Катастрофа FH-227 в Сент-Луисе
| Рейс 809 Ozark Air Lines | |
 Fairchild Hiller FH-227B компании Ozark Air Linesruen</span> | |
| 2П | Мы же не будем делать это? Не думаю, что нам стоить входить [в грозу]. |
| КВС | Окей. |
| 2П | Что окей? |
| КВС | Да. |
| 2П | Он [край грозы] примерно в 30 милях [50 км] от нас. Между нами и дальним приводом. |
| КВС | До дальнего привода. |
| 2П | Верно. |
В 17:28:52,3 диспетчер в Канзас-Сити дал указание следовать на радиомаяк (VOR) Сент-Луиса и переходить на связь с диспетчером подхода. В 17:29:47 второй пилот сменив частоту передал: Подход, это Озарк восемь и девять. [высота] Семь тысяч [футов (2100 м)]. Передайте «Квебек». Последние данные от АТИС («Квебек») были следующие: Облачность [высотой] 4000 фут (1200 м), переменная, видимость 5 миль (8,0 км), дымка, ветер 120° 8 узлов, температура 92 °F (33 °C), высотомер [давление аэродрома] — 30,06 [дюймов (764 мм)]. Использовать курсо-глиссадную систему (ILS) полосы 12 правая. Для посадки и взлёта используется полоса 12. Также диспетчер «Сент-Луис—подход» передал: Озарк восемь и девять, понял. Сохраняйте семь тысяч до радиомаяка. Вектор посадки три ноль левее ILS. Второй пилот подтвердил получение информации, после чего установив связь с диспетчером своей авиакомпании доложил, что главный инвертор вышел из строя. Далее на землю было передано о повышенном давлении в топливном насосе правого двигателя, а также предупредили, что задерживаются с прибытием на 15—20 минут[4].
С 17:32:26 по 17:39:22 по указанию диспетчера подхода борт N4215 находился в зоне ожидания к юго-востоку от аэропорта Сент-Луис. В 17:40:12,9 диспетчер дал рейсу 809 направление для обхода грозовых очагов, которые располагались к югу от аэропорта, и выполнять подход для захода на посадку на полосу 30 (с юго-востока). В 17:40:42,6 диспетчер подхода передал экипажу указание переходить на связь с диспетчером взлёта и посадки («Сент-Луис—башня»), а также сообщил им об их местонахождении — 2 мили (3,2 км) от «Беркли». Связь с местным диспетчером посадки пилоты установили в 17:41:04,3, а в 17:42:00,9 получили от него указание: Озарк восемь и девять, вы находитесь в поле зрения. Разрешается посадка на полосу три ноль левая. Второй пилот подтвердил получение информации, после чего запросил информацию о ветре, на что диспетчер передал: Ветер был порывистый… Прямо сейчас два два ноль [220°]. Периодически до три четыре ноль [340°]. Постоянно двадцать [узлов], но иногда порывы до тридцати пяти. Второй пилот доложил, что понял информацию[6].
Катастрофа
В 17:42:31 диспетчер сообщил: Озарк восемь и девять, похоже что прямо сейчас со стороны захода к взлётно-посадочной полосе движется мощный ливневый дождь. На это второй пилот передал: Понял, мы его видим. Это было последнее сообщение с борта N4215, который затем скрылся из виду диспетчера за стеной дождя. После того уже пилоты потеряли аэропорт из виду. На экране первичного радиолокатора засветка самолёта исчезла за 2 мили (3,2 км) до полосы. На экране вторичного локатора рейс 809 ещё наблюдался и стал отклоняться влево от траектории посадки. Диспетчер попытался предупредить об этом экипаж, но тот уже не отвечал[6][7].
Снижение к полосе проходило под контролем автопилота с выпущенными шасси и установленными на 27° закрылками[8]. Но когда лайнер стал уклоняться выше глиссады, автопилот отключили и вручную скорректировали траекторию снижения. Свидетели на земле наблюдали, как рейс 809 выполнял словно нормальный заход на посадку, но ниже обычной траектории. Вдруг он быстро приподнялся на 400—500 футов (12—15 м), а затем быстро опустился на 200 фут (61 м). Потом в левую консоль крыла у левого двигателя ударила молния, при этом появилась огненная вспышка. Согласно показаниям обоих пилотов, в этот момент они потеряли сознание[5][7].
