Катастрофа EMB 120 близ Игл-Лейк

<tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 29°18′35″ с. ш. 96°13′55″ з. д.29.3098000° с. ш. 96.2321000° з. д. / 29.3098000; -96.2321000    </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 14 (все) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
EMB-120RT авиакомпании Continental Express, аналогичный разбившемуся </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Embraer EMB-120RT Brasilia </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Continental Express (под управлением Britt Airways</span>^ru_en) </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Международный аэропорт Ларедо</span>^ru_en, Ларедо, Техас </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Международный аэропорт Хьюстон Интерконтинентал, Хьюстон, Техас </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> BTA 2574 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N33701 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 17 ноября1987 года(первый полёт) </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 11 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 3 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 0 </td></tr> </table> Катастрофа EMB 120 под Игл-Лейком — авиационная катастрофа, произошедшая 11 сентября1991 года. Авиалайнер Embraer EMB-120RT Brasilia авиакомпании Continental Express (под управлением Britt Airways</span>^ru_en) выполнял плановый рейс BTA 2574 (позывной — Jetlink 2574) по маршруту Ларедо — Хьюстон, но во время приближения к взлётной полосе аэропорта Хьюстона потерял управление и рухнул на землю близ Игл-Лейка</span>^ru_en (штат Техас). Погибли все находившиеся на его борту 14 человек — 11 пассажиров и 3 члена экипажа. Первоначально в СМИ было объявлено о взрыве на борту, однако в ходе расследования NTSB было обнаружено, что причиной катастрофы стала потеря обтекаемости горизонтального оперения из-за отрыва передней кромки и одной из накладок противообледенительной системы горизонтального хвостового стабилизатора самолёта.

Самолёт

Embraer EMB-120RT Brasilia (регистрационный номер N33701, заводской 120077, серийный 77) был выпущен в 1987 году (первый полёт совершил 17 ноября под тестовым бортовым номером PT-SKU). 15 апреля 1988 года был приобретён авиакомпанией Continental Express. Оснащён двумя винтовыми двигателями Pratt & Whitney PW118. На день катастрофы совершил 10 009 циклов «взлёт-посадка» и налетал 7229 часов. В самолёте было 20 рядов пассажирских сидений с двухместными сидениями на правой стороне и одноместными — на левой. Полная взлётная масса для самолёта перед вылетом из Ларедо была рассчитана экипажем и составляла 10 103 кг, в том числе общая масса пассажиров — 823 кг, 117 кг груза и 1406 кг топлива. Расчетная масса самолёта в Ларедо была ниже допустимой для взлёта на 1397 кг, максимально допустимая взлетная масса — 11 500 кг. Представитель обслуживания компании «Embraer» сказал, что в самолёте было необходимо сохранять центр тяжести в определённом месте, правильно распределяя пассажиров и груз. В таблице обслуживания самолётов авиакомпании Continental Express, датированной 3 сентября 1991 года, был установлен минимальный вес пассажира — 35 кг и максимальный вес — 360 кг при 11 пассажирах на борту. Максимальная грузовая нагрузка составляла 177,5 кг.

Экипаж

Самолётом управлял опытный экипаж, состав которого был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 29-летний Брэдли Макс Петридж (англ. Bradley Max Patridge). Родился 20 апреля 1962 года в Кингвуде (Хьюстон)</span>^ru_en. 10 октября 1987 года был принят на работу в авиакомпанию Continental Express, имел сертификат на управление EMB-120. Его последний медицинский сертификат первого класса был выдан Федеральным управлением гражданской авиации США (FAA) 18 июля 1991 года с ограничением: «Пилот должен носить корректирующие линзы, что указано в его лётном свидетельстве». Отчетные документы авиакомпании указывают, что на день катастрофы он налетал 4243 часа, 2468 из них на EMB-120. Прошёл начальное теоретическое обучение и проверку на знание правил управления EMB-120 в качестве второго пилота, завершив обучение 29 октября 1988 года. С 21 сентября по 29 сентября 1989 года проходил повторное обучение и получил сертификат КВС 2 октября 1989 года. Последняя проверка профессионального уровня была 8 августа 1991 года.
• Второй пилот — 43-летний Клинтон Майкл Родосович (англ. Clinton Michael Rodosovich). Родился 9 ноября 1947 года в Хьюстоне. 12 марта 1990 года был принят на работу в авиакомпанию Continental Express, имел сертификат на управление EMB-120. Его последний медицинский сертификат был выдан FAA 30 августа 1991 года без каких-либо ограничений. На день катастрофы налетал 11 543 часа (10 300 из них до начала его работы в Continental Express), 1066 из них на EMB-120. Начал обучение на EMB-120 30 марта 1990 года и закончил летную подготовку 19 апреля 1990 года. 14 мая 1990 года был повышен до командира EMB-120. Проверки на профпригодность состоялись 29 октября 1990 года и 11 апреля 1991 года.

