Катастрофа C-54 в Альварадо

<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Общие сведения</th></tr><tr><th style="">Дата</th><td class="dtstart" style=""> 20 марта1953 года </td></tr><tr><th style="">Время</th><td class="" style=""> 18:38 PST </td></tr><tr><th style="">Характер</th><td class="" style=""> Падение с эшелона </td></tr><tr><th style="">Причина</th><td class="" style=""> Потеря управления по неустановленной причине (вероятно, обледенение) </td></tr><tr><th style="">Место</th><td class="locality" style=""> 1½ мили (2,4 км) северо-восточнее Альварадо</span>^ru_en (Калифорния, США) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Douglas C-54G-10-DO Skymaster </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Transocean Air Lines</span>^ru_en (зафрахтован DOD) </td></tr><tr><th style="">Принадлежность</th><td class="" style=""> Pan American World Airways </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Розуэлл (Нью-Мехико) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Окленд</span>^ru_en (Калифорния)
Гонолулу (Территория Гавайи) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Агана</span>^ru_en, Гуам (Марианские острова) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> TOA-942 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N88942 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 9 октября1945 года(начало эксплуатации) </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 30 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 5 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 35 (все) </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 0 </td></tr> </table> Катастрофа C-54 в Альварадо — авиационная катастрофа, произошедшая в пятницу 20 марта1953 года близ Альварадо</span>^ru_en (штат Калифорния). Авиалайнер Douglas C-54G-10-DO Skymaster американской авиакомпании Transocean Air Lines</span>^ru_en выполнял пассажирский рейс в Окленд по перевозке группы военных, когда в процессе снижения к аэропорту назначения неожиданно потерял управление, после чего быстро потеряв высоту врезался в землю и разрушился. Жертвами катастрофы стали 35 человек.

Самолёт

Участвовавший в происшествии Douglas C-54G-10-DO Skymaster с регистрационным номером N88942 (заводской — 36076) был выпущен во второй половине 1945 года и 9 октября поступил к заказчику — американским ВВС, где изначально получил бортовой номер 45-0623. Однако заказанный ещё во время Второй мировой войны, этот транспортный самолёт в уже наступившее мирное время оказался не нужен, так как армия оказалась ими перенасыщена. Поэтому в 1946 году данный C-54 практически по цене металлолома выкупает американская гражданская авиакомпания Pan American World Airways (Pan Am), где самолёт получает регистрационный номер N88942 и имя Clipper Bostonian. Но через несколько лет уже в Pan Am образовался переизбыток данных самолётов, поэтому в 1951 году борт N88942 был сдан в лизинг другой американской авиакомпании — Transocean Air Lines (позывные — TALOA), которая на тот момент была одним из крупнейших чартерных авиаперевозчиков в стране, преимущественно выполняя военные перевозки в связи с проходившей в то время Корейской войной.

Наработка борта N88942 составляла 5976 летных часов с момента последнего капитального ремонта. Имел четыре поршневых двигателя Pratt & Whitney R-2000-4, оснащённых воздушными винтами производства Hamilton Standard.

Экипаж

В кабине самолёта находились три пилота:

• Пилот-инструктор — 41-летний Харви В. Роджерс (англ. Harvey W. Rodgers) — Главный пилот в авиакомпании. В Transocean Air Lines с 16 марта 1946 года; имел общий налёт 8312 часов, в том числе 5570 часов на типе DC-4/C-54.
• Командир воздушного судна — 41-летний Херман Э. Хум (англ. Herman E. Hum). В Transocean Air Lines с 23 августа 1946 года; имел общий налёт 10 656 часов, в том числе 7379 часов на типе DC-4/C-54.
• Второй пилот — 37-летний Фредерик В. Пэчетт (англ. Frederick W. Patchett). В Transocean Air Lines с 17 сентября 1947 года; имел общий налёт 2886 часов, в том числе 1782 часа на типе DC-4/C-54.

В салоне работали две стюардессы:

• 27-летняя Велма И. Сэндридж (англ. Velma I. Sandridge). В Transocean Air Lines с 22 августа 1952 года.
• 41-летняя Лусилл Мунро Чепмен (англ. Lucille Munro Chapman). В Transocean Air Lines с 20 марта 1953 года.

