хвост 

Неофициальная схема расположения фюзеляжа и обломков рейса 214

Рейс OZ-214 вылетел из Сеула в Сан-Франциско в 05:04 KST (08:04 UTC). Время полёта составляло около 11 часов. На борту самолета находились 291 пассажир и 16 членов экипажа. До начала посадки полёт проходил в штатном режиме.

Самолётом управляли два экипажа: основной и сменный. В момент катастрофы самолётом управлял основной экипаж. Непосредственное управление посадкой осуществлял второй пилот, сидевший в кресле КВС, а командир занимал кресло второго пилота, осуществляя функции КВС-инструктора. Кроме того, в кабине находился второй пилот сменного экипажа. КВС сменного экипажа отдыхал в салоне.

Посадка

По данным NTSB, признаков неисправности самолёта обнаружено не было. Оба двигателя работали до столкновения с землёй. Согласно результатам расследования, катастрофа произошла в результате череды неверных действий, допущенных пилотами. На удалении примерно в 24 км (15 миль) от торца ВПП самолёт находился несколько выше глиссады. Экипажу предстояло скорректировать полётную конфигурацию, чтобы выйти на нужную высоту. Однако когда самолёт подошёл к отметке в 10 км (5 миль) от ВПП, он всё ещё находился значительно выше глиссады. Пилоты начали менять конфигурацию, чтобы быстро спуститься. В результате применённые ими настройки привели к переходу рукояток управления тяги двигателей в режим холостого хода, а автомат тяги перешёл в режим «Hold», при котором воздушная скорость бортовым компьютером не контролируется. При этом никто из находившихся в кабине экипажа не заметил произошедшего. В результате самолёт стал терять скорость быстрее, чем предписано при посадке.

Пилоты не замечали развития катастрофической ситуации, в переговорах с диспетчером отрабатывали стандартные процедуры посадки и о чрезвычайной ситуации не сообщали. Тем временем, самолёт быстро терял воздушную скорость и высоту. Вместо 137 узлов (~ 257 км/ч) Boeing 777 имел скорость в 118 узлов (~ 220 км/ч) и всего 103 узла (~ 190 км/ч) за несколько секунд до крушения. Скорость снижения была почти в 2 раза выше требуемой: 6 м/с (1200 футов в минуту) вместо 3,5 м/с (700 футов в минуту).

Катастрофа

Пилоты заметили, что скорость снижения и воздушная скорость не соответствуют необходимым, когда самолёт находился на высоте в 60 метров (200 футов) от земли, но не предприняли действий для ухода на второй круг. Только когда «Боинг» опустился ниже 30 метров (100 футов) экипаж осознал критичность ситуации и попытался исправить положение, но безуспешно. В это время (за 4 секунды до крушения) сработала сигнализация опасности сваливания. Обычно после получения этого сигнала пилоты увеличивают тягу двигателей и опускают нос самолёта, чтобы набрать скорость, но в данной ситуации земля была слишком близко. За 1,5 секунды до столкновения экипаж решил уйти на второй круг, но возможности для этого уже не было (авиалайнер находился не более чем в 10-15 метрах от земли), и в 11:28 PDT (18:28 UTC) рейс OZ-214 столкнулся с каменной насыпью перед торцом взлётной полосы. От удара у самолёта оторвались хвостовая часть и левый двигатель. Изуродованный лайнер проскользил днищем несколько метров по ВПП, резко подпрыгнул вверх, развернувшись при этом на 330° вокруг вертикальной оси, ещё раз ударился днищем о землю и остановился.

При разрушении фюзеляжа шесть человек выбросило из самолёта: четырёх бортпроводников, которые находились в своих служебных креслах в хвостовой части самолёта, и двух пассажирок, потому что они не были пристёгнуты ремнями безопасности. Бортпроводники были госпитализированы с различными травмами, а две 16-летние китайские школьницы, направлявшиеся в составе группы в летний религиозный лагерь в США, погибли на месте (по мнению NTSB, использование ими ремней с высокой долей вероятности позволило бы сохранить им жизнь). Все секции пассажирских сидений остались в салоне.

Фюзеляж остановился примерно в 600 метрах от места удара. Топливные баки остались неповреждёнными, поэтому утечки топлива не произошло и пожара не возникло. Однако оставшийся правый двигатель загорелся, и огонь стал распространяться по фюзеляжу. Заметив пожар, одна из бортпроводниц организовала эвакуацию пассажиров, которую помогали проводить прибывшие спасательные службы. Большинство находившихся на борту (98 %) самостоятельно покинули самолёт, а пятеро оказались заперты огнём и были спасены пожарными. Одна из них, несовершеннолетняя гражданка Китая, скончалась в больнице через 6 дней после катастрофы (12 июля).