Авиалайнер начал быстро снижаться, пока пролетая над холмом на высоте 55 фут (17 м) не зацепил верхушки деревьев. Продолжая лететь на запад, FH-227 спустя 280 фут (85 м) ударился левым полукрылом в деревья, а через 200 фут (61 м) он с приподнятым носом врезался в большую фигу, в результате чего отделились оба полукрыла и вырвало кусок фюзеляжа в районе центроплана. Пролетев по инерции ещё 140 фут (43 м), фюзеляж рухнул на склон холма и завалившись на левый борт остановился близ Лёвен-драйв (англ. Lowen Drive) в Норманди — пригороде Сент-Луиса[8]. Самолёт разбился в 17:43:24 на удалении 2,3 мили (3,7 км) юго-восточнее торца полосы 30L и примерно на 700 фут (210 м) к югу от продолжения её осевой линии (38°43′07″ с. ш. 90°18′30″ з. д. / 38.71861° с. ш. 90.30833° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.71861&mlon=-90.30833&zoom=14 (O)] (Я))[6][7].
Спасательные работы
При ударе о землю, все пассажирские сидения оторвало от пола, хотя из ремней безопасности лопнули только три[9]. В результате пассажиры получили многочисленные травмы, включая переломы и пробои черепа. У пилотов не было плечевых ремней, так как эти самолёты не обязаны были ими оборудоваться, в результате чего командир и второй пилот ударились о приборную панель и получили травмы лиц. Вытекший из повреждённых баков авиакеросин вспыхнул, образовав несколько небольших очагов[10].
В 17:46 диспетчеру Нормандской пожарной службы поступил сигнал о пожаре дома на Лёвен-драйв. Прибыв на место примерно в 17:49, командир подразделения понял, что случилась авиакатастрофа, поэтому вызвал ещё пять спасательных расчётов, а также запросил все доступные машины скорой помощи. Само возгорание быстро ликвидировали, после чего при поддержке местных жителей начали спасать людей из самолёта. При этом ход работ значительно осложняла погода: сильный ветер, ливневый дождь и большое количество воды на земле. В 18:08 на место прибыл полицейский инспектор округа, который возглавил спасательную операцию. Всего в спасательных работах приняли участие 34 полицейских, 9 пожарных расчётов и 16 бригад скорой помощи. В 22:15 из под обломков извлекли последнего пассажира[10].
В результате происшествия погибли 38 человек: стюардесса и 37 пассажиров[7]. За 23-летнюю безупречную историю Ozark Air Lines (была основана в 1950 году) это была первая, и, как впоследствии оказалось, единственная катастрофа. Крупнейшая авиакатастрофа в истории Сент-Луиса[11]. Также на момент событий по масштабам это была крупнейшая катастрофа с участием Fairchild FH-227[12].
Расследование
Погода в регионе
Вблизи Сент-Луиса проходил антициклон, а на северо-востоке штата также находился тёплый фронт, имеющий форму полукруга[13]. Это сопровождалось грозами, движущихся с запада на восток, в которых наблюдались частые молнии и шли ливневые дожди[14].
Согласно показаниям очевидцев, в регионе в это время шёл ливневый дождь и дул сильный юго-западный ветер. Полутора минутами ранее на эту же полосу «30 левая» попытался приземлиться Boeing 727 авиакомпании Trans World Airlines (TWA), который выполнял рейс 244. Однако у экипажа TWA из-за восходящих воздушных потоков возникли сложности с сохранением скорости и траектории захода на посадку, поэтому было принято решение уходить на второй круг. Когда B-727 поднялся до 1000 фут (300 м) и находился уже на 4 мили (6,4 км) к юго-западу от аэропорта, командир самолёта глянул на аэропорт и увидел всего в ¼—½ мили (0,4—0,8 км) от себя стену дождя, которая закручивалась вокруг юго-западной оконечности аэропорта. Перед самим «Боингом» на полосу 30L выполнял заход уже небольшой двухмоторный самолёт, пилот которого позже рассказал, что успел приземлится буквально перед самым ливнем, при этом на глиссаде он также столкнулся с мощным восходящим воздушным потоком, который у дальнего приводного радиомаяка сменился уже нисходящим потоком с вертикальной скоростью около 3500 фут (1100 м) в минуту[6][5].