В салоне самолёта работала одна стюардесса — 33-летняя Нэнси Рид (англ. Nancy Reed).

Хронология событий

Предшествующие обстоятельства

26 августа 1991 года во время проверки подготовленности флота авиакомпании Continental Express к зимнему сезону инспектором было отмечено плохое состояние противообледенительных накладок, расположенных на передних кромках горизонтального стабилизатора, а 10 сентября было решено заменить обе накладки. Примерно в 21:30 CDT Embraer EMB-120RT Brasilia борт N33701 был перевезён в ремонтный ангар в аэропорту Хьюстона, где ему должны были заменить передние кромки стабилизатора. Они сделаны из формованного композитного материала и имеют в себе резиновые камеры, надуваемые при необходимости ломать наледь на крыльях и хвостовом оперении.

Начальником вечерней смены в тот день был Джон ЛеПейдж (англ. John LePage). Двое механиков из его смены под наблюдением инспектора по техническому обслуживанию Троя Андерсона (англ. Troy Anderson) поднялись на высоту 6,1 метров при помощи гидравлической платформы, чтобы начать работу с Т-образным хвостовым оперением борта N33701. Они выкрутили большинство винтов, прикрепляющих правую переднюю кромку к стабилизатору в нижней его части, и часть — во фронтовой части. Андерсон поднялся на стабилизатор и выкрутил винты из всей верхней части передней кромки. Часть винтов, удерживающая кромки с нижней части, была оставлена.

Катастрофа

В 09:09 рейс BTA 2574 вылетел из международного аэропорта Ларедо и взял курс на Хьюстон. Вскоре после взлёта самолёт занял эшелон FL250 (7600 метров), но позже диспетчер указал спуститься на эшелон FL240 (7300 метров). В 09:48:43 после получения метеосводки экипаж связался с диспетчерским центром Хьюстона. В 09:54:14 второй пилот доложил, что они находятся в 88 километрах к юго-западу от аэропорта на высоте 9000 метров. Диспетчер сказал: Хорошо, 55 миль к юго-западу от Интерконтинентал, высота 9 тысяч метров, эшелон два четыре ноль. В 09:59:51 пилоты последний раз связались с Хьюстоном: Jetlink 2574, курс ноль-три-ноль. В 09:59:57 второй пилот ответил: Курс ноль-три-ноль, заходим на посадку на полосу 6, Jetlink 2574. Это был последний разговор экипажа с диспетчером. В 10:03 CDT рейс BTA 2574 внезапно перешёл в крутое пике, рассыпался в воздухе и врезался в кукурузное поле неподалёку от Игл-Лейка (Техас). Все 14 человек на его борту погибли.

В момент катастрофы в диспетчерской вышке была пересменка, новые диспетчеры не увидели самолёт на радаре. На 10:04:53 диспетчер пробовал связаться с экипажем, но тот не ответил. Диспетчер доложил своему руководителю, что контакт с самолётом был утерян.

Местные пожарные и спасатели прибыли на место катастрофы и потушили пожар. Все 14 человек на борту погибли, тела двоих пассажиров лежали за пределами самолета. Оба пилота были пристёгнуты к своим креслам ремнями безопасности. Катастрофа произошла в светлое время суток в визуальных метеорологических условиях.

Расследование

Расследованием причин катастрофы рейса BTA 2574 занялся Национальный совет по безопасности на транспорте (NTSB).

Расшифровка бортовых самописцев

Бортовой речевой самописец (CVR) записал нормальный разговор между членами экипажа во время спуска с эшелона FL240 и захода на посадку. В 10:00:03 было получено автоматическое сообщение ATIS. В 10:03:07 пилоты резко потеряли управление самолётом, который опустил нос и быстро понёсся с земле. «Чёрный ящик» записал звуки многочисленных предупреждений и механические звуки, указывающие на разрушение самолёта. Начиная с 10:03:40 на записи слышен шум ветра и следующие 33 секунды «чёрным ящиком» записывались различные звуки, указывающие на полное разрушение лайнера. Остановка ленты была зафиксирована в 10:03:40. Вся запись длилась 31 минуту и 6 секунд.

Данные с параметрического самописца (FDR) показали, что самолёт снижался и находился на высоте 3500 метров, когда произошла внезапная потеря управления. Данные FDR показали, что перегрузка в тот момента составила 3,5 g, как результат сильного увеличения вертикальной скорости. Перед пикированием двигатели работали в обычном режиме. В момент начала пикирования самописец записал резкое увеличение скорости пропеллеров на 85% больше, чем при обычном полете. Через две минуты левый двигатель увеличил обороты более, чем на 100%.