Таким образом, в катастрофе погибли 3 человека. 182 человека госпитализированы, в том числе один пилот и несколько бортпроводников. Семь человек находились в критическом состоянии, в том числе два парализованы из-за травм позвоночника.

Фотогалерея

• NTSBAsiana214ExitDoors.jpg

  Фюзеляж рейса 214 после катастрофы

• NTSBAsiana214Interior2.jpg

  Салон рейса 214 после катастрофы

• OZ-215-debris-field.jpg

  Место катастрофы

Расследование

Официальное расследование причин катастрофы проводил Национальный совет по безопасности на транспорте (NTSB).

Бортовые самописцы («чёрные ящики») обнаружены среди обломков и находились в хорошем состоянии. Кроме того, изучены показания очевидцев, любительские видеосъёмки трагедии, данные переговоров экипажа с диспетчерами, информация с радаров и т. д.

NTSB вскоре после катастрофы частично обнародовало показания пилотов. КВС-инструктор полагал, что при посадке автомат тяги был запрограммирован на поддержание необходимой скорости (137 узлов). Однако за несколько секунд до столкновения он обнаружил, что автомат тяги выключен. Экипаж попытался увеличить скорость и уйти на второй круг, однако сделать этого не удалось. Опрошенные пассажиры подтвердили, что за секунды до удара шум двигателей усилился. Кроме того, лишь за 34 секунды до столкновения с землёй экипаж заметил, что самолёт находится ниже, чем должен. Пилоты заявили, что причиной катастрофы стал сбой в работе автомата тяги в режиме «автопилота».

Вместе с тем, Ассоциация пилотов подвергла NTSB критике за опубликование «неполной информации вне контекста». По мнению ассоциации, это вызвало «буйное теоретизирование [в обществе] насчёт причин катастрофы, что может привести к ошибочным суждениям о намерениях и действиях экипажа». Представительница NTSB не согласилась с критикой, заявив, что опубликование фактической информации чрезвычайно важно, так как оно не даёт разрастаться ложным слухам. Своё недовольство публичными заявлениями NTSB выразило также и Министерство транспорта Южной Кореи.

Окончательный отчет NTSB был опубликован 24 июня 2014 года.

Согласно отчету, катастрофа произошла из-за недостаточного знания пилотами конструктивных особенностей самолёта, что в результате привело к ошибке пилотирования и неправильному заходу на посадку (слишком быстрое снижение при преждевременной потере горизонтальной скорости).

Последствия катастрофы

В ноябре 2014 года Министерство земли, инфраструктуры и транспорта Республики Корея предписало авиакомпании Asiana Airlines приостановить на 45 дней осуществление регулярных рейсов в Сан-Франциско. Дату начала исполнения наказания авиакомпания сможет определить самостоятельно. Причина временной приостановки — недостаточная организация авиакомпанией подготовки, переподготовки и обучения пилотов, что привело к катастрофе рейса OZ-214. В то же время Международная ассоциация воздушного транспорта (IATA) направило официальное письмо в Правительство Республики Корея, в котором просило не вводить санкции в отношении авиакомпании Asiana Airlines в связи с авиакатастрофой.

Культурные аспекты

Катастрофа рейса 214 показана в 15 сезоне канадского документального сериала Расследования авиакатастроф в эпизоде Ужас в Сан-Франциско.

Аналогичные авиакатастрофы

• Авария Boeing 777 в Лондоне — схожее по обстоятельствам первое авиационное происшествие с Boeing 777
• Катастрофа DC-9 в Бостоне

Ссылки

• [aviation-safety.net/database/record.php?id=20130706-0 Описание катастрофы на Aviation Safety Network]
• [www.ntsb.gov/investigations/2013/asiana214/asiana214.html NTSB investigates the Boeing 777 crash in San Francisco] // NTSB  (англ.)
  • [www.ntsb.gov/investigations/summary/AAR1401.html Descent Below Visual Glidepath and Impact With Seawall, Asiana Airlines Flight 214] // NTSB, June 24, 2014; [www.ntsb.gov/doclib/reports/2014/AAR1401.pdf Aircraft Accident Report: AAR-14-01] (pdf)  (англ.)
  • [www.youtube.com/watch?v=8MFPSfGoT1U Animation of Asiana Flight 214 accident sequence] // NTSB.gov (англ.)

Отрывок, характеризующий Катастрофа Boeing 777 в Сан-Франциско

– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.