По данным метеонаблюдения, в районе курсового радиомаяка со скоростью около 30 узлов в северо-восточном направлении прошли два шквальных фронта. Как впоследствии было определено, ветра были достаточно сильные и не только повредили несколько деревьев, но и даже сорвали крышу с одного большого здания, которую в свою очередь затем отнесло на 300 фут (91 м). Наблюдались и мощные завихрения, которые поднимали мусор с земли словно торнадо[15]. У поверхности земли наблюдались сильные южные ветра, которые в порывах достигали скоростей 60—90 узлов, а временами шёл град с градинами размером около ½—¾ дюйма (1,5—2 см)[16].
Изучение обломков
Очевидцы указывали, что перед тем, как самолёт начал падать, в него ударила молния. При осмотре обломков, следователи действительно нашли её следы — 75 различных отверстий диаметром 1—3 мм, которые были распределены вдоль нижней части фюзеляжа, а также на верхней части левого элерона. Но при этом никаких следов электрической дуги или прожига обнаружить не удалось[8]. Проверка приборов и систем также не обнаружила признаков, что молния привела к отказу какого-либо оборудования. Проверка силовых установок показала, что обе они работали в момент удара о деревья, хотя левый двигатель был повреждён сильнее, нежели правый[17]. Проведённая позже металлургическая экспертиза подтвердила, что небольшие отверстия на обшивке фюзеляжа были вызваны воздействием электрических дуг и относительно свежие[18].
Никаких признаков, что до столкновения с деревьями на борту был пожар, либо разрушение конструкции, найдено не было[18].
Давление на барометрических высотомерах со стороны командира и второго пилота составляло соответственно 30,04 дюйма (763 мм) и 30,02 дюйма (763 мм), при этом диспетчер в Сент-Луисе забыл им передать текущую настройку — 30,15 дюйма (766 мм). Высотомер командира восстановили и проверили на наличие отказов; высотомер со стороны второго пилота оказался полностью разрушен. Было установлено, что при извлечении штифта компенсатора, высотомеры на высоте 1000 фут (300 м) в условиях сильной вибрации начинали завышать показания на 530 фут (160 м). Но при этом после возвращения штифта его самопроизвольного отсоединения во время вибрационных тестов не происходило. Извлечение механизма компенсатора на точность показаний на малой высоте влияния не оказывало. Сам этот механизм разрушился в катастрофе, поэтому установить, был ли его отказ, следователи не смогли[17].
При изучении планировки салона было отмечено, что сидение для бортпроводников было установлено с нарушениями, поэтому при ударах о деревья стюардесса и получила смертельные травмы. Тогда авиакомпании Ozark Air Lines было указано на всех её воздушных судах заменить сидения для бортпроводников на сертифицированные, установленные по правилам. К 27 августа 1973 года эти работы были выполнены полностью[18].
Анализ данных
Как показали проверки и испытания, самолёт был полностью исправен, а на его борту никаких отказов, нарушений в работе и возгораний не было. Экипаж был квалифицированным, имел необходимые сертификаты и не работал сверх установленного времени[18].
Давление на высотомерах было выставлено ниже фактического, а потому приборы занижали показания высоты. Результаты проверок уцелевшего высотомера не выявили никаких неисправностей, а если бы с нарушениями работал только один прибор в кабине, то при перекрёстной проверке пилоты должны были это обнаружить. В прошлом замечаний по работе высотомеров также не было. Таким образом, экипаж имел верные сведения о высоте полёта, хотя и несколько заниженные[19]. Сам полёт проходил без отклонений, пока самолёт не подошёл к Сент-Луису[20].
В районе аэропорта была мощная гроза, которая на момент происшествия была наиболее сильной в районе курсового радиомаяка[19]. Пилоты знали о её наличии, а исходя из диалога между ними («Он примерно в 30 милях от нас. Между нами и дальним приводом.»), могли наблюдать этот грозовой очаг на бортовом радиолокаторе у входного торца полосы 12R, понимая, что он мешает выполнять нормальную посадку. Но когда диспетчер сообщил, что даст им вектор для подхода к полосе 30L, командир самолёта решил, что они успеют обойти грозу и приземлиться перед ней[20].
Следуя через грозовые очаги с южной и юго-восточной стороны аэропорта, экипаж вышел из облаков в 6 милях к юго-востоку от дальнего приводного радиомаяка полосы 30L. Далее полёт выполнялся визуально и проходил нормально, пока после радиомаяка самолёт вдруг не стал терять высоту. Возможно, что в этот момент FH-227 попал под воздействие мощных нисходящих воздушных потоков, что согласуется с показаниями других экипажей. Свою роль могло сыграть и то, что командир стремясь сохранять визуальный полёт старался следовать ниже облаков[20].