Свидетельства очевидцев

Все очевидцы, которые были опрошены, сообщили, что они не наблюдали ничего необычного в самолёте перед потерей управления. 8 свидетелей сообщили, что думали, что самолёт летит нормально, пока не увидели возгорания левого крыла.

Свидетели происшествия говорили, что самолёт летел нормально, слегка опустив нос, как вдруг на левом крыле появился огненный шар, быстро поглотивший самолёт. Были видны только законцовки крыла и часть хвоста. Они говорили о яркой вспышке и красно-оранжевом пламени, после которого двигатели загорелись, а затем самолёт сделал три оборота через правое крыло. Левое крыло оторвалось, затем самолёт полетел по спиральной траектории, после чего он почти вертикально врезался в землю. После удара самолет частично погрузился в землю и взорвался.

Причина катастрофы

В окончательном отчёте расследования, опубликованном 21 июля 1992 года, NTSB указал причины катастрофы рейса BTA 2574:

«Неправильный ремонт, проводимый Continental Express, и неспособность персонала придерживаться соответствующих процедур обеспечения и контроля качества для противообледенительных накладок горизонтального стабилизатора привели к внезапной потере в полёте части левой передней кромки горизонтального стабилизатора, опусканию носа самолёта и разрушению его в воздухе из-за перегрузок. Основным виновником аварии считается руководство Continental Express, отказавшееся от соблюдения утверждённых процедур обслуживания, и федеральное управление гражданской авиации, не проверявшее должное исполнение процедур и не обнаружившее нарушений»

Оригинальный текст (англ.)  

«The failure of Continental Express maintenance and inspection personnel to adhere to proper maintenance and quality assurance procedures for the airplane’s horizontal stabilizer de-ice boots that led to the sudden in-flight loss of the partially secured left horizontal stabilizer leading edge and the immediate severe nose-down pitchover and breakup of the airplane. Contributing to the cause of the accident was the failure of the Continental Express management to ensure compliance with the approved maintenance procedures, and the failure of FAA surveillance to detect and verify compliance with approved procedures»

Роль в развитии безопасности полётов

В 1997 году Наджмедин Мешкати (англ. Najmedin Meshkati) выпустил доклад, в котором назвал катастрофу рейса 2574 Continental Express «самым драматическим поворотным моментом для „культуры безопасности“ в Соединенных Штатах».

Доктор Джон Лаубер (англ. John Lauber), бывший в то время членом NTSB, предполагал, что вероятной причиной катастрофы стал «провал руководства Continental Express в создании корпоративной культуры, которая поощряет и принуждает к соблюдению утверждённого регламента технического обслуживания и процедур обеспечения должного уровня качества». Следствием этого и других подобных авиационных происшествий стало то, что тема культуры безопасности</span>^ru_en вышла на передний план на американском национальном саммите по безопасности на транспорте, организованном NTSB в 1997 году.

Новый шаг к увеличению качества безопасности в сфере воздушного транспорта был совершён 5 апреля 2000 года с принятием акта AIR 21</span>^ru_en.

Культурные аспекты

Катастрофа рейса 2574 показана в 11 сезоне канадского документального телесериала Расследования авиакатастроф в эпизоде Распавшийся в небе.

Ссылки

• [www.airdisaster.com/reports/ntsb/AAR92-04.pdf Aircraft Accident Report: Continental Express 2574] (англ.). NTSB (21 July 1992). Проверено 14 июня 2015. [www.webcitation.org/68Lgio3Ow Архивировано из первоисточника 11 июня 2012].
• [www.ntsb.gov/news/events/Documents/public_aircraft-Panel_2_Adair.pdf Улучшение техники безопасности] (англ.). NTSB. Проверено 14 июня 2015.
• [www.aircraftone.com/aircraft/accidents/20001212X18077.asp Eagle Lake, Texas; Wednesday, September 11, 1991 10:03 CDT] (англ.). AircraftOne. Проверено 14 июня 2015.
• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19910911-0 Описание происшествия ] на Aviation Safety Network

Рейс 2574 Continental Express
Компьютерная реконструкция катастрофы
Общие сведения
Дата	11 сентября 1991 года
Время	10:03 CDT
Характер	Падение с эшелона, LOC-I (потеря управления), разрушение в воздухе
Причина	Отрыв накладок противообледенительной системы, отрыв правого крыла, некачественное техническое обслуживание
Место	рядом с Игл-Лейк</span>ruen, Техас, США

Отрывок, характеризующий Катастрофа EMB 120 близ Игл-Лейк

– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».