Катастрофа

Самолёт был зафрахтован Министерством обороны США для перевозки группы военных лётчиков и выполнял пассажирский рейс TOA-942 (TALOA 942) из Розуэлла (штат Нью-Мехико) на Гуам с промежуточной посадкой в Окленде (штат Калифорния) и Гонолулу (Территория Гавайи). Согласно поданному экипажем плану полёта, от Розуэлла до Окленда должен был выполняться визуальный полёт с минимальной высотой над облаками 500 фут (150 м) («500 сверху»), а маршрут был следующим: по воздушному коридору «Red 88» до Альбукерке, по «Green 4» до Палмдейла, по «Blue 14» и «Amber 1» до Бейкерсфилда, далее по «Amber 1» до Фресно, и наконец по «Blue 10» до Окленда. Всего на борту находились 30 военных пассажиров и 5 членов экипажа, а запас топлива был на 10 часов при расчётной продолжительности полёта 6 часов 35 минут. Общий вес авиалайнера был оценён в 63 817 фунтов (28 947 кг) при максимальном допустимом 73 000 фунтов (33 110 кг); центровка также находилась в установленных пределах.

В 12:11 MST рейс 942 вылетел в Окленд. Полёт проходил в нормальном режиме, а в 14:51 MST, пролетая близ Уинслоу (штат Аризона), экипаж отказался от визуального полёта, перейдя на полёт по приборам, сохраняя при этом высоту не ниже, чем 500 футов над облаками.

В 17:32 PST с самолёта доложили о прохождении Фресно в 17:30 на эшелоне 8000 фут (2400 м), находясь не менее, чем на 500 фут (150 м) над облаками, а Лос-Банос рассчитывают пройти в 17:40. В 17:44 PST экипаж связался с радиостанцией во Фресно и дополнительно запросил разрешение на снижение, передав, что выполняя правило «500 сверху» может снизиться до 7000 фут (2100 м). В 17:47 диспетчер выдал следующее разрешение: Диспетчер разрешает Трансокеан 942 [следовать] до радиомаяка Ньюарк, сохраняя 8000 фут (2400 м). Связь с Окленд-Подход после Эвергрин; задержка не ожидается. Доложить о высоте 8000 футов.

Эвергрин был пройден в 18:09 PST на указанной высоте 8000 футов, о чём экипаж доложил через минуту, помимо этого запросив и снижение на низший эшелон. Однако ему было отказано в снижении, так как высота 7000 фут (2100 м) в этот момент была занята другим самолётом, а также дано указание находится пока в зоне ожидания на эшелоне 8000 футов. В этой зоне рейс 942 находился в общей сложности 11 минут.

В 18:27 PST диспетчер подхода дал экипажу указание начав снижение выходить из зоны ожидания, чтобы пройти радиомаяк Ньюарк на высоте 3500 фут (1100 м), при этом докладывая о прохождении каждой 1000 фут (300 м). На небе в это время стояла переменная облачность высотой 1300 фут (400 м) и сплошная на 1800 фут (550 м), дождь, юго-юго-западный ветер со скоростью 17 миль (27 км) в час, видимость 2,5 мили (4,0 км). В 18:30 экипаж доложил о начале снижения с 8000 футов, после чего передавал о снижении на каждые 1000 футов. В 18:36 было доложено о прохождении радиомаяка Ньюарка на высоте 3500 футов, что стало последним сообщением с борта N88942. Через пару минут, в 18:38 PST «Дуглас» рухнул на ячменное поле в полутора милях (2½ км) к северо-востоку от городка Альварадо (округ Аламида). Все 35 человек на борту погибли.

Расследование

Изучение обломков

Авиалайнер рухнул на поле на удалении 3 мили (4,8 км) от радиомаяка Ньюарк по азимуту 323° и в полутора милях к северо-востоку от Альварадо; высота местности примерно 17 фут (5,2 м) над уровнем моря. Первой в землю врезалась правая законцовка крыла при крене, близком к вертикальному, после чего мотогондола, а затем произошёл взрыв. Обломки разбросало на территории длиной 800 фут (240 м) и шириной 300 фут (91 м), при этом остались две крупные части: центральная часть фюзеляжа с частью левой плоскости, которая лежала в перевёрнутом положении на удалении 634 фут (193 м) от точки первого удара, а также находящаяся рядом задняя часть, включая хвостовое оперение и хвостовой конус. Шасси в момент удара были убраны, закрылки установлены на 15°.

