Катастрофа C-46 под Голливудом

<tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 34°15′30″ с. ш. 118°38′15″ з. д.34.25833° с. ш. 118.63750° з. д. / 34.25833; -118.63750    </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Curtiss C-46E-1-CS Commando </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Standard Air Lines</span>^ru_en </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Нью-Йорк (Нью-Йорк) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Чикаго (Иллинойс)
Канзас-Сити</span>^ru_en (Канзас)
Альбукерке</span>^ru_en (Нью-Мексико)
Голливуд — Локхид Эйр</span>^ru_en, Бербанк (Калифорния) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Лонг-Бич</span>^ru_en (Калифорния) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> SD897R </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N79978 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 13 июля1945 года
(начало эксплуатации) </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 44 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 4 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 35 </td></tr><tr><th style="">Раненые</th><td class="" style=""> 13 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 13 </td></tr> </table> Катастрофа C-46 под Голливудом — авиационная катастрофа, случившаяся во вторник 12 июля1949 года в районе Северного Голливуда и на северо-западной границе современного округа Лос-Анджелес. Пассажирский самолёт Curtiss C-46E-1-CS Commando американской авиакомпании Standard Air Lines</span>^ru_en заходил на посадку в аэропорт Голливуда</span>^ru_en, когда врезался в гору и разрушился, при этом погибли 35 человек.

Самолёт

Curtiss C-46E-1-CS Commando с заводским номером 2936 был выпущен летом 1945 года в военном варианте и 13 июля поступил к заказчику — американским военно-воздушным силам, где получил бортовой номер 43-47410. 9 февраля 1947 года самолёт за ненадобностью передали Администрации военных активов</span>^ru_en, которое занималось распродажей излишков военной техники, накопившейся за годы Второй мировой войны. В апреле 1948 года борт 43-47410 был приобретён частной калифорнийской авиакомпанией Standard Air Lines, Inc.</span>^ru_en, базирующейся в аэропорту Лонг-Бич</span>^ru_en. Самолёт поступил в неё 5 апреля и прошёл перерегистрацию, в результате которой его бортовой номер сменился на N79978.

Лайнер был оборудован двумя поршневыми авиационными двигателями Pratt & Whitney R-2800-75-5E-8 на которых были установлены воздушные винты фирмы Hamilton Standard, с автоматическим гидравлическим регулированием шага лопастей. Общая наработка борта N79978 составляла 1515 часов.

Экипаж

Экипаж самолёта состоял из двух пилотов, находящихся в кабине, и двух стюардесс, которые работали в салоне:

• Командир воздушного судна — 33-летний Рой Г. Уайт (англ. Roy G. White). Имел общий лётный стаж 6038 часов, из которых 2760 часов были на двухмоторных самолётах, в том числе 140 часов на C-46.
• Второй пилот — 29-летний Гарольд Такер (англ. Harold Tucker). Его лётный стаж составлял 4445 часов, включая 30 часов на C-46.
• Старшая стюардесса — 26-летняя Шарлотта Гренандер (англ. Charlotte Grenander).
• Стюардесса — 24-летняя Мэриэнн Роуз (англ. Marianne Rose).

Катастрофа

Самолёт выполнял пассажирский рейс SD-897R (позывные — N978 — от бортового номера) по маршруту Нью-Йорк — Чикаго — Канзас-Сити — Альбукерке — Бербанк — Лонг-Бич. В Канзас-Сити произошла смена экипажа, после чего в 23:21 11 июля борт N79978 вылетел в Альбукерке, при этом полёт проходил в условиях грозы, но в целом прошёл без отклонений. В Альбукерке экипаж начал готовиться к полёту до Бербанка. Всего на борту находились 44 пассажира, включая двух детей, а также 4 члена экипажа; на борту находилось 785 галлонов керосина и 60 галлонов масла, при этом общий вес лайнера составлял 39 746 фунтов (18 028 кг), что было в пределах допустимого, центровка также не выходила за установленные ограничения. В 04:24 самолёт вылетел из Альбукерке и выполняя полёт по «правилам визуальных полётов» направился к Бербанку.

