Катастрофа DC-8 под Новым Орлеаном
| Рейс 304 Eastern Air Lines | ||||||||||
 Douglas DC-8-21 компании Eastern Air Lines | ||||||||||
| Общие сведения | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата | ||||||||||
| Время |
02:05 CST | |||||||||
| Характер |
Падение с эшелона | |||||||||
| Причина |
Турбулентность, потеря управления | |||||||||
| Место |
| |||||||||
| Воздушное судно | ||||||||||
| Модель | ||||||||||
| Авиакомпания | ||||||||||
| Пункт вылета | ||||||||||
| Остановки в пути |
| |||||||||
| № | Заводской номер |
Наработка | |
|---|---|---|---|
| СНЭ | ПКР | ||
| 1 | 610631 | 6766 ч | 2590 ч |
| 2 | 611786 | 7876 ч | 4151 ч |
| 3 | 610636 | 6857 ч | 3927 ч |
| 4 | 611573 | 6320 ч | 734 ч |
Douglas DC-8-21 с регистрационным номером N8607 (заводской — 45428, серийный — 61) был выпущен в феврале 1960 года. 22 мая авиалайнер поступил к заказчику — американской авиакомпании Eastern Air Lines; его наработка на тот момент составляла 12,3 часов. В авиакомпании самолёту также присвоили флотский номер 607. Был оборудован четырьмя турбореактивными двигателями Pratt & Whitney JT4A-9, каждый из которых развивал силу тяги в 16 800 фунтов (7600 кг). Общая наработка борта N8607 составляла 11 340 часов[1][3].
Катастрофа
Поздним вечером в понедельник 24 февраля 1964 года борт N8607 в 22:12[* 1] прибыл в Мехико (Мексика). У сдающего экипажа по самолёту было только одно замечание: нерабочий компенсатор закрылков. Это требовало увеличения усилий для отклонений штурвала «на себя» или «от себя» (для подъёма и опускания носа соответственно), но позволяло тем не менее выполнять полёт. Тогда самолёт начали готовить к выполнению обратного рейса — EA-304, по маршруту Мехико — Новый Орлеан — Атланта — Вашингтон — Нью-Йорк. В Нью-Йорке же и планировалось выполнить ремонт самолёта. Для облегчения управления экипаж подал план полёта на следование с пониженной воздушной скоростью. Затем рейс 304 вылетел из Мехико и в 00:51 уже 25 февраля благополучно приземлился в Новом Орлеане. Пилотирование на данном этапе, согласно имеющимся показаниям, выполнял командир. Впоследствии сошедшие с борта пассажиры описали полёт как нормальный, разве что за полчаса до посадки лайнер попал в зону турбулентности, от слабой до умеренной[4][5].
В Новом Орлеане с самолёта сошли несколько пассажиров и сели новые, а также произошла смена стюардесс. Всего в салоне находился 51 человек. Общий вес авиалайнера был оценён как 213 871 фунт (97 010 кг) при максимально допустимом 215 000 фунтов (98 000 кг). Центровка по расчётам составляла 25,2 % САХ при установленных пределах от 16,5 до 32 % САХ. Всего на борту находились 51 пассажир и 7 членов экипажа, когда диспетчер взлёта и посадки дал разрешение на взлёт, после чего в 01:59:46 авиалайнер начал разбег по полосе, а затем поднялся в воздух[5].
В 02:01 диспетчер взлёта дал указание рейсу 304 переходить на связь с диспетчером контроля, что было подтверждено. Как позже рассказывал диспетчер взлёта, он видел летящий в темноте самолёт примерно в двух—трёх милях севернее аэропорта, после чего огни исчезли в облаках. Также рейс 304 видел и экипаж другого реактивного самолёта, вылетевшего из Нового Орлеана в 02:02, согласно показаниям которого борт N8607 исчез в облаках после прохождения высоты 1200 фут (370 м). В это же время экипаж получил от диспетчера контроля указание поворачивать вправо на курс 030°, чтобы выйти на воздушный коридор J37, по которому по плану должен был выполняться полёт. Затем диспетчер связался с Новоорлеанским районным центром управления воздушным движением, где ему ответили, что наблюдают отметку самолёта в пяти милях к северу от радиомаяка «Новый Орлеан», после чего в 02:02:38 радиолокационный контроль за рейсом 304 был передан районному центру. Экипажу было передано указание « …связь с радарным центром Новый Орлеан, частота 123,6», на что с самолёта в 02:03:15 доложили «Окей». Это был последний известный радиообмен с бортом N8607. Рейс 304 в это время находился в 8 милях от аэропорта и следовал по курсу 030°. По данным метеостанций, а также экипажей других самолётов, в регионе в это время наблюдались грозы с сильными дождями, северными и северо-восточными порывистыми ветрами, а также турбулентностью от умеренной до сильной[5][6][7].
