Катастрофа DC-9 в Хантингтоне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Общие сведения</th></tr><tr><th style="">Дата</th><td class="dtstart" style=""> 14 ноября1970 года </td></tr><tr><th style="">Время</th><td class="" style=""> 19:36 EST </td></tr><tr><th style="">Характер</th><td class="" style=""> Столкновение с холмом </td></tr><tr><th style="">Место</th><td class="locality" style=""> 1 миля к западу от Хантингтона (Западная Виргиния, США) </td></tr><tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 38°22′27″ с. ш. 82°34′42″ з. д. / 38.37417° с. ш. 82.57833° з. д. / 38.37417; -82.57833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.37417&mlon=-82.57833&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 38°22′27″ с. ш. 82°34′42″ з. д. / 38.37417° с. ш. 82.57833° з. д. / 38.37417; -82.57833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.37417&mlon=-82.57833&zoom=14 (O)] (Я) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
McDonnell Douglas DC-9-31 компании Southern Airways</span>ruen </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> McDonnell Douglas DC-9-31 </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Southern Airways</span>ruen </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Хартсфилд-Джексон, Атланта (Джорджия) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Кинстон</span>ruen (Северная Каролина)
Три-Штат</span>ruen, Хантингтон (Западная Виргиния)
Хопкинсвилль</span>ruen (Кентукки)
Александрия</span>ruen (Луизиана) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Батон-Руж</span>ruen (Луизиана) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> SO932 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N97S </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> май 1969 года </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 71 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 4 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 75 (все) </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 0 </td></tr> </table> Катастрофа DC-9 в Хантингтоне — крупная авиационная катастрофа, произошедшая в субботу 14 ноября1970 года в районе Хантингтона (штат Западная Виргиния). Самолёт McDonnell Douglas DC-9-31 авиакомпании Southern Airways</span>ruen завершал пассажирский рейс из Кинстона</span>ruen (штат Северная Каролина), но близ аэропорта Три-Штат</span>ruen врезался в землю и разрушился. В данной авиакатастрофе погибли 75 человек, что делает её крупнейшей в истории штата Западная Виргиния и компании Southern Airways</span>ruen. Половина погибших (37 человек) являлись членами футбольной команды университета Маршалла</span>ruen (игроки и тренеры), из-за чего событие также известно как Катастрофа футболистов университета Маршалла (англ. The Marshall University Football Team Crash).



Самолёт

McDonnell Douglas DC-9-31 с регистрационным номером N97S (заводской — 47245, серийный — 510) был выпущен в мае 1969 года, а 20 июня поступил к заказчику — американской авиакомпании Southern Airways, где также получил флотский номер 932[1]. На нём были установлены два турбовентиляторных (двухконтурных) двигателя Pratt & Whitney JT8D-7 с заводскими номерами P-657140D (левый, наработка — 5030,8 часов, 8473 цикла) и P-657297D (правый, наработка — 4533,9 часа, 8120 циклов). Максимальный взлётный вес самолёта был установлен как 97 344 фунта (44 154 кг), а максимальный посадочный вес для посадки на мокрую полосу в Хантингтоне определили как 93 254 фунта (42 299 кг). Пределы центровки составляли от 6 до 32 процентов САХ. В роковом рейсе борт N97S при вылете Кинстона по расчётам имел вес 95 795 фунтов (43 452 кг) при центровке 18,4 % САХ. При заходе на посадку в Хантингтоне вес лайнера, согласно расчётам, составлял 89 235 фунтов (40 476 кг) при центровке 17,12 % САХ, что в пределах допустимого. При возрасте всего полтора года борт N97S имел общую наработку 3667 часов[2]