Найденные фрагменты постарались восстановить на макете, после чего тщательно изучили. Так было определено, что разрушение произошло при ударе о землю, а до этого нарушения целостности конструкции не было. Ни на одном из фрагментов не было признаков усталостных трещин, как и признаков пожара. Доказательств отказа или сбоя в работе первичной системы управления найти не удалось. Элероны и руль направления разрушились при ударе, но проверка их шарниров показала, что они свободно перемещались, без заедания. Правый элерон находился в нейтральном положении, но триммер руля направления был отклонён влево на 10°. Консоли крыла и нижняя часть фюзеляжа полностью разрушились, но было определено, что крыло не отделялось. Проверка хвостового оперения не обнаружила а нём следов удара каким-нибудь объектом

Самолёт был оборудован противообледенительной системой, но ввиду значительного разрушения, работоспособность этой системы и была ли она включена, следователи определить не смогли.

Ремни всех трёх пилотов лопнули при ударе, то есть все трое находились на своих рабочих местах. В таком же состоянии нашли и ремни на местах обоих стюардесс. Несколько ремней безопасности на сидениях пассажиров частично повредило в пожаре. Все баллоны с углекислотой из противопожарной системы были найдены в неиспользованном состоянии. Оба подогревателя салона разрушились но их проверка не выявила признаков воздействия внешнего огня, либо утечки топлива. Приборы в кабине частично разрушились, но их показания можно было прочесть, в том числе указатели поворота и авиагоризонты застряли в крайнем правом положении. Значение давления на барометрических высотомерах составляло 30,10 дюйма (765 мм) рт. ст. (фактическое — 30,09 дюйма (764 мм)).

Запас топлива по бакам, согласно показаниям датчиков, был распределён следующим образом: № 1 — 690 фунтов (310 кг); № 2 — 600 фунтов (270 кг); № 3 — 190 фунтов (86 кг); № 4 — 120 фунтов (54 кг). Проверка двигателей не выявила неисправностей. Все четыре воздушных винта в момент удара о землю вращались с номинальной частотой.

Погодные условия

Утром в день происшествия на юго-востоке Монтаны и северо-востоке Вайоминга располагался центр циклона, который сопровождался холодной погодой. Холодный фронт двигался на восток и простирался от этого центра на юго-запад, пересекая северо-западную Аризону и юго-восточную Калифорнию. У тихоокеанского побережья штатов Орегон и Вашингтон в свою очередь образовался фронт окклюзии, который двигался на юго-восток и к моменту происшествия находился на северо-востоке Калифорнии. Из-за такой погодной обстановки в Аризоне прогнозировалось обледенение от лёгкого до умеренного на высотах от 10 000 фут (3000 м) до 11 500 фут (3500 м) к востоку от фронта и на высотах от 4500 фут (1400 м) до 6000 фут (1800 м) — к западу. На всех участках трассы прогнозировалась умеренная турбулентность, но без сложных погодных условий.

Согласно показаниям очевидцев, в районе происшествия стояла облачность высотой 1200—1300 футов, когда в 1 миле от места происшествия впервые был замечен самолёт, следовавший под облаками. Он был в крутом правом крене и оставался в таком положении вплоть до удара о землю. Навигационные огни при этом горели, шум двигателей был ровным, а никаких посторонних звуков не было слышно. Примерно в 1000 фут (300 м) к западу-юго-западу от точки удара о землю находился дом, житель которого подбежав к месту происшествия обнаружил на земле куски льда, самые крупные из которых были прямоугольной формы и толщиной до двух дюймов (5 см). То, что этот лёд был с разбившегося самолёта, доказывали оставшиеся отпечатки заклёпок. Согласно показаниям свидетелей, перед катастрофой самолёт пролетел к востоку от этого дома.

Были опрошены экипажи самолётов, пролетавших в этом районе незадолго до и после момента катастрофы. Согласно полученным показаниям, пилоты на высотах выше 5000 фут (1500 м) сталкивались с небольшим обледенением и слабой турбулентностью. Один из экипажей спустя 35 минут после катастрофы рейса 942 находился на высоте 8000 фут (2400 м) в районе радиомаяка Ньюарк, и его самолёт столкнулся с небольшой турбулентностью и сильным обледенением, при этом на мачтах антенны образовывался лёд диаметром до трёх дюймов (8 см), который начал таять лишь когда во время снижения была пройдена высота 4500 фут (1400 м).