Прошла пара минут, а рейс 304 всё не выходил на связь. Тогда в 01:05:40 из центра управления позвонили диспетчеру выхода, чтобы убедиться, что экипаж получил необходимые инструкции. В ходе этих переговоров оба диспетчера вдруг заметили, что засветка рейса 304 исчезла с экранов радиолокаторов, поэтому был дан сигнал тревоги, по которому начались поиски пропавшего самолёта. Примерно в это же время жители озера Пончартрейн услышали сильный гул и грохот, после чего на поверхности воды появился огонь. На удалении 14,5 миль по азимуту 34° от радиомаяка аэропорта «Дуглас» врезался в поверхность озера и взорвался, а все 58 человек на борту погибли[5].
Поиск обломков
После сообщения о случившемся, вертолётом на поверхности озера было обнаружено большое масляное пятно. В результате поисков на месте падения было обнаружено большинство обломков самолёта, в том числе и бортовой самописец. Изучение записей с «чёрного ящика» показало, что сохранилась информация о последних 150 часов полётов, но при этом запись обрывается на посадке в Новом Орлеане, а данные рокового рейса уже не записались. То есть у комиссии не было объективных данных о полёте[8].
Расследование
Расследование причин происшествия значительно осложнял недостаточный объём информации, который был вызван тремя причинами[9]:
- Воздушное движение в районе аэропорта было редким, а потому диспетчеры не следили постоянно за самолётами по радиолокатору и не требовали от экипажей частых докладов о их местонахождении, высоте и скорости полёта.
- Самолёт упал в озеро Пончартрейн, что уже само по себе осложняло поисковые работы, в том числе многие фрагменты не были найдены.
- Данные рокового полёта не записались на магнитной ленте бортового самописца.
Техническое состояние самолёта
При изучении истории борта N8607 от момента его поступления в авиакомпанию было обнаружено, что 20 августа 1963 года он попал в зону сильной турбулентности. Проверка при этом показала, что также конструкция самолёта получила повреждения, но совсем небольшие. Однако 11 сентября 1963 года при посадке в Сан-Хуане (Пуэрто-Рико) стабилизатор застрял в положении максимального отклонения на пикирование, но тогда ситуацию удалось спасти. После этого был проведён ремонт червячного редуктора привода стабилизатора, включая замену шестерни и удаление металлических частичек. Разборка редуктора при этом не осуществлялась, так как, со слов авиатехника, что проводил ремонт, в авиакомпании было нормальной практикой выполнять ремонт данного узла без разборки. После этого больше никаких записей о ремонте привода стабилизатора обнаружено не было[10][11].
Также из записей в журналах самолёта было установлено, что оказывается за последнее время на борту N8607 бортовой компьютер зафиксировал восемь случаев с отказом компенсатора закрылков, в том числе четыре раза за последнюю неделю. 18 февраля, то есть за неделю до происшествия, техники обнаружили этот отказ в записях компьютера, но не стали его устранять. Во многом это было вызвано тем, что установленный на самолёте бортовой компьютер с заводским номером 268D был выпущен в 1960 году и затем на протяжении последующих около четырёх лет пятнадцать раз снимался с различных самолётов, из которых шесть раз происходили из-за ложных сигналов об отказе руля высоты. Использовавшиеся в EAL тесты при этом не позволяли обнаружить причину таких нарушений в работе компьютера[11].
Из прочего на самолёте за последние 30 дней были одиннадцать случаев нарушений в работе автопилота, из них два раза были нарушения в управлении по каналу рыскания, шесть — по каналу продольного управления, а в трёх случаях автопилот и вовсе отключался. 18 февраля 1964 года на самолёте имел место отказ сразу обоих основных авиагоризонтов, что было исправлено заменой блока с выключателями приборов, от которого основные авиагоризонты получали питание[11].
Анализ данных
Рейс 304 выполнил нормальный взлёт с полосы и начал вроде бы нормальный набор высоты. Вес и центровка лайнера были в пределах установленного, а экипаж был достаточно квалифицированным. а также до этого нормально отдохнул в Мехико. Во всех докладах с самолёта на землю ни разу не сообщалось о каких либо проблемах на борту. В 02:02:38 рейс 304 был в пяти милях от радиомаяка, когда было дано указание переходить на связь с диспетчером в радарном центре. В 02:03:15 с самолёта подтвердили получение информации, но больше на связь не выходили. В последний раз отметка рейса 304 наблюдалась на радиолокаторе в 6,5 милях к северо-востоку от радиомаяка и направлялась по курсу 030°[12].