Непонятно только, почему рейс 809 продолжал выполнять заход на посадку в условиях мощной грозы, вместо того, чтобы ожидать улучшения погоды. Исходя из беседы с командиром самолёта и другими экипажами следователи сделали предположение, что в авиакомпании при тренировках попросту недостаточно внимания уделяли этому вопросу. Но пилотов могло обмануть и визуальное наблюдение огней полосы, из-за чего они неверно оценили силу грозы, забыв про то, что могут быть и мощные восходящие и нисходящие воздушные потоки[21]. Также одним из факторов мог стать малый опыт командира Линке, так как он начал летать в должности командира самолёта только с 22 марта 1973 года, то есть за 4 месяца до происшествия, налетав в должности лишь 66 часов. Полученный перед вылетом прогноз погоды не содержал информацию о мощных грозах, а диспетчеры в Сент-Луисе не получили от метеоролога сводку о погоде на 16:40, имея лишь прогноз погоды составленный в 11:40, согласно которому ожидалась переменная облачность высотой 3000 фут (910 м), дождь средней интенсивности, гроза, видимость 6 миль (9,7 км)[22]. В 16:42 в офис авиакомпании Ozark Air Lines в Сент-Луисе поступил обновлённый прогноз погоды, согласно которому в районе аэропорта была высокая грозовая активность. У оператора в офисе не было необходимого оборудования для передачи этой информации в эфир, но мог позвонить в аэропорт, чтобы оттуда уже передали экипажам. Однако вместо этого оператор авиакомпании стал пытаться точно определить местонахождение грозовых очагов и их силу. В диспетчерский центр аэропорта информация о грозовом предупреждение поступила по фототелеграфу только в 17:48, то есть уже после авиакатастрофы[23]
Когда авиалайнер уже был на глиссаде, в него ударила как минимум одна молния, в результате чего пилоты потеряли сознание, а речевой самописец отключился. Возможно была ещё одна молния, незамеченная пилотами, но зато приведшая к отказу автопилота по управлению продольным каналом, из-за чего самолёт и стал уходить выше глиссады; другого объяснения этому нарушению в работе автопилота следователи найти не смогли. Последовавшая через пару минут молния ударила, возможно, уже возле кабины и ослепила пилотов на 10—20 секунд, что было достаточно для потери управления при следовании на глиссаде[19].
Без управления самолёт потерял высоту и врезался в деревья, при этом фюзеляж разорвало на части, а кресла сорвало с креплений, из-за чего пассажиры стали высыпаться наружу, получая смертельные травмы. Также при ударах о деревья и землю от напора багажа вырвало стенку грузового отделения, которая убила стюардессу, сидевшую на неправильно установленном сидении. Передняя часть фюзеляжа при этом сумела избежать сильных разрушений, что и спасло пилотов от гибели. Из-за сложных погодных условий спасательные службы не смогли сразу прибыть к месту происшествия и своевременно оказать помощь раненным, что стало ещё одним отрицательным фактором выживаемости[24].
Причины
- Обстоятельства происшествия не способствовали выживанию.
- Сидение бортпроводника не имело сертификата, так как было установлено с нарушениями правил Федерального управления гражданской авиации (FAA).
- Командир и второй пилот могли получить меньше травм, если бы фиксировались ещё и плечевыми ремнями.
- Гроза, которая пересекала аэропорт и курс посадки после 17:40, была мощность, причём наивысшей силы она достигала в небольшой по площади зоне у курсового радиомаяка, у которого и случилась катастрофа.
- Информация о силе грозы не была указана в документах о погоде, доступных лётным экипажам, диспетчерам авиакомпаний и диспетчерам службы управления воздушным движением.
- Прогноз погоды, находящийся в диспетчерском центре Сент-Луиса на момент происшествия, не мог точно предсказать ожидаемую погоду в регионе, а обновлённый прогноз ещё не был опубликован.
- Погодный радиолокатор в Сент-Луисе точно отображал погодные условия в районе аэропорта.
- Данные с погодного радиолокатора не были доступны авиадиспетчерам, операторам авиакомпании и лётным экипажам.
- В авиакомпании Ozark Air Lines экипажам не достаточно чётко разъясняли правила по выполнению обхода гроз в районе аэродрома.