Поначалу полёт проходил в условиях грозы, сопровождающейся сильной турбулентностью, но после погода улучшилась. В 07:22 экипаж связался с диспетчером в Риверсайде и доложил о прохождении Риверсайда в 07:20 на высоте 9000 фут (2700 м), на 500 фут (150 м) выше облаков, после чего запросил информацию о верхней границе облачности близ Бербанка, до которого ещё было 67 миль (108 км) на запад, на что диспетчер сообщил о 2200 фут (670 м) над уровнем моря. Тогда экипаж подал план полёта по приборам от своего нынешнего местонахождения прямо на Бербанк, достижение которого было оценено в 07:40. На это Лос-Анджелесский центр управления воздушным движением выдал следующее разрешение: Диспетчер разрешает N978 следовать прямо от нынешнего положения до пересечения Сими (Simi), поддерживая возвышение [над препятствиями] в 500 фут (150 м). Сохраняйте возвышение в 500 футов до установления связи с «Бербанк—контроль» на 248 кГц. Сразу переходите на связь с контроля на «Бербанк—подход», когда приблизитесь к Бербанку.

В 07:35 экипаж первый раз установил связь с диспетчером взлёта и посадки («Бербанк—башня») и запросил информацию о погоде, на что получил данные на 07:25: сплошная облачность [с нижней границей] на 800 фут (240 м), тонкая неясная, видимость две мили, дымка. Также диспетчер предупредил о ещё одном самолёте — Cessna, который проходил радиомаяк Чатсворт</span>^ru_en (находится на удалении 10,8 мили (17 км) на запад-северо-запад от радиомаяка Бербанк) и ожидал прямой заход. После этого в 07:36 диспетчер связался с экипажем «Цессны» и дал разрешение на посадку, после чего сразу перешёл на связь с экипажем «Кёртиса», которому сообщил: Разрешается выполнять прямой подход к аэродрому, полоса семь, давление аэродрома три ноль ноль два [30,02 дюйма (763 мм) рт. ст.], время сейчас три шесть [07:36]. С самолёта подтвердили получение разрешения, а также доложили о своём местонахождении — подходят к зоне Бербанк, но при этом не назвали высоту. Это был последний радиообмен с бортом N79978. Тем временем к Бербанку приближался Douglas DC-3 авиакомпании California Central Airlines</span>^ru_en, который выполнял рейс 81. В 07:45 его экипаж доложил о подходе к зоне аэропорта, на что диспетчер направил его к северо-западу от Сими с сохранением 500 футов над препятствиями, пока борт N79978 не выполнит посадку. Однако время шло, но самолёт компании Standard Air Lines всё ещё не приземлялся, а его экипаж на вызовы не отвечал и на связь не выходил. Тогда диспетчеры обратились к экипажу самолёта California Central Airlines отыскать пропавший авиалайнер. К тому времени погодные условия уже начали улучшаться, в том числе стал рассеиваться слой облачности. В 08:00 с «Дугласа» доложили о наблюдении горящих обломков в горах Санта-Сусана</span>^ru_en в трёх милях западнее Чатсворта</span>^ru_en.

Летящий в облаках по курсу 239° (при установленном схемой 232°) на высоте 1890 фут (580 м) над уровнем моря «Кёртис» врезался в пологий (уклон 30°) и покрытый лесом склон горы Чатсворт</span>^ru_en высотой 2313 фут (705 м). Врезавшись сперва в кусты и деревья, самолёт через 60 фут (18 м) ударился правым воздушным винтом в 8-футовый (2,5 м) валун, при этом также было повреждено правое крыло. Затем правое крыло врезалось уже в землю и почти полностью разрушилось. Помимо этого, в процессе движения по земле фюзеляж врезался в ещё один валун, в результате чего разбил переднюю часть. О камни ударилось и левое крыло. Потеряв оба двигателя и почти лишившись крыльев, фюзеляж наконец остановился на удалении 360 фут (110 м) от точки первого удара, после чего был охвачен пожаром.