Для определения вероятной траектории полёта рейса 304 были проведены испытания с другим DC-8, который загрузили так, чтобы вес и центровка были аналогичны рейсу 304. Так как исчезновение самолёта заметили в 02:05:40, то это время было принято как самое позднее вероятно время катастрофы. С учётом докладов от экипажа, катастрофа произошла не позднее, чем в 02:05. Таким образом, время катастрофы было определено как 02:05:00—02:05:40, то есть в интервале около 40 секунд. Если принять скорость подъёма как максимально допустимую — 310 узлов, а время катастрофы — 02:05:40, то по данным испытаний максимальная высота полёта в этом случае составила бы 7000 фут (2100 м). Хотя стоит отметить, что с учётом турбулентности и других погодных факторов скорость подъёма была всё-таки ниже. Изучив результаты испытаний, комиссия пришла к мнению, что набор высоты выполнялся с воздушной скоростью не менее 250 узлов. Зона вероятного обледенения находилась на высоте 9000 фут (2700 м), то есть выше возможной траектории полёта борта N8607[13][12].
Поднявшись до 1000 фут (300 м), лайнер влетел в облака, вершины которых находились на высоте 5000—6000 футов (1500—1800 м). Эти облака находились в сильно вытянутом циклоне, простирающемся с северо-запада на юго-восток. Были проверены записи полётных данных с «чёрного ящика» другого самолёта, который вылетел из Нового Орлеана следом за рейсом 304 с интервалом в несколько минут. По этим данным самолёт попал в зону турбулентности, при этом перегрузки составляли от 0,2 до 1,9 единиц на высотах от 2000 фут (610 м) до 6000 фут (1800 м), то есть турбулентность была достаточно сильной. Однако экипаж мог не придавать серьёзного внимания этой турбулентности, начав выполнять набор высоты на скорости не менее 310 узлов[13].
Обломки в озере были найдены совсем близко друг от друга, то есть до момента удара о воду разрушения конструкции в полёте не было. Весьма возможно также, что двигатели в этот момент работали в режиме реверса, то есть на создание обратной тяги. Эта версия возникла из-за того, что такое действие уже предпринимал второй пилот Ньюби в инциденте 9 ноября 1963 года, когда борт N8603 потерял на время управление и перешёл в быстрое снижение. Согласно показаниям второго пилота, сделанным после того случая, применение обратной тяги не только увеличивало тормозной эффект, но и заставлял нос самолёта подниматься. Что до плоскостей управления, то с учётом прошлого самолёта, наиболее вероятно, что в это время имел также место отказ привода стабилизатора, что лишало экипаж возможности эффективно управлять самолётом в продольном направлении[12][14]. Так как испытательные полёты проводились при относительно хороших погодных условиях, которые отличались от реальных, в которые попал борт N8607, а потому точно воспроизвести ситуацию не удалось[15].
Были проведены более тщательные испытания по изучению взаимодействия в системе «человек — среда — машина» и было определено, что турбулентность иногда бывает настолько сильна, что в самом самолёте возникают колебания с частотой от 0,2 до 4 Гц. Один из пилотов, летавших на N8607, описывал, что как-то при подходе к Далласу на данном самолёте он столкнулся с сильной турбулентностью, при этом возникли сильные удары. Со слов пилота, за его 20 тысяч лётных часов это были самые сильные удары во время турбулентности. При этом возникли звуки, словно лайнер распадается, а показания приборов стали смазанными и их было невозможно прочитать. Незакреплённые предметы подлетели к потолку, а пилотам даже показалось, что они перевернулись. Это всё продолжалось от 20 до 100 секунд, прежде чем экипаж сумел стабилизировать машину на высоте 1400—1500 футов при воздушной скорости 250 узлов[16].
Вообще в ходе расследования была отмечена недостаточная устойчивость самолёта DC-8, особенно при отказе компенсатора закрылков на скорости 310 узлов. Возможно, что в какой-то момент самолёт приподнял нос выше необходимого, на что экипаж отклонил штурвалы «от себя», однако с учётом собственного колебания, лайнер отреагировал на это слишком резко и быстро опустил нос под крутым углом. Из анализа радиопереговоров удалось опознать голос командира, который осуществлял связь с землёй, то есть управлял самолётом в тот момент второй пилот. Когда машина вышла из-под контроля и опустила нос, второй пилот вспомнив случай трёхмесячной давности стал предпринимать такие же действия, в том числе перевёл двигатели в режим обратной тяги. Однако в этом случае он только усугубил ситуацию, ведь для успешного вывода из пике требовалось 13 000 фут (4000 м) высоты, которых у экипажа не было[17][18].