Экипаж

  • Командир воздушного судна — 47-летний Фрэнк Холл Эббутт-младший (англ. Frank Hall Abbott, Jr.). Родился в 1923 году, ветеран Второй мировой и Корейской войн. В авиакомпании с 21 июля 1949 года, имел квалификацию пилота на типы DC-3, -4, -9, M-202</span>ruen/M-404</span>ruen, а также одномоторные самолёты. Кроме того, имел квалификацию пилота-инструктора. Общий лётный стаж 18 557 часов, в том числе 2194 часов на DC-9. По медицинским показаниям носил очки. Перед работой отдыхал 20 часов, а на момент происшествия работал уже 5 часов, в том числе 3 часа 21 минуту лётного времени[3][4].
  • Второй пилот — 28-летний Джерри Рэндольф Смит (англ. Jerry Randolph Smith). Родился 11 сентября 1942 года. В авиакомпании с 12 апреля 1965 года, имел квалификацию пилота на типы DC-3, -9, M-404</span>ruen, а также одномоторные самолёты. Общий лётный стаж примерно 5872 часа, в том числе 1196 часов на DC-9. Перед работой отдыхал 18 часов, а на момент происшествия работал уже 5 часов, в том числе 3 часа 21 минуту лётного времени[3][5].
  • Стюардесса — 27-летняя Патрисия Ли Ваугт (англ. Patricia Lee Vaught). В авиакомпании с 11 июня 1962 года[3][6].
  • Стюардесса — 28-летняя Мэри Шарлен Поат (англ. Mary Charlene Poat). В авиакомпании с 28 марта 1964 года[3][7].
  • Координатор — Дэнни Мэрион Диз (англ. Dnny Marion Deese). В авиакомпании с 1964 года, координировал работы по заправке и загрузке самолёта на стоянках, в том числе и ускорял их в случае необходимости. После непосредственно командиру передавал документы по погрузке. Во время полёта находился в салоне как служебный пассажир, поэтому в отчёте NTSB не указан как член экипажа[8].

Хронология событий

Вылет

Самолёт выполнял чартерный пассажирский рейс SO-932 (SOU 932)[* 1] из Атланты (штат Джорджия) в Кинстон</span>ruen (штат Северная Каролина), где предстояло забрать футбольную команду, включая тренеров, а также других пассажиров, после чего продолжать рейс с остановками в Хантингтоне (штат Западная Виргиния), Хопкинсвилле</span>ruen (штат Кентукки), Александрии</span>ruen и Батон-Руже (оба из штата Луизиана). Экипаж состоял из двух пилотов и двух стюардесс, а в салоне как служебный пассажир летел координатор по загрузке самолёта. После получением экипажем пакета с необходимыми документами, в 15:48[* 2] рейс 932 вылетел из Атланты и в 16:42 приземлился в Кинстоне. Здесь лайнер дозаправили, но не проводили техобслуживание, так как оно и не требовалось. Также на борт сели 70 пассажиров, после чего в 18:28 самолёт отъехал от перрона. Командир подал запрос на выполнение полёта по приборам (под радиолокационным контролем со стороны диспетчера) в Хантингтон по маршруту сперва на Роли—Дарем</span>ruen, далее прямо на Пуласки</span>ruen, а от него уже прямо на Хантингтон. Эшелон был определён как 260 (высота полёта 26 000 фут (7900 м)), истинная скорость — 473 узла, расчётная продолжительность полёта — 52 минуты. В 18:48 с 71 пассажиром (включая 1 служебного) и 4 членами экипажа на борту рейс 932 вылетел из Кинстона[9].

Заход на посадку

Полёт по большей части прошёл без отклонений, а в 19:23[9] экипаж установил связь с диспетчером подхода аэропорта Хантингтон (Хантингтон-подход), доложив: …снижаемся до пяти тысяч. В ответ диспетчер подхода дал вектор для выполнения захода на посадку на полосу 11, добавив: …поверхностный ветер у полосы на двадцать девять [18:29] — три пять ноль градусов на шесть [350° 6 узлов], высотомер два девять шесть семь [29,67]…. Когда экипаж подтвердил, что понял полученную информацию, диспетчер дополнительно сообщил: Погода в Хантингтоне. Отдельные [облака, с нижней границей] три сотни [футов]; измеренные [нижние] границы [облачности] — переменная на пяти сотнях, сплошная на одна тысяча сто. Видимость пять [миль], небольшой дождь, туман, дымка с неровной верхней границей на четыре — шесть сотен [футов][10].

В 19:33 командир сказал о снижении скорости до 133 узлов, а второй пилот ответил, что подход должен занять пару минут. В 19:34 с самолёта передали о прохождении дальнего приводного радиомаяка, на что диспетчер дал разрешение на посадку, добавив также, что ветер 340° 7 узлов. Когда у экипажа спросили о состоянии подхода, тот ответил: Этап три. Тогда диспетчер взлёта и посадки (Хантингтон-башня) сообщил: Понял. Там есть «кролик»[* 3]; скажете, если надо будет его запустить (англ. Roger, that's where they are, with the rabbit. Advise when you want them cut). Экипаж ответил «Очень хорошо», что стало последним сообщением с борта N97S[10].