Катастрофа произошла по расчётам в 07:43, исходя из крейсерской скорости полёта самолёта и последнего доклада экипажа о их местонахождении, в точке координат 34°15′30″ с. ш. 118°38′15″ з. д.34.25833° с. ш. 118.63750° з. д. / 34.25833; -118.63750   . В происшествии погибли 35 человек: пилоты Уайт и Такер, стюардесса Роуз, а также 32 пассажира. Выжили старшая стюардесса Гренандер и 12 пассажиров, которые получили серьёзные травмы.

Расследование

Предварительные результаты

На момент катастрофы окрестности Лос-Анджелеса были равномерно покрыты слоем облачности с верхней границей 2400 фут (730 м), притом что экипажу в 07:20 сообщалось о верхней границе облачности 2200 фут (670 м). К тому же облака полностью закрыли находящуюся по курсу гору, на что указывают и показания выживших пассажиров, согласно которым за две-три минуты до удара о землю самолёт влетел в облака. Стоит также отметить, что всего через несколько минут после катастрофы облака начали рассеиваться и вскоре небо прояснилось. Условий для отложений льда на самолёте, за время следования в облаках, не было.

Схема захода на посадку по приборам в аэропорт Бербанка была достаточно известна и опубликована в Сборнике управления по гражданской авиации (англ. Civil Aeronautics Administration publication). Командир самолёта Рой Уайт считался достаточно опытным пилотом, чей лётный стаж составлял шесть тысяч часов, в том числе почти полторы сотни часов на «Кёртисах С-46», и он совершал около сотни посадок по приборам в аэропорту Бербанка. Опыт второго пилота Гарольда Такера был скромнее, но и он также совершил достаточное число заходов на посадку по приборам в аэропорт Берабанк.

Был обнаружен один из высотомеров, который имел настройку давления 30,08 дюйма (764 мм) рт. ст. и показывал высоту 1940 фут (590 м). Оба пилота погибли сидя на своих местах, к которым были закреплены ремнями безопасности. Признаков, что на борту до столкновения был какой-нибудь отказ систем или двигателей, следователи не обнаружили. Запас топлива был достаточным для выполнения полёта, включая необходимый навигационный запас (для полёта к запасному аэродрому), что и привело к сильному пожару после катастрофы. Радионавигационное оборудование аэропорта Голливуд, по имеющимся данным, работало исправно.

Согласно показаниям выжившей стюардессы, минут за 40 до катастрофы в салоне произошла перепалка между двумя пассажирами, и даже успело дойти до рукоприкладства, когда стюардесса разделила их и сообщила о случившемся командиру судна. Тот вышел в салон и пройдя в его хвостовую часть поговорил с обоими участниками потасовки, после чего вернулся в кабину. За время, пока он находился в хвосте, как заявила стюардесса, никто из пассажиров не проходил в кабину. Сам командир из кабины больше не выходил, хотя в 07:22 сообщил о случившемся в салоне диспетчеру в Риверсайде, а минут за 8 до столкновения с горой попросил диспетчера «Бербанк—башня», чтобы самолёт встретила полиция.

Анализ данных

Очевидно, что одним из факторов, приведших к катастрофе, стало преждевременное решение пилотов за несколько минут до происшествия снизиться в слой сплошной облачности. Тем самым было нарушено одно из ключевых правил выполнения визуальных полётов о сохранении безопасной высоты при полёте над препятствиями, коим в данной ситуации был слой облачности с верхней границей до 2400 фут (730 м), а потому столкновение произошло на 1000 фут (300 м) ниже безопасной для данного случая высоты (2900 фут (880 м) над уровнем моря, то есть на 500 фут (150 м) выше слоя облачности). Есть вероятность, что на это решение повлияло начало рассеивания облачности под лучами утреннего солнца. Уже не раз выполнявший визуальные заходы на посадку в данный аэропорт, командир понадеялся, что небо прояснится достаточно быстро, ещё до посадки. Либо он сперва снизился в разрыв между облаков, считая что сможет выполнять визуальный полёт в этом разрыве, который будет увеличиваться с таянием облаков.