Причины
- Полёт проходил ночью в условиях полёта по приборам.
- Имелась турбулентность от умеренной до сильной.
- Компенсатор закрылков не работал, сами закрылки, возможно, были полностью или частично выпущены.
- Привод стабилизатора отказал, а сам стабилизатор при этом застыл на 2° на пикирование.
- Индикатор положения и сам по себе небольшой, а с учётом, что расположен он на чёрном фоне, то ночью его было плохо видно.
- Также индикатор показывал, что самолёт наклонён вниз, но не показывал насколько.
- Самолёт в ходе испытаний показал недостаточную устойчивость относительно сохранения скорости и усилий к органам управления.
Комиссия пришла к мнению, что на самолёте произошёл отказ привода закрылков из-за нерабочего компенсатора. Точно определить время отказа невозможно, он мог быть и во время подготовки к взлёту, но слишком высока вероятность, что отказ был. Из-за этого закрылки были выпущены на некоторый угол, что ухудшало характеристики самолёта по управляемости. Далее во время набора высоты авиалайнер влетел в облака, где попал под воздействие турбулентности. Сам по себе каждый из этих факторов относительно неопасен, но вместе они привели к тому, что «Дуглас» потеряв устойчивость в продольном направлении опустил нос. Пилотирование в этот момент осуществлял второй пилот, который в условиях полёта ночью в облаках оказался дезориентирован и начал предпринимать неверные действия, в результате чего самолёт вышел из-под контроля[19][20].
См. также
- Аналогичные происшествия[21]
Напишите отзыв о статье "Катастрофа DC-8 под Новым Орлеаном"
Примечания
Комментарии
- ↑ Здесь и далее указано Центральноамериканское время (CST)
Источники
- ↑ 1 2 3 Report, p. 3.
- ↑ Report, p. 4.
- ↑ [www.planespotters.net/Production_List/Douglas/DC-8/45428,N8607-Eastern-Air-Lines.php N8607 Eastern Air Lines Douglas DC-8-20 - cn 45428 / ln 61] (англ.). Planespotters.net. Проверено 27 апреля 2015.
- ↑ Report, p. 1.
- ↑ 1 2 3 4 Report, p. 2.
- ↑ Report, p. 5.
- ↑ Report, p. 6.
- ↑ Report, p. 7.
- ↑ Report, p. 12.
- ↑ Report, p. 8.
- ↑ 1 2 3 Report, p. 9.
- ↑ 1 2 3 Report, p. 14.
- ↑ 1 2 Report, p. 13.
- ↑ Report, p. 18.
- ↑ Report, p. 19.
- ↑ Report, p. 23.
- ↑ Report, p. 24.
- ↑ Report, p. 25.
- ↑ 1 2 Report, p. 26.
- ↑ Report, p. 27.
- ↑ [lessonslearned.faa.gov/ll_main.cfm?TabID=1&LLID=66&LLTypeID=14 Northwest Airlines B720B Flight 705 near Miami. Related Accidents] (англ.). Федеральное управление гражданской авиации США. Проверено 28 апреля 2015.
Литература
- [specialcollection.dotlibrary.dot.gov/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+769) EASTERN AIR LINES, INC, DOUGLAS DC-8, N8607, NEW ORLEANS, LOUISIANA, FEBRUARY 25, 1964] (англ.). Совет по гражданской авиации (1 July 1966). Проверено 21 апреля 2015.
Ссылки
- Adriane Quinlan. [www.nola.com/traffic/index.ssf/2014/02/50_years_after_the_plane_that.html 50 Years after Eastern Air Lines Flight 304 crashed into Lake Pontchartrain leaving no survivors, something still remains] (англ.). New Orleans, LA Local News (25 February 2014). Проверено 28 апреля 2015.
- [aviation-safety.net/database/record.php?id=19640225-0 ASN Aircraft accident Douglas DC-8-21 N8607 New Orleans International Airport, LA (MSY)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 28 апреля 2015.
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-8 под Новым Орлеаном
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
- События 25 февраля
- Февраль 1964 года
- 1964 год в Луизиане
- 1963 год в метеорологии
- Авиационные происшествия в Луизиане
- Авиационные происшествия с Douglas DC-8
- Авиационные происшествия в США 1964 года
- Авиационные происшествия Eastern Air Lines
- Авиационные происшествия вследствие турбулентности
- Авиационные происшествия вследствие потери управления в полёте
Навигация