Катастрофа

Согласно показаниям диспетчера посадки, он следил за рейсом 932 по радиолокатору с момента, когда тот прошёл дальний привод, хотя не видел самолёта визуально из-за тумана и дымки. Свидетели в районе посадки описывали, что в это время в регионе шёл небольшой дождь, а небо было закрыто низкой облачностью. Те, кто наблюдал самолёт, отмечали, что он следовал ниже чем обычно это делают самолёты, хотя в остальном полёт выглядел нормальным. Один из свидетелей находился в двух третьих милях к западу от места происшествия и над ним на высоте всего 300 фут (91 м) пролетел авиалайнер, который скрылся за холмом, после чего услышал шум увеличения мощности двигателей. Другой свидетель находился на расстоянии 700 фут (210 м) к востоку от места происшествия и наблюдал, как авиалайнер перевернулся, а затем врезался в землю. Находящийся на вышке диспетчер посадки в 19:36 увидел красное зарево и огненный шар. Подозревая худшее, диспетчер попытался связаться с рейсом 932, а когда тот не ответил, то дал сигнал тревоги[10].

Летящий в темноте сквозь туман и дождь «Дуглас» в миле от аэропорта пролетал над холмом (высота 894,5 фут (270 м) над уровнем моря), когда на расстоянии 5543 фут (1690 м) от торца полосы и на 122 фут (37 м) правее продолжения её оси оказался на высоте всего 42 фут (13 м) над землёй, после чего в 19:35:26,5[11] врезался в 15-метровые тополя. Потеряв скорость, машина промчалась сквозь лес, образовав полосу 279 фут (85 м) длиной и 95 фут (29 м) шириной, остановившись в 4219 фут (1286 м) от торца полосы, полностью разрушилась и сгорела [12][13]. Катастрофа произошла в точке координат 38°22′27″ с. ш. 82°34′42″ з. д. / 38.37417° с. ш. 82.57833° з. д. / 38.37417; -82.57833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.37417&mlon=-82.57833&zoom=14 (O)] (Я), все 75 человек на борту погибли[14]. На настоящее время это крупнейшая авиационная катастрофа в штате Западная Виргиния[15].

Причины

Расследование

Согласно имеющимся документам и свидетельствам, экипаж был достаточно квалифицированным и опытным для выполнения данного полёта. Самолёт имел вес и центровку в пределах допустимого, а его системы управления, приборы и двигатели работали исправно и не имели отказов либо нарушений в работе. Хотя комиссия не смогла точно определить, хорошо знали пилоты аэропорт Три-Штат</span>ruen (Хантингтон), или нет[16].

Согласно данным с параметрического самописца, авиалайнер снизился под безопасную высоту в двух милях от торца полосы, а далее его траектория не была исправлена вплоть до столкновения с деревьями. Требовалось теперь определить, почему экипаж не заметил такого крутого снижения. Само снижение выполнялось под контролем автопилота и было достаточно плавным, то есть потери управления либо нарушений в работе автопилота не было. Здесь прежде всего стоит заметить сказанный в 19:31 комментарий командира «Он её захватил! Уже захватил!?», то есть командир решил, что автопилот уже засёк момент входа в глиссаду, хотя никаких сигналов об этом не прозвучало. На самом деле этот кажущийся захват глиссады был вызван тем, что переключатель автопилота «NAV SELECT» был установлен в положение «ILS», а не «MAN G/P» или «NAV LOC», как это требуется при подходе к радиомаяку подхода. Не ловя сигнал от глиссады, автопилот поддерживал горизонтальный полёт, а после входа в глиссаду перевёл бы самолёт в снижение с вертикальной скоростью от 700 до 800 футов в минуту (210—245 м/мин). В 19:34 командир перевёл переключатель автопилота в верное положение, но решил, что автопилот вяло реагирует на команды. Однако автопилот продолжал сохранять установленный курс. В этот период не наблюдалось никаких признаков опасной ситуации, хотя из-за отвлечения на автопилот командир перестал следить за показаниями приборов[17].

Секунд за десять до начала снижения под безопасную высоту между пилотами состоялся диалог, согласно которому они видели на земле огни, либо их отблески. Считая, что самолёт находится у нижней границы облаков, командир принял решение снизиться и пробивать облачность, чтобы опуститься под облака и заранее увидеть полосу. Тем более, что согласно показаниям диспетчера нижняя граница сплошного слоя облаков составляла 1100 фут (340 м), разве что дождь, дымка и туман несколько снижали видимость. Возможно, что отблески огней действительно наблюдались, но через разрывы облаков и кратковременно, из-за чего пилоты не смогли визуально определить расстояние до них. Также возможно, что за огни были приняты мимолётные проблески в облаках. Так или иначе, но в паре миль от аэропорта «Дуглас» опустился под безопасную высоту, перейдя в снижение, которое продолжалось на протяжении всего следующего времени. Свидетели на земле наблюдали данный самолёт, который следовал в свободном от облаков пространстве[17].

