Катастрофа Fairchild F-27 под Сан-Рамоном

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Рино</span>ruen (Невада) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Стоктон</span>ruen (Калифорния) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Сан-Франциско (Калифорния) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> PCF773 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N2770R </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 19 февраля1959 года </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 41 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 3 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 44 (все) </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 0 </td></tr> </table>

Катастрофа Fairchild F-27 под Сан-Рамономавиационная катастрофа, произошедшая ранним утром в четверг 7 мая 1964 года к востоку от Сан-Рамона (штат Калифорния). Пассажирский самолёт Fairchild F-27A американской авиакомпании Pacific Air Lines (англ.) выполнял нормальный полёт из Стоктона в Сан-Франциско, когда спустя всего десять минут после вылета вдруг перешёл в отвесное падение и врезался в землю, при этом погибли 44 человека. Причиной катастрофы стало убийство-самоубийство одного из пассажиров, который застрелил пилотов, а затем направил самолёт к земле.





Самолёт

Fairchild F-27A с регистрационным номером N2770R (заводской — 036) был выпущен 19 февраля 1959 года[1], а 24 февраля приобретён американской авиакомпанией Pacific Air Lines. Наработка лайнера на момент покупки составляла 24 часа 30 минут. Был оборудован двумя турбовинтовыми двигателями Rolls-Royce RDA7MK-528, оснащёнными четырёхлопастными воздушными винтами Rotol R193/4/30-4/50. Наработка борта N2770R перед вылетом в роковой рейс составляла 10 252 часа 17 минут, в том числе 14 часов 51 минуту от последней проверки, которая была выполнена 3 мая[2][3].

Экипаж

  • Командир воздушного судна — 52-летний Эрнест Э. Кларк (англ. Ernest A. Clark). Имел квалификацию пилота многомоторных самолётов, в том числе Douglas DC-3, Martin 2-0-2/4-0-4 и Fairchild F-27; квалификацию на последний получил 10 марта 1959 года. Его общий налёт составлял 20 434 часа 12 минут, в том числе 2793 часа 40 минут на самолётах Fairchild F-27[2].
  • Второй пилот — 31-летний Рэй Э. Андресс (англ. Ray E. Andress). Квалификацию пилота Fairchild F-27 получил 15 апреля 1959 года. Его общий налёт составлял 6640 часов 41 минуту, в том числе 988 часов 17 минут на самолётах Fairchild F-27[2].
  • Стюардесса — 30-летняя Мэджори Э. Шафер (англ. Majorie E. Schafer)[2].

Катастрофа

6 мая борт N2770R, выполняя рейс 756 из Сан-Франциско (штат Калифорния) в 19:40[* 1], приземлился в Рино (штат Невада). Здесь на борт залили 264 галлона авиакеросина, а общий запас топлива теперь составлял 754 галлона. Утром следующего дня, 7 мая, началась подготовка для выполнения рейса 773 по маршруту Рино—Стоктон—Сан-Франциско. Отъехав от перрона, экипаж получил разрешение на полёт по приборам в Стоктон на высоте 14 000 фут (4300 м). В 05:54 с 33 пассажирами и 3 членами экипажа на борту «Фэирчайлд» вылетел в Стоктон[4].

Полёт на этом этапе прошёл без отклонений и в 06:28 рейс 773 приземлился в Стоктоне. Стоянка здесь была короткой, поэтому экипаж остановил лишь левый двигатель, а правый продолжал работать. Здесь сошли двое пассажиров, а вместо них в салоне разместились десять новых. В кабине при этом по-прежнему оставались два пилота. Запас топлива был достаточным для полёта в Сан-Франциско, а потому дозаправка не производилась. Из замечаний по самолёту, согласно найденному позже на месте катастрофы бортовому журналу, были только «Низкое давление кислорода» и «Колебания давления в кабине», то есть лайнер был пригоден для выполнения полёта. Вес и центровка находились в пределах установленного[4].

Диспетчер взлёта и посадки выдал разрешение на визуальный полёт в Сан-Франциско с сохранением высоты 6000 фут (1800 м), после чего в 06:38 с 41 пассажиром и 3 членами экипажа на борту авиалайнер поднялся в воздух. Вскоре экипаж доложил о прохождении высоты 2000 фут (610 м), на что диспетчер в Стоктоне дал указание переходить на связь с Оклендским центром управления воздушным движением на частоте 124,4 МГц. После установления связи с Оклендом рейс 773 получил разрешение подниматься и занимать пока высоту 5000 фут (1500 м). В 06:43 самолёт находился на удалении 6 миль (9,7 км), когда в Оклендском центре его засветку определили на экране радиолокатора, а экипаж доложил о занятии высоты 5000 футов[4].