- Погодный радиолокатор на борту N4215 функционировал нормально, и экипаж мог использовать его данные для обхода грозы возле Сент-Луиса.
- Между радиомаяком и местом происшествия в самолёт ударила одна или несколько молний.
- Нет никаких доказательств, что попадание молнии привело к нарушениям в работе какой-либо важной системы, либо компонента самолёта.
- После прохождения приводного радиомаяка авиалайнер начал снижаться под глиссаду, что могло быть вызвано сильным нисходящим воздушным потоком.
- Командир принял решение выполнять заход на посадку во время грозы, несмотря на очевидную опасность текущих погодных условий.
24 апреля 1974 года Национальный совет по безопасности на транспорте выпустил отчёт AAR-74-05 по результатам расследования катастрофы в Сент-Луисе. Причиной происшествия было названо попадание самолёта в нисходящий воздушный поток из-за решения командира о выполнении захода на посадку во время грозы. На такое решение командира могли повлиять отсутствие своевременной выдачи штормовых предупреждений от Национальной метеорологической службы, а также неверная оценка экипажем и авиадиспетчерами погодных условий в районе аэропорта[26].
Напишите отзыв о статье "Катастрофа FH-227 в Сент-Луисе"
Примечания
Комментарии
- ↑ Здесь и далее по тексту указано Центральноамериканское летнее время (СDT)
Источники
- ↑ [www.planelogger.com/Aircraft/View?registration=N4215&DeliveryDate=Unknown Registration Details For N4215 (Ozark Airlines) Fairchild FH-227-B] (англ.). Plane Logger. Проверено 21 ноября 2015.
- ↑ NTSB Report, p. 29.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 28.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 2.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 4.
- ↑ 1 2 3 4 NTSB Report, p. 3.
- ↑ 1 2 3 4 NTSB Report, p. 5.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 12.
- ↑ NTSB Report, p. 15.
- ↑ 1 2 NTSB Report, p. 14.
- ↑ [www3.gendisasters.com/missouri/4931/st.-louis%2C-mo-airliner-crashes-landing%2C-july-1973 St. Louis, MO Airliner Crashes On Landing, July 1973] (англ.). GenDisasters (Daily Capital News Jefferson City Missouri) (25 July 1973). Проверено 22 ноября 2015.
- ↑ [aviation-safety.net/database/record.php?id=19730723-1 ASN Aircraft accident Fairchild FH-227B N4215 Saint Louis-Lambert International Airport, MO (STL)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 22 ноября 2015.
- ↑ NTSB Report, p. 6.
- ↑ NTSB Report, p. 7.
- ↑ NTSB Report, p. 9.
- ↑ NTSB Report, p. 10.
- ↑ 1 2 NTSB Report, p. 13.
- ↑ 1 2 3 4 NTSB Report, p. 16.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 17.
- ↑ 1 2 3 NTSB Report, p. 18.
- ↑ NTSB Report, p. 19.
- ↑ NTSB Report, p. 20.
- ↑ NTSB Report, p. 21.
- ↑ NTSB Report, p. 22.
- ↑ NTSB Report, p. 23.
- ↑ 1 2 NTSB Report, p. 24.
Литература
- [libraryonline.erau.edu/online-full-text/ntsb/aircraft-accident-reports/AAR74-05.pdf Ozark Air Lines, Inc., Fairchild Hiller FH-227B, N4215, near the Lambert- St. Louis International Airport, St. Louis, Missouri, July 23, 1973.] (англ.). Национальный совет по безопасности на транспорте (24 April 1974). Проверено 22 ноября 2015.
Ссылки
- Kathy Sweeney. [www.kfvs12.com/story/13521438/kathy-sweeney-investigates-the-crash-of-ozark-airlines-flight-809?clienttype=printable&redirected=true The Crash of Ozark Airlines Flight 809] (англ.). KFVS (18 November 2010). Проверено 22 ноября 2015.
Отрывок, характеризующий Катастрофа FH-227 в Сент-Луисе
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
- Сент-Луис (Миссури)
- События 23 июля
- Июль 1973 года
- 1973 год в Миссури
- Авиационные происшествия в Миссури
- Авиационные происшествия Ozark Air Lines
- Авиационные происшествия в США 1973 года
- Авиационные происшествия с Fairchild F-27
- Авиационные происшествия вследствие турбулентности
- Авиационные происшествия вследствие неблагоприятных погодных условий
Навигация
