Катастрофа DC-7 под Нью-Йорком
| Рейс 663 Eastern Air Lines | ||||||||||
 Douglas DC-7B компании Eastern Air Lines, аналогичный разбившемуся | ||||||||||
| Общие сведения | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата | ||||||||||
| Время |
18:26 EST | |||||||||
| Характер |
потеря управления | |||||||||
| Причина |
ошибка экипажа | |||||||||
| Место |
| |||||||||
| Координаты |
40°26′10″ с. ш. 73°33′45″ з. д. / 40.43611° с. ш. 73.56250° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.43611&mlon=-73.56250&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 40°26′10″ с. ш. 73°33′45″ з. д. / 40.43611° с. ш. 73.56250° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.43611&mlon=-73.56250&zoom=14 (O)] (Я) | |||||||||
| Воздушное судно | ||||||||||
| Модель | ||||||||||
| Авиакомпания | ||||||||||
| Пункт вылета | ||||||||||
| Остановки в пути |
| |||||||||
| PA212 | … Окей. В нас почти попали… мы сейчас следуем по… три шесть ноль и… у вас есть другие объекты в этой области, в том же самом месте, где мы были всего минуту назад? (англ. Uh … OK. We had a near miss here. Uh … we’re turning now to … Uh … three six zero and … Uh … did you have another target in this area at the same spot where we were just a minute ago?) |
| Кеннеди-башня | …понял. но пока не могу точно сказать. (англ. Uh … affirmative, however, not on my scope at present time.) |
| PA212 | … Он всё ещё здесь? (англ. Is he still on the scope?) |
| Кеннеди-башня | Нет, сэр. (англ. No sir.) |
| PA212 | Тогда, похоже, это его мы сейчас только что видели в заливе. Он летел прямо на нас, и мы попытались уклониться от него … а через минуту мы увидели яркую вспышку. Он прошёл над нами, будучи при этом в полном вертикальном крене и продолжал вращаться. (англ. It looked like he's in the Bay then, because we saw him. He looked like he winged over to miss us and we tried to avoid him, and… Uh… we saw a bright flash about one minute later. He was well over the top of us, and it looked like he went into an absolute vertical turn and kept rolling.) |
| AC627 | Прямо сейчас наблюдаю большой пожар на воде в положении относительно нас «два часа». Я не знаю, что это такое. Похоже на большой взрыв. (англ. There's a big fire going out on the water here about our 2 o'clock position right now. I don't know what it is. It looked like a big explosion.) |
Примерно в 18:26:40 «Дуглас» почти вертикально врезался в поверхность Атлантического океана и взорвался[9]. Рейс 212 без каких либо происшествий приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди в 18:31[3].
Поисковые работы
К месту падения направились 15 кораблей, сопровождаемых 11 вертолётами, команды которых надеялись помочь пострадавшим. Через два часа были найдены плавающие на воде обломки и вещи с борта N849D. Для поиска обломков 13 кораблей береговой охраны прочёсывали побережье Лонг-Айленда, а спасатели и добровольцы обследовали 40 миль (64 километра) пляжей, куда мусор прибивало волнами. Военно-морской флот предоставил подводный гидролокатор, с помощью которого проверяли поверхность дна. В ходе этих работ было установлено, что авиалайнер врезался в воду в 13 милях (24 км) юго-восточнее аэропорта вылета и в 6,5 милях (12 км) от Джонс-Бич (Лонг-Айленд). При столкновении с поверхностью океана и последующем взрыве, «Дуглас» разрушился и затонул на глубине 70—80 футов (20—25 метров), а обломки разбросало на площади размерами 125 фут (38 м) на 400 фут (120 м). В ночь катастрофы были найдены лишь 7 тел, а ещё 3 тела нашли на протяжении последующих трёх дней, но ни одного выжившего обнаружить не удалось. Все находящиеся на борту 84 человека погибли[3][10].
На тот момент по числу жертв трагедия рейса 663 занимала шестое место среди авиакатастроф в стране, а также по настоящее время сохраняет третье место в истории катастроф Douglas DC-7 (после катастроф в Камеруне и близ Аляски)[2][11].
Расследование
Расследование осложнялось тем, что самолёты DC-7 не были оборудованы бортовыми самописцами[10]. В результате для реконструирования общей картины катастрофы следователям пришлось использовать данные бортового самописца встречного Boeing 707 совместно с показаниями экипажа рейса 212 и других ближайших самолётов (рейс 627 компании Air Canada и рейс 5 компании Braniff), а также авиадиспетчера[2]. Расчётные скорости самолётов были определены как 180 узлов (333 км/ч) у рейса 663 и 208 узлов (385 км/ч) у рейса 212. Согласно показаниям диспетчера, поворот рейса 663 с курса 90° на курс 170° был сделан всего за два оборота антенны радиолокатора, на основе чего было определено, что этот манёвр самолёт выполнял с правым креном в 35°[12]. Изучив планировку кабины самолётов DC-7 компании Eastern, комиссия пришла к выводу, что хотя экипаж рейса 663 и докладывал о наблюдении встречного самолёта, но при выполнении разворота командир не мог уже его видеть, а второй пилот периодически терял из виду[13]. Помимо этого, во время такого манёвра при крутом крене и длительностью более 20 секунд из-за центробежных сил у пилотов мог временно расстроиться вестибулярный аппарат, при полёте в условиях полной темноты могла возникнуть иллюзия, что самолёт на самом деле летит прямо. К тому же полёт в условиях темноты опасен ещё тем, что человек начинает плохо воспринимать высоту и расстояние, а отдельный неподвижный источник света может быть ошибочно принят за движущийся[14].