Если предположить, что пилоты наблюдали огни полосы, то согласно имеющейся практики у них в текущих погодных условиях должна была возникнуть иллюзия, что самолёт гораздо ближе к полосе, чем на самом деле, да ещё и достаточно высоко. В этом случае экипаж должен был перевести машину в ещё более крутое снижение, что в ряде случаев и приводило к катастрофам. Однако в случае с рейсом 932 никаких отклонений в траектории снижения не наблюдалось, из чего комиссия сделала вывод, что пилоты на самом деле не наблюдали огни полосы[17]. В пользу этого говорит и то обстоятельство, что экипаж, исходя из записей переговоров, даже не заметил снижения под безопасную высоту[18].

Версий, почему пилоты не заметили опасного снижения, было две. Согласно первой из них, экипаж следил за высотой по барометрическим высотомерам, в работе которых произошёл отказ, сопровождающийся завышением фактической высоты, так как когда второй пилот доложил о высоте 1240 фут (380 м), фактическая составляла 940 фут (290 м)[19]. Хотя проверка возможных вариантов (неправильное выставление давления, нарушения в работе приёмников давления, влияние турбулентности) отбросила все их. Тем не менее, в отчёте указано, что причина нарушения в работе высотомеров могла быть ещё не изучена и обнаружится в дальнейшем[20].

Второй вариант, почему самолёт снизился под безопасную высоту, заключался в том, что экипаж неверно использовал имеющиеся у него навигационные приборы. Возможно, что второй пилот для определения высоты использовал радиовысотомер, который измеряет высоту над местностью, но не над уровнем аэродрома. Не учитывая, что местность в районе посадки ниже, чем аэродром, пилоты ошибочно решили, что самолёт находится выше, чем на самом деле[21]. Сопоставив данные с бортовых самописцев и ландшафтом местности, комиссия определила, что разница между называемыми вторым пилотом высотами и фактической относительной высотой (над местностью) составляет не более сотни футов. То есть наиболее вероятно, что второй пилот для определения высоты использовал радиовысотомер. Когда авиалайнер подлетел к хребту перед аэродромом, показания радиовысотомера резко пошли вверх, а экипаж не успел своевременно понять ситуацию и перелететь через опасность[22].

Против второй версии однако то обстоятельство, что при заходе на посадку в неизвестных аэропортах над местностью, которую ты не знаешь, опытные пилоты не стали бы использовать радиовысотомер. Даже если бы второй пилот использовал радиовысотомер, то командир-то уж должен был использовать барометрический высотомер, который выдавал совсем другие показания. Хотя есть вероятность, что командир не следил за приборами, полностью доверившись второму пилоту по контролю за высотой. Также данные с параметрического самописца по темпу снижения всё же не соответствуют значениям, озвучиваемым вторым пилотом[23]. После пересмотра этой версии, комиссия решила, что она также неубедительна[24].

Заключение

14 апреля 1972 года Национальный совет по безопасности на транспорте (NTSB) выпустил итоговый отчёт AAR-72-11, согласно которому катастрофа произошла из-за незамеченного экипажем снижения под безопасную высоту в условиях неточного захода на посадку в сложных погодных условиях и без визуального наблюдения начала взлётно-посадочной полосы. Точно установить, почему самолёт незаметно снизился под безопасную высоту Совет установить не смог, есть только две версии, что это произошло либо из-за неправильного использования экипажем навигационных приборов в кабине, либо из-за нарушений в работе системы давления барометрических высотомеров[27].

Трагедия университета Маршалла

Рейсом 932 летела футбольная команда университета Маршалла в составе 37 человек, которая возвращалась после игры с командой университета Восточной Каролины[28], а также группа их фанатов. В результате катастрофы погибли почти все основные тренеры, а также почти все игроки из состава команды, что поставило под угрозу само существование футбольной программы в университете[29]. Команду возглавил молодой тренер Джек Ленгьел (англ. Jack Lengyel), который через несколько лет сумел полностью восстановить футбольную команду.