Был ещё один фактор, который мог сыграть свою роль в хронологии происшествия — в кабине находился Харви Роджерс (англ. Harvey Rogers), — главный пилот авиакомпании, который в данном полёте выполнял обычную проверку маршрута. Среди пилотов Роджерс характеризовался высокой строгостью, в том числе настаивал, чтобы экипажи точно выполняли установленные в авиакомпании правила по проведению полётов, включая снижение с вертикальной скоростью не выше 400 фут (120 м) в минуту, дабы пассажиры не испытывали дискомфорт. Точно установить, где сидел Роджерс в момент происшествия, следователи не смогли, но судя по проводившимся им проверкам в прошлом, он мог сидеть либо на месте второго пилота, либо на откидном сидении между обоими пилотами.

Анализ данных

В целом от Розуэлла до радиомаяка Ньюарк полёт проходил нормально, но обращают на себя внимание следующие моменты. В 17:30 борт N88942 пролетает Фриско на высоте 8000 футов, а в 17:44, то есть спустя 14 минут, экипаж запрашивает разрешение на снижение. Так как расстояние между Фриско и Лос-Баносом составляет 60 морских миль (111 км), а путевая скорость лайнера была 190 узлов (352 км/ч), то за 14 мнут он должен был пролететь 44 мили (81,5 км), то есть до Лос-Баноса оставалось ещё (26,5 км) или 5 минут полёта. В 17:47 диспетчер даёт указание экипажу следовать на Ньюарк, сохраняя высоту 8000 футов, а после прохождения Эвергрина переходить на связь с диспетчером подхода в Окленде, при этом задержка с посадкой не ожидалась. Уже в 17:49 экипаж докладывает о прохождении Лос-Баноса на указанной высоте и расчётном времени прохождения Эвергрина в 18:08. В это время лайнер летел с достаточно высокой скоростью, то есть пилоты словно спешили.

В 18:10, то есть после Эвергрина, с самолёта запрашивают снижение до 7000 футов, не объясняя причину этого запроса. Согласно показаниям экипажей других самолётов, на данной высоте наблюдалось сильное обледенение, которое мог наблюдать и командир Херман Хум. До Ньюарка ещё оставалась 21 морская миля (39 км), или около 9 минут полёта, поэтому пилот решил несколько снизиться, надеясь, что на меньшей высоте обледенение будет уже не таким интенсивным. Но снижаться было запрещено из-за другого самолёта. Затем возле радиомаяка Ньюарка рейс 942 был отправлен в зону ожидания, где находился на протяжении 11 минут. В этот период самолёт находился в зоне обледенения, но экипаж ни о чём на землю не сообщал, так как, вероятно, не испытывал проблем с пилотированием.

В 18:27 диспетчер даёт указания по выполнению подхода к аэропорту, но с самолёта о начале снижения сообщают только спустя 3 минуты. Согласно прогнозу, на данной высоте ветер был 280° 55 узлов, то есть встречный и достаточно сильный, что привело к снижению путевой скорости, а потому и приближение к радиомаяку выполнялось дольше. Далее самолёт начал снижаться, а экипаж исправно сообщал о прохождении каждой 1000 футов, после чего в 18:36 доложил о прохождении радиомаяка Ньюарк на высоте 3500 футов. Ни о каких проблемах на борту в этих докладах не сообщалось. Само снижение с 8000 до 3500 футов длилось 6 минут, то есть средняя вертикальная скорость составляла 750 фут (230 м) в минуту — почти вдвое выше, чем указано в правилах. Есть вероятность, что пилот Роджерс в это время намеренно промолчал, так как проверял экипаж, а данное нарушение хотел озвучить уже после завершения полёта. Затем «Дуглас» выходит из-под контроля, после чего с крутым правым креном входит в быстрое снижение, потеряв высоту 3500 футов за пару минут, то есть с вертикальной скоростью около 1750 фут (530 м) в минуту, а в трёх милях от радиомаяка врезается в землю.