Здесь стоит обратить внимание на инцидент, который произошёл ночью в 22:34 2 июня 1965 года, то есть спустя 4 месяца, в районе городка Фрипорт</span>ruen, недалеко от Нью-Йорка. Самолёт Douglas DC-6 выполнял пассажирский рейс из Бостона в Нью-Йорк и после прохождения Дир-Парка</span>ruen на высоте 6000 фут (1800 м) получил указание поворачивать на курс 228°. В свою очередь, из Нью-Йорка на высоте 5000 фут (1500 м) и по курсу 100° следовал Boeing 707. Экипаж DC-6 был предупреждён о самолёте на два часа и в четырёх милях от них, который при этом следовал на меньшей высоте. Экипаж «Дугласа» подтвердил получение информации, но затем пилоты решили, что встречный самолёт на самом деле находится на той же высоте, что и они, поэтому начали снижаться и в результате прошли под «Боингом», едва успев разойтись с ним с разницей по высоте примерно 100 фут (30 м). Позже данные с бортового самописца «Боинга» подтвердили, что последний следовал всё же на высоте 5000 футов, то есть на 1000 фут (300 м) ниже «Дугласа»[15]. Как и в ситуации с DC-7, полёт DC-6 также проходил в условиях полной темноты и без видимого горизонта[9].
Согласно данным параметрического самописца с рейса 212, когда рейс 663 доложил о прохождении высоты 3700 фут (1100 м), рейс 212 был на высоте 3925 фут (1196 м), то есть на 225 фут (69 м) выше. Когда же рейсу 663 передали предупреждение о встречном самолёте и дали указание поворачивать на курс 170°, он по оценке находился на высоте 3850 фут (1170 м), тогда как рейс 212 опустился до 3600 фут (1100 м), то есть был уже на 250 фут (76 м) ниже. Но эта разница всё же значительно меньше 1000 фут (300 м), установленных правилами для безопасного расхождения самолётов и на которые рассчитывал экипаж «Дугласа», когда узнал, что встречный самолёт ниже их[16]. Был проведён ряд испытаний лётных экипажей по расхождению с другим самолётом, который был ниже их на 250 футов. Даже когда горизонт наблюдался, в 16 % случаев пилоты решали, что есть риск столкновения. Если же горизонт не наблюдался, то таких случаев уже становилось 52 %. Так как «Боинг» подходил к «Дугласу» справа почти под прямым углом, то его мог наблюдать только второй пилот, который мог решить, что самолёты находятся на одной высоте, создавая угрозу столкновения. Далее рейс 663 начал выполнять правый поворот с большим креном, при этом рейс 212 пропал из вида командира. Когда же «Дуглас» выровнялся на курсе 170°, то расстояние между самолётами сократилось до 2—2½ миль. «Боинг» в это время находился на фактической высоте 3050 фут (930 м) и следовал по курсу 360°, то есть оба самолёта теперь летели навстречу друг другу. В таких условиях у командира оставалось 23 секунды, в течение которых он должен был (1) успеть найти другой самолёт, (2) оценить степень угрозы, после чего (3) начать манёвр уклонения, а затем (4) завершить этот манёвр[17].
«Дуглас» в это время уже отвернул от береговой линии Лонг-Айленда и направлялся к сплошной темноте, а единственным источником света впереди был только мигающий маяк другого самолёта. С учётом случая от 2 июня 1965 года, а также результатов испытаний, вероятно, что пилоты решили, что встречный самолёт находится на одной высоте с ними, а потому начали снижаться, намереваясь пролететь под ним. Но экипаж «Боинга», увидев что встречный самолёт летит прямо на них, на 10 секунд позже «Дугласа», быстро довернул вправо и также начал снижаться. Однако экипаж «Дугласа» воспринял такой манёвр как прямую угрозу столкновения и ускорил снижение. Экипажи не знали намерений друг друга, а когда расстояние между самолётами уже значительно сократилось, командир «Дугласа», действуя фактически на уровне инстинкта самосохранения, резко отвернул свой лайнер вправо, но так как из-за отсутствия видимого горизонта уже был дезориентирован в пространстве, то ввёл самолёт в практически вертикальный крен, который и заметили на «Боинге». Учитывая, что максимальная скорость вращения DC-7 составляет 26° в секунду, то в нормальных условиях при выходе самолёта в нормальный полёт также произойдёт потеря высоты в 2600 фут (790 м). В условиях, в которых оказался экипаж рейса 663, даже высококвалифицированным пилотам после дезориентации в пространстве требуется не менее 36 секунд, чтобы по приборам полностью восстановить контроль[18]. Так как со слов экипажа рейса 212 от момента расхождения до катастрофы прошло около минуты, это значит, что пилоты рейса 663 были дезориентированы в пространстве и не успели восстановить контроль над машиной[19].
