Катастрофа DC-8 в Токио (1982)
| Рейс 350 Japan Airlines | |
 McDonnell Douglas DC-8-61 авиакомпании Japan Airlines | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Дата | |
| Время |
08:44 JST |
| Характер |
Сваливание при посадке |
| Причина |
Ошибка экипажа |
| Место |
|
| Воздушное судно | |
| Модель | |
| Авиакомпания | |
| Пункт вылета | |
| Пункт назначения | |
| Рейс |
JL350 |
| Бортовой номер |
JA8061 |
| Дата выпуска |
март 1967 года |
| Пассажиры |
166 |
| Экипаж |
8 |
| Погибшие |
24 |
| Выживших |
150 |
Катастрофа DC-8 в Токио — авиационная катастрофа пассажирского самолёта McDonnell Douglas DC-8-61 авиакомпании Japan Airlines, произошедшая во вторник 9 февраля 1982 года в Токийском заливе близ токийского аэропорта Ханэда, при этом погибли 24 пассажира.
Содержание
Самолёт
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[flyteam.jp/photo/842567/L Борт JA8061 в 1977 году]. |
McDonnell Douglas DC-8-61 (по другим данным — DC-8-60) с заводским номером 45889 и серийным 291 был выпущен в марте 1967 года. Авиалайнеру присвоили регистрационный номер N8775 и продали американской авиакомпании Eastern Air Lines, в которую он поступил 28 мая. 23 июля 1973 года его купила японская авиакомпания Japan Airlines, где после перерегистрации бортовой номер сменился на JA8061[1].
Экипаж
- Командир воздушного судна — 35-летний Сэйдзи Катагири (яп. 片桐 清二)[2]
- Второй пилот — 33-летний Ёсифуми Исикава[2]
- Бортинженер — 48-летний Ёсими Одзаки[2]
Катастрофа
Борт JA8061 выполнял утренний пассажирский внутренний рейс JL-350 из Фукуоки в Токио и в 07:34 со 166 пассажирами и 8 членами экипажа на борту взлетел с полосы 16 Фукуокского аэропорта, а после набора высоты занял эшелон 290 (8,84 км). Полёт на эшелоне прошёл нормально и в 08:22 рейс 350 начал снижаться к Токио сперва до эшелона 160 (4,88 км), а затем и до высоты 3000 фут (910 м). После того, как в 08:35 было дано разрешение на посадку на полосу 33, экипаж выпустил закрылки сперва на 5°, а через минуту — на 25°. В 08:39 были выпущены и шасси, а ещё через пару минут угол выпуска закрылков довели до 50°. Над Токио стояла хорошая погода и дул северный ветер со скоростью 20 узлов. В 08:42 авиалайнер прошёл высоту 1000 фут (300 м), а в 08:43:25 второй пилот доложил о высоте стабилизации 500 фут (150 м), но командир в нарушение инструкций промолчал. В 08:43:50 «Дуглас» на скорости 133 узла прошёл высоту 300 фут (91 м), а второй пилот предупредил командира, что они приближаются к высоте принятия решения 200 фут (61 м). Через шесть секунд в 08:43:56 сигнал радиовысотомера предупредил о достижении высоты принятия решения, а через три секунды о том сказал и второй пилот[2][3].
Когда в 08:44:01 авиалайнер на скорости 130 узлов опустился уже до высоты 164 фут (50 м), командир вдруг отключил автопилот, толкнул штурвал «от себя», направив нос вниз, а также перевёл рычаги управления двигателями назад, лишив машину тяги. Второй пилот, крикнув «Командир, что вы делаете?», попытался спасти ситуацию, но малая высота не дала ему этого сделать. «Дуглас» врезался в мелководье Токийского залива, в результате чего от удара отделились передняя часть фюзеляжа и правая плоскость крыла. Несмотря на то, что происшествие произошло на мелководье, 24 пассажира погибли от полученных травм[2][3].
Причины
Президент Японских авиалиний Ясумото Такаги (Yasumoto Takagi) заявил, что причиной катастрофы стало психическое расстройство командира экипажа. Как было установлено, с декабря 1980 года по ноябрь 1981 года он был отстранён от лётной работы и проходил лечение из-за психического отклонения. После одиннадцати месяцев лечения психологи посчитали, что он выздоровел, поэтому за несколько месяцев до происшествия командира восстановили в лётной службе[2][3].
Напишите отзыв о статье "Катастрофа DC-8 в Токио (1982)"
Примечания
- ↑ [www.planespotters.net/Production_List/Douglas/DC-8/45889,JA8061-Japan-Airlines.php JA8061 Japan Airlines Douglas DC-8-60 - cn 45889 / ln 291] (англ.). Planespotters.net. Проверено 28 марта 2015.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 HENRY SCOTT STOKES. [www.nytimes.com/1982/02/14/world/cockpit-fight-reported-on-jet-that-crashed-in-tokyo.html COCKPIT FIGHT REPORTED ON JET THAT CRASHED IN TOKYO] (англ.). The New York Times (14 February 1982). Проверено 28 марта 2015.
- ↑ 1 2 3 [aviation-safety.net/database/record.php?id=19820209-0 ASN Aircraft accident McDonnell Douglas DC-8-61 JA8061 Tokyo-Haneda Airport (HND)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 28 марта 2015.
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-8 в Токио (1982)
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