В 06:45:10 диспетчер в Окленде велел рейсу 773 выполнить левый поворот на курс 235°, чтобы выйти на вектор к Сан-Франциско. В 06:46:49 диспетчер в «Окленд—центр» дал указания по переходу на связь с «Окленд—подход», что и было выполнено. На экране радиолокатора засветка самолёта в это время наблюдалась на 3 мили (4,8 км) к юго-востоку от пересечения «Алтамонт» (англ.). 06:47:53 был совершён переход на связь уже с диспетчером контроля в Окленде, после чего экипаж получил настройку давления на барометрических высотомерах, а также, что сообщения искажаются. На это в 06:48:09 с самолёта доложили: Понял, как вы слышите сейчас?. В ответ диспетчер подхода сообщил: Да всё по прежнему… смахивает на перемодуляцию[4][5].

Сразу после этого радиообмена в 06:48:15 диспетчер подхода услышал сообщение, которое не смог разобрать. Впоследствии экспертиза смогла расшифровать эту передачу, которая, как оказалось, была сделана с борта N2770R. Сообщение было сделано вторым пилотом Андрессом: Командир застрелен. Нас расстреливают. Попробуйте помочь. А на заднем фоне при этом был слышен звук выстрела. Затем засветка рейса 773, находясь в 18½ морских милях (34 км) от Оклендского аэропорта, вдруг стала слабой, а потом и вовсе исчезла с радиолокаторов. Диспетчер попытался связаться с пропавшим самолётом, но все попытки оказались безрезультатными. Рядом находился рейс 593 авиакомпании United Air Lines, у которого диспетчер спросил, видит ли тот рейс 773, однако ответ был отрицательным. Но в 06:51:20 с самолёта United доложили: Видим облако чёрного дыма, пробивающееся сквозь облака на… три—тридцать четыре часа относительно нас сейчас. Похоже на горение нефти или бензина. В 07:20 диспетчеры в Окленде узнали, что борт N2770R разбился[5].

Небо было затянуто облаками, но видимость была хорошей. Согласно показаниям очевидцев, лайнер перед происшествием следовал в западном направлении, когда вдруг резко опустил нос и помчался вниз, при этом также был слышен шум изменения работы двигателей. Затем «Фэирчайлд» с курсом 245° врезался в склон крутизной 25,2° под относительным углом 90,2° в точке с координатами 37°45′34″ с. ш. 121°52′24″ з. д. / 37.75944° с. ш. 121.87333° з. д. / 37.75944; -121.87333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.75944&mlon=-121.87333&zoom=14 (O)] (Я) и в пяти километрах к востоку от Сан-Рамона[6]. Все 44 человека на борту погибли[7], что на то время делало данную катастрофу крупнейшей с участием Fairchild F-27[8]. Удар самолёта о землю был зафиксирован сейсмографами в двух с половиной милях (4 км) к югу от места происшествия, в пригороде Дублин (англ.), что позволило определить время катастрофы — 06:49:25,5[5].

Расследование

Как показало изучение обломков, в момент удара рули высоты были отклонены вниз на 3°, также был отклонён и стабилизатор. Левый двигатель при этом практически не вращался, тогда как правый вращался с повышенной частотой — около 13 000 оборотов в минуту. Никаких признаков отказов систем до удара о землю обнаружить не удалось[6].

Передняя часть фюзеляжа разрушилась на мелкие части, самая большая из которых имела площадь 8 квадратных дюймов. Но всё же удалось восстановить спинку сидения командира, в трубчатом каркасе которого имелись углубления с серебристыми металлическими «мазками». Проведённая Федеральным бюро расследований экспертиза этого металла показала, что в его состав входили свинец и сурьма. Был сделан вывод, что металлические мазки появились от попаданий пуль, а вскоре среди обломков обнаружили револьвер Smith & Wesson Model 27 (англ.) калибра .357 Magnum заводской номер S210645, у которого весь барабан был опустошён. У револьвера была сломана рама, застрял цилиндр и потерялась рукоять, но зато в его конструкции нашли части человеческой плоти. Вскоре был установлен владелец оружия, которым оказался один из пассажиров — 27-летний филиппинец Франсиско Паула Гонсалес (англ. Francisco Paula Gonzales)[6][9].

Франсиско Паула Гонсалес

Франсиско Паула Гонсалес родился в 1936 году в Маниле (Филиппины), а в 1960 году он в составе филиппинской сборной участвовал в парусных гонках на летних Олимпийских играх в Риме (Италия), где в классе «Дракон» занял 24-е место. Вскоре после Олимпийских игр Гонсалес перебрался в Сан-Франциско (США). Но спустя четыре года у него начались проблемы, в том числе у него появились крупные долги, а его жена грозилась уйти от него[10].