Причины
В заключении отчёта комиссия пришла к выводам, что пилотирование самолётом осуществлял командир, который в процессе поворота с 90 до 170° из-за конструкции фонаря кабины не мог увидеть рейс 212 до завершения манёвра. Также после завершения поворота в условиях окружающей темноты пилоты уже плохо ориентировались в пространстве, а потому решили, что встречный самолёт находится на той же высоте, что и они, чему способствовала недостаточная разница высот обоих воздушных судов, которая была меньше установленных 1000 фут (300 м). В условиях дефицита времени и недостаточного объёма информации командир рейса 663 не мог определить фактическое местонахождение самолётов относительно друг друга, и ошибочно решил, что есть угроза столкновения, в связи с чем начал снижение. В процессе снижения рейса 663, экипаж рейса 212 предпринял манёвр уклонения, что на борту рейса 663 это восприняли как попытку воспрепятствовать безопасному расхождению авиалайнеров. Затем, когда расстояние уже значительно сократилось, пилоты рейса 663 выполнили крутой правый поворот с целью уклонения от столкновения, но ошибочно ввели самолёт в вертикальный крен, в результате которого оказались полностью дезориентированы в пространстве. Не понимая, где вверх, а где низ, экипаж не смог вернуть контроль над машиной, которая, перейдя в сваливание, упала в океан[2][19].
Никаких рекомендаций в отчёте сделано не было.
Культурные аспекты
Катастрофа рейса 663 упоминается в книге Муромова А. И. «100 великих авиакатастроф» в главе Столкновение DC-8 и «Локхид констеллейшн», посвящённой столкновению DC-8 и Super Constellation над Нью-Йорком четырьмя годами ранее (16 декабря 1960 года).
См. также
Напишите отзыв о статье "Катастрофа DC-7 под Нью-Йорком"
Примечания
Комментарии
- ↑ Здесь и далее указано Североамериканское восточное время (EST).
Источники
- ↑ 1 2 3 4 CAB Final report, p. 5
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 The rEAL Word, 2012.
- ↑ 1 2 3 4 5 CAB Final report, p. 4
- ↑ 1 2 CAB Final report, p. 1
- ↑ 1 2 3 4 CAB Final report, p. 2
- ↑ 1 2 [news.google.com/newspapers?nid=1876&dat=19650212&id=MH8sAAAAIBAJ&sjid=Bc0EAAAAIBAJ&pg=4006,1347763 Fatal Crash Preceded By Near Collision] (англ.) 1. Spartanburg Herald-Journal (12 February 1965). Проверено 18 января 2015.
- ↑ CAB Final report, p. 3
- ↑ [news.google.com/newspapers?id=5RwVAAAAIBAJ&sjid=aQEEAAAAIBAJ&pg=7376,5961593 Wreckage Of Airliner Believed Found] (англ.), Toledo Blade (11 February 1965), стр. 12. Проверено 18 января 2015.
- ↑ 1 2 CAB Final report, p. 15
- ↑ 1 2 CAB Final report, p. 10
- ↑ [aviation-safety.net/database/record.php?id=19650208-0 ASN Aircraft accident Douglas DC-7B N849D Jones Beach, NY] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 18 января 2015.
- ↑ CAB Final report, p. 11
- ↑ CAB Final report, p. 12
- ↑ CAB Final report, p. 13
- ↑ CAB Final report, p. 14
- ↑ CAB Final report, p. 21
- ↑ CAB Final report, p. 22
- ↑ CAB Final report, p. 23
- ↑ 1 2 CAB Final report, p. 24
Литература
- [www.airplanemart.com/Aircraft-Accident-and-Incident-Reports/1965-Reports/1965-02-08-N849D-Douglas-DC-7B-Eastern-Air-Lines.pdf Aircraft Accident Report. Eastern Air Lines, Inc., DC-7B, N849D. In the Atlantic Ocean 6.5 Nautical Miles South-Southwest of Jones Beach, Long Island, New York. February 8, 1965.] (англ.). Совет по гражданской авиации (17 November 1966). Проверено 17 января 2015.
- The saga of Easter Air Lines Flight 663 // [www.silverfalcons.com/downloads/real_word/2012-Spring_rEALWord.pdf The rEAL Word]. — Newnan, GA: Silver Falcons, 2012. — С. 10-11.
| ||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-7 под Нью-Йорком
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
Навигация