В память о трагедии 1970 года, 12 ноября 1972 года во дворе университета был установлен мемориальный фонтан высотой более 13 фут (4,0 м) и весом 6500 фунтов (2900 кг). Ежегодно 14 ноября вода в фонтане отключается, тем самым символизируя оборванную жизнь погибших в катастрофе рейса 932. Вновь воду включают только весной[30]. В 2008 году фонтан был отреставрирован[31].

Также памятники жертвам катастрофы установлены на городском кладбище и зданиях стадионов.

Культурные аспекты

Сюжет фильма «Мы — одна команда» режиссёра Макджи завязан на катастрофе рейса 932 и её последствиях. «Роль» разбившегося борта N97S исполнил перекрашенный DC-9-15 борт N195US (разбившийся самолёт был модели DC-9-31)[32].

См. также

Напишите отзыв о статье "Катастрофа DC-9 в Хантингтоне"

Примечания

Комментарии

  1. В документах авиакомпания Southern Airways указала рейс 932 как «по маршруту» вместо «чартерный», так как Федеральное управление гражданской авиации США предъявляет к чартерным рейсам более высокие требования, по сравнению с регулярными, особенно чуть более высокие погодные минимумы для посадки.
  2. Здесь и далее указано Североамериканское восточное время (EST).
  3. англ. Rabbit — разговорное название бегущего огонька, создаваемого огнями подхода для наведения прибывающих самолётов на взлётно-посадочную полосу.

Источники

  1. [www.planespotters.net/Production_List/McDonnell-Douglas/DC-9/47245,N97S-Southern-Airways.php N97S Southern Airways McDonnell Douglas DC-9-30 - cn 47245 / ln 510] (англ.). Planespotters.net. Проверено 5 апреля 2015.
  2. NTSB Report, p. 43.
  3. 1 2 3 4 NTSB Report, p. 42.
  4. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/crew/abbott.asp FRANK HALL ABBOTT, JR.] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  5. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/crew/smith.asp JERRY RANDOLPH SMITH] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  6. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/crew/vaught.asp PATRICIA LEE VAUGHT] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  7. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/crew/poat.asp MARY CHARLENE POAT] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  8. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/crew/deese.asp DANNY MARION DEESE] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  9. 1 2 NTSB Report, p. 3.
  10. 1 2 3 NTSB Report, p. 4.
  11. NTSB Report, p. 52.
  12. NTSB Report, p. 11.
  13. NTSB Report, p. 12.
  14. NTSB Report, p. 5.
  15. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19701114-0 ASN Aircraft accident McDonnell Douglas DC-9-31 N97S Huntington, WV] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 5 апреля 2015.
  16. NTSB Report, p. 21.
  17. 1 2 3 NTSB Report, p. 22.
  18. NTSB Report, p. 23.
  19. NTSB Report, p. 24.
  20. NTSB Report, p. 28.
  21. NTSB Report, p. 29.
  22. NTSB Report, p. 30.
  23. NTSB Report, p. 31.
  24. NTSB Report, p. 32.
  25. NTSB Report, p. 34.
  26. NTSB Report, p. 35.
  27. 1 2 NTSB Report, p. 36.
  28. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/season.asp THE HERD'S 1970 FOOTBALL SEASON] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  29. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/teamphoto.asp The Coaches, Players & Staff] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  30. [www.marshall.edu/special-collections/memorial/fountain.asp The Memorial Fountain] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  31. [www.marshall.edu/ucomm/we-will-never-forget-november-14-1970/ We Will Never Forget: November 14, 1970] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  32. [w1ww.airliners.net/photo/Southern%20Airways%20(USA%20Jet%20Airlines)/McDonnell%20Douglas%20DC-9-15RC/1079997/L/&width=1024&height=752&photo_nr=&sid=&set_photo_album=hide Photos: McDonnell Douglas DC-9-15RC Aircraft Pictures] (англ.). Airliners.net. Проверено 5 апреля 2015.

Литература

Ссылки

  • [www.marshall.edu/special-collections/memorial/ Memorial of the 1970 Marshall University Football Team Plane Crash] (англ.). Marshall University. Проверено 5 апреля 2015.
  • [www.check-six.com/Crash_Sites/MarshallU-Main.htm The Crash of Southern Airways Flight 932] (англ.). Check-Six.com. Проверено 5 апреля 2015.
Рейс 932 Southern Airways

Памятник погибшей в катастрофе футбольной команде (стадион имени Джона С. Эдвардсаruen)</span>


Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-9 в Хантингтоне

Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.