Также на такое решение могло повлиять то, что от Канзас-Сити полёт проходил в условиях грозы и сильной турбулентности, что само по себе напрягает, да и общая продолжительность лётного времени составляла 8 часов 22 минуты. В результате экипаж на подходе к Бербанку был сильно утомлён, в результате чего мог выполнять заход на посадку с нарушениями правил.

Есть ещё вариант, что командир судна в тот момент думал о ссоре в салоне, и что после посадки в Голливудском аэропорту этих хулиганов заберёт полиция. Но с другой стороны, прошло уже 40 минут, в течение которых командир больше не выходил в салон, поэтому маловероятно, чтобы пилоты начали снижаться раньше времени из-за потасовки среди пассажиров.

Что касается материальной части, то не имелось никаких признаков неисправностей на борту, запас топлива был достаточный, а экипаж не докладывал на землю ни о каких отказах систем и не объявлял чрезвычайную ситуацию. Один из найденных высотомеров имел настройку давления на 0,06 дюйма (1,5 мм) выше переданного диспетчером за несколько минут до этого, в результате чего мог завышать высоту до 60 фут (18 м), но эта погрешность всё же невелика, а потому по данному высотомеру можно было определить, что самолёт начал снижаться. Таким образом, можно утверждать, что катастрофа произошла по вине экипажа, нарушившего схему выполнения захода на посадку.

Причина катастрофы

Выводы комиссии

1. Авиакомпания, самолёт и экипаж имели необходимые сертификаты;
2. Нет никаких доказательств механической неисправности, либо разрушения конструкции до столкновения;
3. Нет никаких доказательств неисправности самолётного и наземного радиооборудования;
4. Ссора между пассажирами не имела прямого влияния на безопасность выполнения полёта;
5. Самолёт снизился ниже безопасной высоты в начале, либо в процессе выполнения разворота при выполнении схемы подхода к аэропорту;
6. Столкновение с горой произошло в процессе выполнения схемы подхода, при этом самолёт находился на 1000 фут (300 м) ниже высоты, где он должен был находиться при фактических погодных условиях;
7. Место катастрофы расположено почти точно на линии пути схемы подхода от приводного радиомаяка Чатсворт, а при столкновении с горой курс полёта был почти такой, какой установлен правилами для данной схемы;
8. В результате происшествия самолёт разрушился, при этом погибли 35 из 48 человек на борту.

Причиной катастрофы была названа ошибка пилотов, которые при выполнении схемы подхода по приборам к аэропорту Бербанка преждевременно снизились под безопасную высоту.

Последствия

После катастрофы авиакомпания Standard Air Lines</span>^ru_en прекратила полёты и вскоре была упразднена.

Литература

• [specialcollection.dotlibrary.dot.gov/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+452) STANDARD AIRLINES, INC., CHATSWORTH, CALIFORNIA, JULY 12, 1949] (англ.). Совет по гражданской авиации (24 February 1950). Проверено 26 мая 2015.

Ссылки

• [www.baaa-acro.com/1949/archives/crash-of-a-curtiss-c-46-in-hollywood-35-killed/ Crash of a Curtiss C-46 in Hollywood: 35 killed] (англ.). B3A Aircraft Accidents Archives. Проверено 5 июня 2015.

Рейс 897R Standard Air Lines
Разбившийся самолёт за пару месяцев до катастрофы
Общие сведения
Дата	12 июля 1949 года
Время	07:43 PST
Характер	Столкновение с горой
Причина	Ошибка экипажа
Место	Чатсворт</span>ruen, близ Северного Голливуда (Калифорния, США)

Отрывок, характеризующий Катастрофа C-46 под Голливудом

– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.