Непонятно было, что стало причиной этой потери управления. Рассматривалась версия об отказе или сбое в работе системы управления элеронами, но никаких доказательств этого найдено не было, в том числе правый элерон в момент катастрофы находился в нейтральном положении. Тросы управления проверить не удалось из-за разрушения крыла. Несколько странным было положение указателя закрылков, но его можно было объяснить влиянием бокового удара о землю.

Свидетель указывал на нахождение у места падения толстых кусков льда, которые, судя по контурам, отвалились от самолёта при ударе. Это означало, что авиалайнер мог столкнуться с сильным обледенением. Если экипаж знал об обледенении, то должен был включить обогрев приёмников воздушного давления (ПВД). Однако если обогрев ПВД не был включён, либо включён неправильно, то в трубках Пито начал бы образовываться лёд, который уменьшал поперечное сечение, а значит снижал напор поступающего воздуха, что в итоге должно привести к неверным показаниям воздушной скорости. Обледенение входных отверстий и их закупорка льдом приводит к нарушению показаний указателей скорости, а также высотомеров, после чего экипаж получая неверные данные мог снизить скорость ниже критической, после чего произойдёт сваливание и самолёт перейдёт в пикирование. С учётом низкой облачности, сможет увидеть землю на очень малой высоте, когда времени для исправления ситуации может уже не хватить.

Есть ещё вероятность, что ввиду длительного нахождения в зоне обледенения мог образоваться толстый слой льда на управляющих поверхностях, особенно если экипаж не задействовал своевременно противообледенительную систему. При этом самолёт вышел из-под контроля экипажа уже после прохождения радиомаяка на высоте 3500 футов. Хотя на высотах ниже 5000 футов лёд уже начинал таять, накопившийся слой мог быть ещё достаточно толстым, чтобы столь значительно влиять на лётные характеристики. При этом само влияние обледенения крыла на лётные характеристики самолёта на тот момент ещё не было изучено как следует.

Стоит отметить, что изучение обломков не выявило никаких признаков отказов или сбоев в работе систем на борту, поэтому основной версией и была об обледенении самолёта, вызванного недооценкой экипажем этой опасности и не принятии своевременных мер, что в итоге привело к потере управления и сваливанию. Но всё-таки есть вероятность, что на борту мог произойти отказ или сбой в работе одной из систем, однако сильное разрушение и возникший на месте падения пожар уничтожили эти улики.

Причины

Выводы

1. Самолёт, авиакомпания и экипаж имели необходимые сертификаты.
2. Полёт был обычным вплоть до прохождения радиомаяка Ньюарк.
3. Полёт выполнялся по приборам выше облаков и в зоне обледенения, на высотах свыше 5000 футов; на высотах ниже этого значения температура воздуха уже была положительной.
4. Снижение с 8000 до 3500 футов выполнялось с вертикальной скоростью около 750 футов в минуту.
5. После доклада о занятии высоты 3500 футов и прохождении радиомаяка Ньюарк самолёт стал неуправляемым, а средняя вертикальная скорость снижения составляла 1750 футов в минуту.
6. Свидетели видели самолёт ниже облачности высотой 1300 футов, который находился в вертикальном правом крене и сохранял это положение до удара о землю.
7. Экипаж не объявлял чрезвычайную ситуацию.
8. Все наземные навигационные средства работали нормально.
9. Место происшествия находилось примерно в трёх милях от радиомаяка и в полутора милях правее трассы.
10. Не было найдено никаких доказательств неисправности самолёта или какой-нибудь системы, пожара на борту, либо разрушения конструкции в воздухе.

Причиной происшествия следственная комиссия от Совета по гражданской авиации назвала потерю управления самолётом во время снижения к радиомаяку Ньюарк. Причину потери управления следователи однозначно определить не смогли.

См. также

• Катастрофа ATR 72 под Розлоном

Литература

• [specialcollection.dotlibrary.dot.gov/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+543) TRANSOCEAN AIR LINES, ALVARADO, CALIFORNIA, MARCH 20, 1953] (англ.). Совет по гражданской авиации (9 October 1953). Проверено 4 января 2016.

Рейс 942 Transocean Air Lines

Douglas C-54G Skymaster компании Transocean Air Linesruen</span>

Отрывок, характеризующий Катастрофа C-54 в Альварадо

– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.