5 мая, за пару дней до катастрофы, Франсиско проанализировал свои финансы и понял, что ползарплаты он отдаёт на выплату кредитов. В сочетании с другими обстоятельствами это настолько расстроило бывшего спортсмена, что он проплакал весь день. На следующий день Гонсалес сказал друзьям, что умрёт сегодня или завтра, после чего вечером купил пистолет с боеприпасами. Также он приобрёл два страховых полиса на общую сумму $ 105 000, а получателем страховых выплат была указана его жена. Прибыв в аэропорт Сан-Франциско в сопровождении друзей, Гонсалес показал одному из них находящийся в пакете пистолет и сказал, что его он приобрёл для себя, после чего сел на самолёт компании Pacific Air Lines, заняв место позади кабины пилотов, а затем прилетел в Рино. Всю ночь в городе Франсиско посещал различные игорные заведения, проматывая своё состояние. Когда кто-то из сотрудников спросил, почему он так легкомысленно проматывает деньги, Гонсалес ответил, что ему без разницы, что будет послезавтра. Некоторые очевидцы, которые видели Гонсалеса в казино, отмечали, что на его одежде была заметная выпуклость, а дворник возле одного из игорных заведений обнаружил в мусорном контейнере картонную коробку от револьвера[9].

Утром 7 мая Франсиско Гонсалес сел на рейс 773 авиакомпании Pacific Air Lines до Сан-Франциско. Первый этап полёта прошёл без отклонений, после чего в 06:38 лайнер вылетел из Стоктона. Спустя 10 минут, когда самолёт следовал на высоте 5000 фут (1500 м) по магнитному курсу 230° и с воздушной скоростью 213 узлов, возможно, что Гонсалес пришёл в кабину, после чего застрелил командира. Второй пилот в 06:48:15 попытался сообщить диспетчеру о случившемся, но также был застрелен. Далее штурвалы были отклонены «от себя», направив лайнер вниз. Потеряв за 22 с половиной секунды почти 3000 футов (около 900 м), с вертикальной скоростью около 9000 фут (2700 м) в минуту и приборной 335 узлов борт N2770R на высоте 2100 фут (640 м) кратковременно перешёл в набор высоты с вертикальной скоростью 4400 фут (1300 м) в минуту, поднявшись за 15 секунд до 3200 фут (980 м), при этом замедлившись до 265 узлов и изменив курс на 285. Далее машина вновь опустила нос и в 06:49:25 врезалась в землю, убив всех, кто ещё был жив. Сам Франсиско, как удалось определить, перед этим успел застрелиться[11][12].

Причина

28 октября 1964 года был опубликован итоговый отчёт о расследовании катастрофы рейса 773, в котором причиной был назван расстрел пилотов одним из пассажиров[13].

Последствия

Катастрофа близ Сан-Рамона показала всю опасность свободного доступа пассажиров в кабину пилотов, хотя о ней предупреждали и раньше. В результате были введены правила, обязывающие запирать дверь из салона в пилотскую кабину, за исключением разве что воздушных судов, у которых эта дверь играет роль аварийного выхода, как на Fairchild F-27[13].

См. также

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Fairchild F-27 под Сан-Рамоном"

Примечания

Комментарии

  1. Здесь и далее по умолчанию указано Тихоокеанское время (PST).

Источники

  1. [rzjets.net/aircraft/?reg=139474 rzjets.net] (англ.). Проверено 4 августа 2015.
  2. 1 2 3 4 Report, p. i.
  3. Report, p. ii.
  4. 1 2 3 4 Report, p. 2.
  5. 1 2 3 Report, p. 3.
  6. 1 2 3 Report, p. 4.
  7. Report, p. 1.
  8. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19640507-0 ASN Aircraft accident Fairchild F-27A N2770R San Ramon, CA] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 3 августа 2015.
  9. 1 2 Report, p. 5.
  10. [www.sports-reference.com/olympics/athletes/go/francisco-gonzales-1.html Francisco Gonzales] (англ.). Olympics Statistics and History. Проверено 4 августа 2015.
  11. Report, p. 6.
  12. Report, p. 7.
  13. 1 2 Report, p. 8.

Литература

  • [specialcollection.dotlibrary.dot.gov/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+773) PACIFIC AIR LINES, INC., FAIRCHILD F-27. N277OR, NEAR SAN RAMON, CALIFORNIA, MAY 7, 1964] (англ.). Совет по гражданской авиации (2 November 1964). Проверено 4 августа 2015.
Рейс 773 Pacific Air Lines

Разбившийся самолёт за 17 месяцев до катастрофы
Общие сведения
Дата

7 мая 1964 года

Время

06:49 PST

Характер

Преднамеренное падение, убийство-самоубийство

Причина

Угон самолёта

Место

5 км восточнее Сан-Рамона, Контра-Коста (Калифорния, США)

Координаты

37°45′34″ с. ш. 121°52′24″ з. д. / 37.75944° с. ш. 121.87333° з. д. / 37.75944; -121.87333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.75944&mlon=-121.87333&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 37°45′34″ с. ш. 121°52′24″ з. д. / 37.75944° с. ш. 121.87333° з. д. / 37.75944; -121.87333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.75944&mlon=-121.87333&zoom=14 (O)] (Я)

Воздушное судно
Модель

Fairchild F-27A

Авиакомпания

Pacific Air Lines</span>ruen

Отрывок, характеризующий Катастрофа Fairchild F-27 под Сан-Рамоном

Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.